Пример такого отчаяния представляет ярославский помещик Опочинин. Он воспитался в понятиях и чувствах, которые составляли верхний слой тогдашнего умственного и нравственного движения в Европе. Разумеется, усвоенные отсюда идеалы поставили Опочинина в непримиримую вражду с окружающей действительностью; не умея примириться с ней, Опочинин, более искренний, чем другие люди того же образа мыслей, в 1793 г. покончил с собой.
В предсмертном завещании он пишет, объясняя свой поступок: «Отвращение к нашей русской жизни есть то самое побуждение, принудившее меня решить своевольно свою судьбу». По завещанию Опочинин пустил на волю два семейства дворовых, а барский хлеб велел раздать крестьянам; он не освободил крестьян, ибо по тогдашнему законодательству еще был вопрос, имеет ли право помещик освобождать крестьян и отпускать их на волю.
Всего любопытнее в завещании строки о библиотеке помещика. «Книги, — пишет он, — мои любезные книги! Не знаю, кому завещать их: я уверен, в здешней стране они никому не надобны; прошу покорно моих наследников предать их огню. Они были первое мое сокровище, они только и питали меня в моей жизни; если бы не было их, то моя жизнь была бы в беспрерывном огорчении, и я давно бы с презрением оставил сей свет». За несколько минут до смерти Опочинин имел еще духу начать перевод стихотворения Вольтера «О Боже, которого мы не знаем».
Но Опочинин — исключительное явление; люди его образа мыслей не разделяли его космополитической скорби, не грустили и даже не скучали; грустить они начали несколько позже, в царствование Александра I, а скучать еще позже, в царствование Николая.
Вольтерьянец времен Екатерины был весел, и только; он праздновал свой выход в отставку после вековой обязательной службы и, подобно выпущенному из корпуса кадету, не мог налюбоваться на свой дворянский мундир, с которым его освободили от службы. По-видимому, идеи, которыми он увлекался, книжки, которые он читал, должны были ставить его, как и Опочинина, в непримиримую вражду с окружающей действительностью, но вольтерьянец конца XVIII в. ни с чем не враждовал, не чувствовал в своем положении никакого противоречия. Книжки украшали его ум, сообщали ему блеск, даже потрясали его нервы; известно, что образованный русский человек никогда так охотно не плакал от хороших слов, как в прошедшем столетии. Но далее не простиралось действие усвоенных идей; они, не отражаясь на воле, служили для носителей своих патологическим развлечением, нервным моционом; смягчая ощущения, не исправляли отношений, украшая голову, не улучшали существующего порядка.
Нельзя, однако, думать, чтобы поколение этих вольтерьянцев было совсем бесплодным явлением в нашей истории; само это поколение не сделало употребления из своих идей, но оно послужило важным передаточным пунктом; не применяя к делу своего умственного запаса, поколение это сберегло до поры до времени и передало его следующему поколению, которое сделало из него более серьезное употребление. Таким образом, руководящий класс, очутившись во главе русского общества в конце XVIII в., не мог стать деятельным руководителем этого общества; наибольшая польза, какую он мог сделать этому обществу, могла состоять только в решимости не делать ему вреда.
Теперь мы кончили обзор той эпохи нашей истории, которая начинается со смерти Петра и кончается царствованием Екатерины. Нам предстоит теперь сделать самый краткий обзор явлений, следовавших за царствованием Екатерины до вступления на престол императора Александра II.
ОБЗОР ЯВЛЕНИЙ С КОНЦА XVIII В. ДО ПОЛОВИНЫ XIX в. (1796–1855)
Главные факты. Теперь я перехожу к обзору последнего отдела изучаемого периода нашей истории. Эта последняя эпоха простирается от начала царствования императора Павла до конца царствования Николая (1796–1855). Она отличается некоторыми особенностями от предшествующей. В ней мы не встречаем коренных перемен: государственный и общественный порядок остается на прежних основаниях, действуют прежние отношения, но из-под этих старых основ и отношений начинают пробиваться новые стремления или по крайней мере новые потребности, которые подготовляют переход государственного порядка на новые основания. Эти новые идеи, или стремления, обнаруживаются как во внешней политике государства, так и в его внутренней жизни. Во внешней политике в продолжение первой половины истекшего века продолжается и завершается старое дело территориального и национального объединения Русской земли.
