— Господи… и как меня сюда угораздило попасть… Иногда кажется, что в этом мире не осталось ни одной вонючей дырки, которую мной не затыкали, но нет же — находится еще одна, поуже и повонючее…
— Друг Олег, я не пойму: что ты говоришь?
— И понимать нечего: к этим паукам нам когда-нибудь придется вернуться. И вырвать у них сиды вместе с головами.
— Стеклянные пауки это делать не позволят.
— А кто их спрашивать будет? Или нас? Добрыня хочет обеспечить нас сидами на века, а может у него насчет них и другие планы есть… Ладно: достаточно — выходим. Все что надо, я уже увидел. В следующий раз придем сюда всерьез, с оружием против этих паучков… или с надежным способом их умерщвления.
* * *
После Гриндира полдень солнечного летнего дня казался чуть ли не стужей — впечатление сродни тому, будто из раскаленной парилки нырнул в январскую прорубь. Бойцы с наслаждением содрали бурнусы — за каких-то минут пятнадцать-двадцать светлая ткань одеревенела от высохшего пота. Людей пошатывало — столь сильные перепады температур на самочувствии сказываются не лучшим образом.
Когда Олег спустился, наконец, к реке, ему показалось, что сегодня он в быстром темпе отмахал километров пятьдесят на своих двоих с наковальней в рюкзаке — ноги подгибались. От противоположного берега отчалила лодка с парой ваксов. Опасаясь нападения обитателей Гриндира, лагерь Олег поставил к северу от реки, надеясь, что через воду они не переберутся. Хорошо, что рядом у союзников была стоянка рыболовов — без их долбленки переправляться для разведки было бы очень неудобно.
В лагере его ждала приятная новость: группа вернулась из поселка. Они благополучно доставили трофейную киноварь и скот, взамен притащили боеприпасов и продуктов. Запасы отряда теперь вернулись к первоначальным цифрам: как будто не было войны в горах. Правда, разрывных снарядов сейчас было поменьше, но это не большая потеря — в боях с ваксами они не особо-то и помогли.
Кроме материальных вещей, прислали еще и послание от Добрыни. Вождь островитян решил, что война в горах вышла слишком уж скоротечной, и придумал для экспедиции новое задание. После разведки тропы, по которой в Гриндир бегали местные ваксы и хайты, им следует отправиться на север — исследовать район верхнего течения Нары, желательно до границы с Хайтаной. При этом помимо поиска месторождений полезных ископаемых, следует обращать внимание на наличие земель пригодных для пахоты. Если таковые найдутся в большом количестве, следует изучить их досконально, создав подробные карты с указанием рощ с хорошим строительным лесом, местами, где можно добывать строительный камень, известняк и глину. Источники, ручьи и речки, озера, ориентиры: нанести надо как можно больше точных данных. В дальнейшем там будет создано сельскохозяйственное поселение, и такая карта первым поселенцам очень пригодится. Опираясь на поддержку союзных ваксов, эти люди должны будут перекрыть хайтам доступ к Гриндиру.
Настоящая глобальная стратегия…
Сегодня вечером Олег прикажет зарезать последнюю свинью и выставит последнее пиво. Пусть ребята порадуются спокойным деньком — тоже последним. Завтра они выступят к тропе, а после отправятся на север. Долгих отдыхов с капитально устроенными лагерями больше не будет: чем больше они пройдут, тем большую территорию удастся исследовать.
Глава 11
— Слушай, а твой здоровенный приятель хоть иногда говорит? — лениво поинтересовалась Рита.
— Ты это о Кире? — уточнил Андрей.
— А у тебя есть другой молчаливый здоровенный приятель?
— Нет — такой один… Киркоров немой: когда наш самолет упал, ему шею сильно повредило. Непонятно, как он вообще выжил, но с тех пор говорить не может. Поначалу как-то сипеть пытался, но потом бросил это дело. А зря: может приловчился бы говорить заново — потренировавшись.
— Хорошее вы ему прозвище придумали… юмористы. Я бы, наверное, попроще сделала: назвала бы его «Певец».
