росла, и на это ушло немало сил. Я пытался донести это до нее.
Роузи чуть не кричала.
— Я тоже, тысячи раз. Рассказать, как все иногда бывает. Когда просыпаешься каждое утро и решаешь, что ты будешь любить этого человека, даже если не в восторге от него. Кажется, Лора отчаянно ищет любовь всю свою жизнь — это видно даже на той фотографии на заставке компьютера. Даже тогда…
Гейб стряхнул с себя разочарование, закрыл глаза. В этот краткий миг Роузи знала наверняка, что он чувствует.
— Вспомни, что было дальше — что случилось с ее первым настоящим парнем, — сказала Роузи. — А если все повторится? С этим мужчиной, Джонатаном Филдзом?
Она помолчала, прежде чем выложить остальное, все свои тревожные мысли, слившиеся воедино. Ситуация стала для нее очевидной.
— Гейб, вот в чем дело: меня беспокоит не то, что он мог сделать с сестрой. А что она — с ним.
Друг кивнул, снова становясь серьезным.
— Поехали домой, — предложил он. — Я знаю, как найти его. Это пока все, что мы можем сделать.
Они расселись по машинам, вырулили с высокого бордюра и уехали прочь из порта.
10
Лора. Седьмой сеанс.
Три месяца назад. Нью-Йорк
Лора: … возможно, мне просто не везет в любви. Это не название песни, случайно? Или строчка оттуда? Есть и другое выражение… Как там было? «Сердцу не прикажешь».
Доктор Броуди: Если сердце разбито, оно захочет не того, что ему действительно нужно.
Лора: Забавно… однако… ты меня имеешь в виду? Хочешь сказать, что мое сердце разбито?
Доктор Броуди: Это метафора, Лора. Сердца не бьются.
Лора: Ясно. Но люди ломаются, не так ли?
Доктор Броуди: Только в образных выражениях. Когда ты хочешь поговорить об этом?
Лора: Поговорить о чем? Я все тебе рассказываю.
Доктор Броуди: О том, что действительно произошло той ночью в лесу…
11
Лора. Ночь накануне. Четверг, 9 вечера.
Бренстон, Коннектикут
Мы прогуливаемся по дорожке у воды. Стоит прекрасная погода — голым ногам ни жарко, ни холодно. Ветерок приносит запахи соли и водорослей — так пахнет в открытом океане. Настоящее блаженство.
Однако это вгоняет меня в отчаяние.
Я пыталась объяснить мозгоправу, что идеальная ночь пробуждает желание столь сильное и безудержное, что кажется, будто оно взорвется во мне. Идеальные ночи созданы для любовников.
Мы гуляем вдоль берега, я и Джонатан Филдз, наслаждаясь идеальной ночью с ее легким ветром и ароматами. И желание прожить этот момент и все последующие за ним, когда, возможно, мы снова будем гулять здесь — уже любовники, а не незнакомцы, желание любить в эту идеальную ночь, зовущую всех влюбленных, поднимается выше, подступая к самому горлу.
Я задерживаю дыхание, не позволяя этому желанию вырваться наружу.
Он заметил, как вспыхнули мои щеки. Но продолжает идти. Я заставляю себя выдохнуть и вдохнуть снова — помогает.
Джонатан Филдз. Мне нравится, как он ходит, засунув руки в карманы джинсов. Застегнутая на все пуговицы рубашка, заправленная за пояс. Он закатал рукава, обнажив волосатые руки, слегка тронутые загаром. Он не похож на медведя или что-то подобное. Это больше относится к мужественности. Не знаю, почему она мне так нравится. Роузи, кстати, тоже. Именно поэтому она влюбилась в Джо. Он был настоящим парнем чуть ли не с самого рождения. Мужиком. Интересно, был ли Дик таким же — может быть, поэтому нам обеим нравится такой тип мужчин. Я совершенно не помню, даже чуть-чуть, были ли у отца волосы на руках или груди, и ходил ли он так же немного развязно и беспечно, как Джонатан Филдз. Уверенно. Или, может быть, высокомерно.
Мы гуляем, разглядывая встречных, смеемся, когда видим другие пары на их, и это очевидно, первом свидании, словно сами умнее, потому что, по крайней мере, понимаем нелепость и неловкость подобной ситуации. С наслаждением вдыхаем витающие ароматы, предвкушая, куда мы отправимся дальше. И чем там займемся. Могу поклясться, он тоже об этом думает. От мыслей выражение его лица меняется, хотя я не думаю, что он это осознает.
В отличие от меня. Я замечаю все.
И не забыла ни о машине, ни о женщине в баре, ни о пробелах в его рассказе. Как и о том, что мы не стали любовниками в эту идеальную ночь, зовущую всех влюбленных.
Я притихла.
— С тобой все в порядке? — спрашивает он.
Я киваю и улыбаюсь.
Неожиданно он делает нечто невероятное. Он читает мои мысли.
— Мы с женой любили этот пляж, — говорит Джонатан.
Бывшей женой, думаю я. Однако молчу. Это привычка. Всего лишь слова.
Не так ли?
— После бесплодных усилий зачать ребенка, мы перестали ходить сюда. Неожиданно выяснилось, что дети здесь повсюду. Они плескались в волнах с отцами, их подбрасывали в воздух. Они строили замки из песка. Гонялись за чайками. Уверен, их всегда было так много, но после того, как выяснилось, что мы не можем иметь детей, чем солнечнее выдавался день, тем труднее нам было осознавать, как же не хватает на этом пляже своего малыша.
Я снова взяла себя в руки. Его история, так похожая на мою, умерила мой пыл. Пляж без малыша. Идеальная ночь без любовников.
— Я никогда не понимала детей, — признаюсь я, — пока не родился племянник. И даже после его рождения ничего не изменилось, пока он не начал узнавать меня, и только тогда я поняла, какой властью обладают дети.
Джонатан смотрит на меня, глаза сузились. Только я не могу прочесть его мысли так, как может он — мои.
— Я думал, ты не часто приезжала сюда? — спрашивает он.
Снова вопросы о моем прошлом. Какого черта?
Однако я отвечаю:
— Я приезжала на праздники. Обычно на ночь или на полдня. Но сестра привозила Мейсона в город. Он знает меня. На самом деле знает.
И тут же останавливаюсь, потому что он не заслуживает большего. Как Мейсон научился говорить Ляля раньше, чем папа. Тетя Ляля. У меня есть имя, которое он дал только мне. Когда Мейсон видит меня, его личико начинает светиться всеми оттенками восторга. Я знаю, как щекотать малыша, чтобы ему нравилось, как зарывать в пушистый плед на моей кровати. Я знаю, сколько гоняться за ним, пока его смех не перейдет в икоту. И я помню, какая у него нежная кожа, когда целую его в щечку.
Так что хрен с тобой, Джонатан Филдз. Мой племянник знает меня как облупленную.
— Это не наводило тебя ни на какие мысли? —
