Почести и торжественные приемы, которые оказывались в его лице великой державе и великой государыне, он принимал на свой счет. Он полагал, что Европа, восхищена им и боится его… Бедный Павел! Вообще же Европа только расстраивала его. «Эти немцы обогнали нас на два века!» — воскликнул он, когда пересек русскую границу.
В 1783 году, после смерти Григория Орлова, дворец бывшего фаворита Екатерины II в Гатчине, построенный итальянцем Ринальди, перешел к Павлу и стал его любимым местопребыванием. Здесь он создавал свою армию, полагая, что продолжает дело своего прадеда, здесь был его двор — рыцарский, как он считал. И прообразом будущего царствования стала Гатчина, а екатерининский двор, видя Гатчину, содрогался.
Павел был реформатором по натуре, реформатором, задумавшим упорядочить государство, подтянуть распущенное дворянство, облагодетельствовать подданных, быть одинаково добрым для всех государем. Дитя века Просвещения, Павел, после революции во Франции желавший пушками воевать с идеями энциклопедистов, хотел, как и Робеспьер с Маратом, облагодетельствовать людей, не считаясь с их волей и желаниями. Но он не был якобинцем, он был самодержцем. И реформаторские планы в сочетании с сумасбродным характером дали результаты удивительные.
Из хаоса идей, бродивших в его голове, еще в Гатчине выкристаллизовалась мысль о военной реформе. Начать, как великий предок, с армии, остальное приложится. И он начал: создал гатчинцев — двухтысячное войско, одетое по прусскому образцу и затянутое в мундиры, носившее напудренные парики, косички и гамаши.
Жить при гатчинском дворе было трудно. Мнительность и раздражительность великого князя отравляли жизнь семьи и придворных. Малейшее возражение вызывало гнев. Однажды он приказал высечь кучера за то, что тот отказался свернуть на дорогу, по которой не было проезда, заявив: «Пусть лучше я сверну шею, но чтобы слушались». Любимец Павла Растопчин писал: «Не без чувства скорби и отвращения следят здесь за образом жизни великого князя; он как будто все усилия прилагает к тому, чтобы вызвать ненависть к себе».
Напряженность и скука царили при гатчинском дворе. Теща великого князя Константина Павловича, герцогиня Саксен-Кобургская вспоминала: «Принужденность и молчание — все по старинной прусской моде… Офицеры свиты великого князя точно срисованы со страниц старого альбома».
Павел не любил людей и не ценил их. Он ни к кому не привязывался, мог мгновенно приблизить и так же быстро охладеть. После смерти Н.И. Панина в его окружении не было людей достойных или государственно мыслящих. «Великий князь, — замечал Растопчин, — окружен людьми, самый честный из которых заслуживал быть колесованным без суда». Первое место, безусловно, занимал сам Растопчин, героический Герострат, которому приписали сожжение Москвы. И все-таки он был предан великому князю.
Преданным был и Алексей Андреевич Аракчеев, сын бедного мелкопоместного дворянина, человек грубый, мелочный, ограниченный, на службе жестокий, но способный администратор и артиллерист. Казнокрадом, наушником и сводником был камердинер, брадобрей и наперсник Павла — турок, попавший мальчиком в русский плен и превратившийся в графа Ивана Павловича Кутайсова — он был родом из Кутаиси.
Первый брак Павла был неудачен: принцесса Вильгельмина Гессен-Дармштадтская, ставшая в России великой княгиней Наталией Алексеевной, на которой он женился романтическим сентиментальным девятнадцатилетним юношей, изменяла ему с его ближайшим другом, князем Андреем Разумовским. Это было для него ударом. Он чувствовал себя одиноким, а всех вокруг ощущал предателями. Подозрительность на благодатной почве произрастала щедро. Наталия Алексеевна скончалась от родов после трех лет супружества, и через несколько месяцев Павел женился на вюртембергской принцессе Софии-Доротее, будущей императрице Марии Федоровне. Это была высокая, статная, близорукая блондинка, склонная к полноте, образованная и ограниченная. Призванием ее были благотворительные и воспитательные учреждения. Первые десять лет они были идеальной супружеской парой. Мария Федоровна родила в 1777 году Александра, а потом еще девять детей — трех сыновей и шестерых дочерей.