Русская государственная территория в Европе достигает своих естественных географических границ — обнимает всю Восточно-Европейскую равнину и далее в некоторых местах переходит за ее пределы; точно так же русский народ в это время достигает политического объединения, лишь за одним исключением: одна частица русской земли, одна ветка русского народа продолжает оставаться за пределами Русского государства.
Но, в то время как европейская территория государства достигает своих естественных границ, во внешней политике России ставится новая задача: географически округленная и национально объединенная Россия начинает призывать к политическому бытию различные мелкие народности Балканского полуострова, имеющие с ней сродство племенное, либо религиозное, либо религиозно-племенное. Это призвание родственных народностей к политическому существованию и есть особенность внешней политики России, обнаруживающаяся в изучаемую эпоху.
И внутри политической жизни сказываются новые стремления, которые кладут основание для новых преобразований. С Петра I обнаруживается двойной факт — законодательству предстояло: 1) уравнять сословия общими правами и обязанностями; 2) призвать их к совместной дружной деятельности.
Попытки правительств XVIII в. установить равенство и восстановить совместную деятельность сословий были или робки, или непоследовательны. Появление сословных заседателей в некоторых губернских учреждениях Екатерины, например, в приказах общественного призрения, в совестных судах и прочих, было первой попыткой в этом направлении, слабой и непоследовательной: 1) Екатерина поддержала разобщение неравенством прав, как прежде — неравенством повинностей, 2) преобладающее значение дворянства парализовало и эти робкие уравнительные начинания.
С конца XVIII в. правительство с большой энергией, но не с большой последовательностью продолжает эту двойную перестройку; во-первых, ослабляя исключительное, привилегированное положение одного сословия — дворянства, оно начинает сближать между собою разные классы общества, уравнивая их перед законом, стесняя привилегии одних, точнее, определяя и расширяя права других; во-вторых, сближая между собою сословия, правительство продолжает подготовлять их к совокупной деятельности; эта подготовка завершается уже за пределами изучаемого периода земскими учреждениями императора Александра II.
Таковы главные явления, которые я изложу в своем коротком очерке.
Согласно с изменившимся направлением государственной жизни в изучаемую эпоху является и новое орудие правительства. До тех пор главным органом управления служило дворянство; теперь, по мере того как ослаблялось привилегированное положение этого сословия, главным, непосредственным орудием правительства является чиновничество, а при Николае I и местное дворянское управление вводится в общую систему чиновной иерархии (Положение 6 декабря 1831 г.) и дворянство превращается в простой канцелярский запас, из которого правительство преимущественно перед другими классами призывает делопроизводителей в свои непомерно размножающиеся учреждения. Время с 1796 по 1855 г. можно назвать эпохой господства, или усиленного развития бюрократии в нашей истории.
Наперед укажу и последовательность, с какой развивались указанные явления нашей внутренней жизни в изучаемую эпоху. Можно различить несколько моментов, так сказать, приступов к разрешению указанной мною двойной задачи внутренней политики. В каждый из этих моментов сходные явления шли почти в одинаковом порядке. В известное царствование раздавались робкие или громкие голоса против существующего порядка, заявляя новые потребности, новые стремления общества; следующее царствование усвояло себе заявленные стремления и начинало робко или решительно проводить их во внутренней преобразовательной деятельности. Но каждый раз случалось так, что какое-нибудь препятствие, внешнее или внутреннее, либо война, либо особенности личного характера верховного правителя, останавливали правительство на полдороге в его преобразовательной работе. Тогда начавшееся движение проникало в глубь общества и принимало различные формы, смотря по обстоятельствам времени и по характеру той общественной среды, которая усвояла себе покинутое наверху движение.