— Любишь ты поиздеваться, — хмыкнул Андрей.
Беседовать было не слишком удобно: Андрей с Ритой лежали животами в траве, наблюдая, как в сотнях метров от них неторопливо разворачивается загонная охота. Диких коз заметил Серж — посланный в дозор, он вскоре прибежал назад, заявив, что рядом пасется стадо антилоп. Насчет стада он загнул: стайка — козел с длиннющими рогами, две самки, и мелкое создание неопределенного пола. Рита заверила, что в крупном звере не менее трех десятков килограмм мяса и съедобной требухи. Не слишком много, но в отряде осталось всего лишь одиннадцать человек: хватит накормить всех до отвала. На два-три дня продовольственная проблема будет решена. Потом опять придется что-то придумывать, но это будет уже потом.
Подойти к пугливым животным на расстояние броска дротиком нечего и мечтать. Подкрасться незаметно тоже не получится: растительность в этих местах далеко не пышная — в здешней траве даже кошке нелегко пробираться незаметно. Пришлось мудрить с облавой: девять человек направились в обход стада, двое засели в удобном местечке. Если все пройдет, как задумано, антилопы должны промчаться возле засады.
Жарко напекало солнце, вечно голодные мухи и жирные слепни жадно атаковали человеческую кожу, снизу на вкус ее пробовали муравьи. В общем, лежать было не слишком весело. Андрею надоело ерничанье женщины, и больше он ее расспросами не донимал, — чтобы не нарываться на иронические отповеди. Странная она, ей Богу: не может три слова сказать, не попытавшись при этом пару раз доказать, что ты дурак. В итоге вышло как в анекдоте: «Проще пятнадцать минут помолчать, чем всю ночь уговаривать». Рита, наконец, нарушила молчанку сама — смилостивилась до вопросов.
Теперь надо не вспугнуть: может она что-нибудь интересное расскажет?
— Андрей, а почему у тебя прозвища нет?
— Не понял?
— У всех ваших ребят прозвища — я еще ни разу не слышала, чтобы по именам кого-то называли — только женщин. А тебя по имени.
— Не всегда. Иногда говорят «Дрю».
— Это не прозвище — это радикальное уменьшительное от имени. Ты что, большой босс у них? К тебе только по имени можно?
— Да нет — я тут далеко не босс. Просто эти лагерные игры не по мне. С самого начала этому не переставал сопротивляться.
— «Лагерные игры»?
— Ну да. Прозвища-погоняла, жаргон тюремный — это у нас как-то постепенно сложилось. Не знаю даже, почему. Возможно, это неминуемо в таких условиях. Хотя, будь люди другие, вряд ли бы так вышло… Не мое это: мне кажется, что отказываясь от своего имени и привычного языка, ты как бы опускаешься. А опуститься в нашем случае… это означает смириться с тем, что ты обреченный скот. Знаешь, от чего у нас больше всего народа помирало? Не от болезней, и не от запусков: больше всего у нас уходило самоубийц. Человек понимает, что он полетел вниз, в бесконечный тупик, и надежд выйти из него у бедолаги на каком-то этапе уже не остается. В наших условиях прикончить себя очень нелегко было: я диву давался, какие способы придумывали люди. Столько труда, смекалки, упорства… Просыпаешься утром, а рядом с тобой, в уголке сарая, твой товарищ в темной луже — ночью перерезал на руках вены куском стекла, а когда убедился, что кровь не желает хлестать фонтаном, чикнул себя по горлу… Эту энергию на что-то другое бы пустить… А на что? Я вот, всю ее пускал на сопротивление — не поддавался. После каждого дождя стирал одежду: грязь всю не убрать, конечно, но зато себе мог признаться честно, что не стал неряхой — не опустился. Разговаривать старался без «фени». Регулярно устраивал побеги. Знал, что бежать оттуда некуда — мы ведь не подозревали, что в этом мире есть другие люди, и земли чистые от «этих». Побегом доказывал — я с этим еще не смирился. И на попытки дать прозвище, реагировал нехорошо — как минимум не отзывался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