Затем появилась фаворитка — фрейлина Екатерина Ивановна Нелидова, которая имела на великого князя большое влияние. После воцарения Павла Нелидову сменила юная Анна Петровна Лопухина, в замужестве Гагарина, и отношения Павла с Марией Федоровной окончательно расстроились.
Уже в Гатчине характер Павла сделал жизнь его семьи невыносимой. Растопчин писал Воронцову: «Великий князь Александр ненавидит отца; великий князь Константин его боится; дочери, воспитанные матерью, смотрят на него с отвращением, все улыбаются и желают его погибели».
Когда пятого ноября 1796 года пивший кофе Павел узнал о появлении в Гатчине графа Николая Зубова, старшего брата фаворита матери, он решил, что его пришли арестовывать. Он ошибся — его звали царствовать. Екатерина умирала, не успев передать престол Александру, минуя его отца, как она того хотела. Шестого ноября новый государь издал свое первое распоряжение — на улицах Петербурга были расставлены караульные будки, окрашенные в прусские цвета — белый и черный. И начались перемены.
«Тотчас — вспоминал Г.Р. Державин, — все приняло иной вид, зашумели шарфы, ботфорты, тесаки и, будто бы по завоеванию города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом». Столица, по мнению другого современника, внезапно приняла вид «немецкого города, существовавшего два или три века назад». Как недавно в Гатчине, на улицах бушевали полицейские, срывая с прохожих круглые шляпы и разрывая их на куски, срезая полы фраков, сюртуков и шинелей.
Распоряжения первых месяцев… Издается указ, запрещающий ношение круглых шляп, высоких сапог, длинных панталон, башмаков с завязками и предписывающий треуголку, зачесанные назад волосы, напудренные и заплетенные в косу, башмаки с пряжками, короткие панталоны и стоячий воротник. Освобождается из Шлиссельбургской крепости масон Новиков и возвращается из ссылки Радищев. Павел посещает в Мраморном дворце Костюшко, обнимает его, объявляет об освобождении, заставляет взять подарки — дорожную карету, столовое белье, посуду, соболью шубу, деньги — и разрешает уехать в Америку. Отзывается армия из Персии, отменяется рекрутский набор. В Лифляндии и Эстляндии восстанавливаются земские учреждения, высылаются из столицы князь Платон Зубов и княгиня Екатерина Дашкова, а казачий атаман Платов заключается в крепость.
«Невольно удивляешься, — писал мемуарист, — огромному числу указов, узаконений, распоряжений в короткое царствование; но это была ломка всего екатерининского, порывистые проявления безумия и своеволия — работа страшная и непрестанная!». Через массу анекдотов о Павле, основанных на реалиях или являющихся вымыслом, проходит одна мысль — в России в это время царит атмосфера произвола и беззакония, созданная императором, поставившим себя выше закона, а иногда и здравого смысла. Он хочет во все вникать, все делать сам. Исчезает разница между государственными делами и кухонными предписаниями. Он делает запросы губернаторам, почему такой-то унтер-офицер болен, а другой переводится из Москвы в Петербург. Портным под страхом наказания воспрещается обработка невымоченного сукна, а лакеям и кучерам — ношение перьев. Дамам воспрещается надевать через плечо пестрые ленты, молодые люди всюду должны снимать шляпы перед старшими, цветочные горшки могут стоять только за решеткой, никто не должен носить бакенбарды, женщинам запрещено носить синие юбки с белыми блузами, никто не должен ездить быстро по Петербургу, запрещается аплодировать в театре, пока император не подаст знака. И так без конца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
