Чем больше средств было бы при таких обстоятельствах вложено в сельское хозяйство — тем более это привлекало бы алчные взоры проезжих и прохожих грабителей и даже просто хулиганствующих «штурмовиков» времен Тридцатилетней войны.
Выжить в такой ситуации можно было только за счет маскировки — притворяясь исключительно бедными и неимущиими. Но если бы это была не маскировка, а истинное состояние дел, то как же можно было выживать?
Совершенно понятно, что спасение могло содержаться только в деньгах и сокровищах, которые легко можно было бы пустить в оборот, восстанавливая хозяйство и приобретая жизненные припасы после очередного визита бесчинствующих банд, каковых (визитов), должно было накопиться за прошедшие столетия целые десятки. Средства, следовательно, требовалось тщательно прятать и сохранять во время этих визитов, а главное — периодически их восполнять и добывать.
Каждое уцелевшее семейство в этой местности было просто обязано иметь закопанный горшок с серебром и золотом, абсолютно необходимый для восполнения неизбежных потерь. Разумеется, размеры этих запасов должны были значительно различаться у разных семейств.
Но как же можно было вообще добывать такие сокровища?
Совершенно ясно, что разбой и грабеж становился почти единственным родом занятий, которым можно было поддерживать подобное существование людей в подобных местностях.
Но тут возникали другие опасности: никакие власти — ни временные, ни постоянные — не стали бы терпеть разбойничье гнездо, сохраняющееся полтысячи лет — судьбу кавказских горцев мы описывали совсем не зря!
Однако жители богемских лесов имели колоссальное преимущество по сравнению с горцами Кавказа: они очень часто могли грабить таких людей, каких никаким властям было совершенно не жаль!
Это-то и были те самые пришлые грабители, которые и разоряли здешние местности.
Понятно, что нападать на местных рыцарей, которым издавна подчинялись здешние места, вообще на местных богатеев или на купеческие караваны, официально перемещающиеся возле данных мест, было бы крайне неосторожно — это азы бандитской этики, основы основ их техники безопасностии: местные власти всегда в конечном итоге устанавливают местных виновников нападений на местных же потерпевших — и вершат правосудие. А вот нападать на чужеродных бандитов — почти святое дело!
О подобных разбойниках — множество страшных сказок в фольклоре у большинства европейских народов, начиная со знаменитейшего Дамаста (он же — Прокруст) у древних греков и включая Соловья-Разбойника или Разбойницу-Арину (рот в пол-аршина![256]) у восточных славян. Понятно, что нарываясь на путешественников типа Тесея или Ильи-Муромца, разбойники не могли уцелеть — и несли жесточайший урон.
Поэтому веками жители таких разбойничьих деревушек должны были играть в чрезвычайно рискованную игру: с одной стороны, при приближении сильных вооруженных отрядов было необходимо изображать крайнюю собственную непривлекательность в качестве объекта для разорения и насилий, полнейшую невинность и нищету, неспособность удовлетворить нужды этих отрядов ввиду отсутствия требуемых ресурсов (включая, конечно, и женщин, которых тоже нужно было скрывать, но, разумеется, не всех — дабы обман не обнаруживался;[257] следствием же было пополнение генофонда местных разбойников генами удачливых пришлых грабителей!); с другой стороны — безжалостно нападать на малочисленные группы вояжирующих вояк и обозников, которым суждено было обращаться при этом из грабителей в жертвы грабительских налетов.
Не исключались при этом и разбойничьи набеги на окрестные местности и дороги.
При этом тактика предков Гитлера должна была иметь и общие черты, и определенные отличия от деятельности горных разбойников, описанной выше.
Никто из предков Гитлера не славился верховой ездой.
Про него самого не известно, сидел ли он на лошади хоть раз в жизни. Ханфштангль писал о нем: «У него была аллергия на лошадей[258], и когда он пришел к власти, то расформировал все кавалерийские дивизионы[259] в немецкой армии, о чем его генералы горько жалели в ходе русской кампании».[260]
Для предков Гитлера такое отношение вовсе не удивительно: конный спорт, кавалерийская война и разведение верховых лошадей были привелегиями западноевропейских феодалов, а возникновение в таковом качестве крестьян показалось бы противоестественным и подозрительным.
Без верховых коней, между тем, невозможен был разбой ни на Кавказе, ни в иных подобных горах. Но природные условия в краях предков Гитлера подразумевали иную тактику нападений и последующего ухода от преследований, в массовом порядке продемонстрированную белорусскими и российскими партизанами, действовавшими в 1941–1944 годах не менее эффективно, чем их собратья в традиционных краях балканских горных разбойников.
Партизанское движение в Советском Союзе подразделялось на две основные категории: отряды, инспирированные местным коммунистическим подпольем и чекистами, заброшенными с Большой Земли, и совершенно самодеятельные силы, состоявшие из местных добровольцев и окруженцев, застрявших на оккупированной территории с 1941 года; политическая ориентация последних оказывалась самой разнообразной.
Автор этих строк слышал в детстве рассказы очевидцев о том, как при освобождении таких территорий происходили расправы с партизанами самодеятельных отрядов: рядовой состав немедленно бросался на фронт, сплошь и рядом — в штрафные роты, а вожаки беспощадно ликвидировались. Столь зверскими мерами Красную Армию оберегали от партизан уже в ее собственном тылу. И действительно, партизанская борьба продолжалась и позднее: вплоть до 1950 года и даже позже лесные братья в Прибалтике, бандеровцы на Украине, равно как и аковцы[261] в Польше продолжали вооруженное сопротивление коммунистическим властям.
Крестьянские повозки и собственные ноги вполне позволяли скрытно занять позицию для засады на дороге или для ночной атаки на походный бивак или на занятое противником селение, а после нападения совершить марш-бросок до вспомогательной лесной партизанской базы, откуда, уже не торопясь и основательно путая следы, можно было возвращаться к местам постоянной дислокации, маскируясь под вполне цивильный обоз. Предки Гитлера, к тому же, могли не опасаться при этом и наблюдения с воздуха, поскольку их деятельность протекала еще до рождения авиации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
