— Видали, Елизавета Викторовна? — не преминул он похвастаться, ласково поглаживая розовую лысину. — Народ интересуется нашими работами.
Пузырева знала, как это все устраивается. Недаром у Пирожникова частенько пустует лабораторный стол. Связь с промышленностью, работа в научной библиотеке. Да мало ли какими причинами это объясняется.
— Не знаю, как народ, — льстиво улыбаясь, сказала Пузырева, — но вас ценят понимающие люди. Вероятно, дано указание…
— Что нам известно, Елизавета Викторовна? — загадочно улыбнулся он. — Мы «дии минорес», то есть «младшие боги». Значит, так нужно.
Разговор этот происходил у стройкомбайна во время очередных неудачных испытаний, к которым и Литовцев и Пузырева уже начали привыкать. Еще раз убедившись, что всему виною ультразвук, источник которого пока не обнаружен, Пузырева занялась иной деятельностью, отнюдь не лабораторной, — во все глаза следила за Надей, за ее движением: куда пошла, как посмотрела на Алексея, нет ли ответного знака.
А знаки, конечно, были. Разве мог Алексей не улыбнуться, коли в редкую минуту отдыха ласково смотрит на тебя любимая? Мог ли он не помахать приветственно рукой, когда Надя спускается вниз по лесенке, чтобы пройти внутрь стройкомбайна? Все это Пузырева с возмущением отмечала в своей памяти. Совершенно не стесняясь окружающих, занимаются перемигиванием, да еще в рабочее время.
— Александр Петрович, видите, как ослабла контрастность? — спросила Надя, показывая на экран. — Думаю, что-то испортилось в телекамере. Наверно, как и в той, что мне вчера пришлось снять. Надо сделать перерыв, пока я не проверю аппарат в лаборатории.
— Хорошо, — согласился Васильев и подозвал к себе Алексея: — Помоги Наде снять аппарат. Пока без него обойдемся. Вадим, у тебя все приборы в порядке?
— Как всегда, Александр Петрович, — ответил Багрецов, быстро оглядывая пульт управления. — Временно можем обойтись и без телевизора.
— Вы уверены в этом, молодой человек? — сухо спросил Литовцев.
— Я не знаю, что вас смущает, Валентин Игнатьевич, — удивился Вадим. — Ведь даже на самолетах, когда не видно земли, люди доверяют свою жизнь приборам и абсолютно не подвергаются риску.
— Мне хотелось бы собственными глазами убедиться, — ответил Валентин Игнатьевич и взял под руку Васильева, чтобы отвести его в сторону. — Понимаете, Александр Петрович, надо знать, как равномерно нарастает слой, особенно в верхней части формы.
Багрецов не выдержал и вмешался в разговор:
— Гамма-счетчики показывают это абсолютно точно.
— Я повторяю, что хочу видеть собственными глазами, — бросил через плечо Литовцев и снова обратился к Васильеву: — Важно проследить закономерность…
— Простите за невежливость, — настойчиво произнес Вадим. — Но я должен объяснить…
Презрительным взглядом Валентин Игнатьевич смерил упрямца с головы до ног:
— Кому вы хотите объяснить? Будьте скромнее, молодой человек. Нас тоже кое-чему учили. — Литовцев сделал вид, что этим все сказано.
Васильев же заметил, что приборы, которые сюда привез Багрецов, хорошо продуманы, работают надежно и пока еще нет никаких оснований им не доверять.
— Значит, я старый скептик, — покорно склонил голову Литовцев. — Однако я настолько привык все видеть на экране, что мне трудно от этого отказаться, — и почти ласково попросил Багрецова: — Не в службу, а в дружбу, Вадим Сергеевич, узнайте, пожалуйста, у Надин, как там у нее с аппаратом?
— Я охотно это сделаю, Валентин Игнатьевич. Но меня удивляет столь пренебрежительное отношение к той технике, которой я здесь занимаюсь. Выходит, что меня прислали сюда зря? Неужели вы не понимаете, что телевизор — это вспомогательное средство контроля, а никак не основное? Тем более что вчера отказала в работе вторая камера.
— Видали, Александр Петрович? — рассмеялся Литовцев. — Уже конкуренция.
Опять на пути оказался этот мальчишка! Он с таким упорством отстаивает свои позиции, точно ему известно, к чему приведут испытания без телеконтролера.
И Валентин Игнатьевич решил обратиться к Пузыревой за поддержкой.
— Елизавета Викторовна, вас интересовала структура поверхности бетона перед затвердеванием. Вы хотели посмотреть ее на экране. Но вот наш молодой друг, — он кивнул в сторону Багрецова, — упорно доказывает, что все это можно исследовать всякими там гамма-счетчиками и другими приборами.
— Я этого не говорил, — пожал плечами Вадим.
— Обождите! — Литовцев предупреждающе поднял руку. — Вадим Сергеевич берет на себя смелость утверждать, что в очередных испытаниях мы полностью можем положиться на его приборы и вовсе отказаться от услуг нашей милой Надин, в данном случае коллеги Вадима Сергеевича.
Во время этой витиеватой речи Литовцев пристально, точно гипнотизируя, смотрел в глаза Елизаветы Викторовны, боясь, что она может и не догадаться, какая поддержка от нее требуется.
— Я же робко взываю к научной объективности и прошу дать нам возможность проследить за поверхностной структурой на экране при непременном участии Надин.
«Умен Валентин Игнатьевич», — решила Пузырева и еще больше прониклась к нему уважением.
Потирая нос, покрасневший от холода, — он стал похожим на морковку, — Елизавета Викторовна начала с достоинством:
— В том-то и дело, дорогие коллеги, что мы подошли к тому этапу, когда лишь опытный глаз, когда… Вы простите меня, Александр Петрович, — она с готовностью повернулась к Васильеву. — Мне почему-то кажется, что поверхностная структура, которую я видела вчера, несколько напоминает ту, когда у нас с Дарковым были неудачи. Интересно сравнить. — Она замолчала, как бы припоминая что-то, и тут же воскликнула: — Давайте скорее посмотрим!
Что-то в этом энтузиазме не понравилось Багрецову, Елизавета Викторовна довольно равнодушно относилась к опытам Васильева. И вдруг — такая горячность.
Заметив колебания Багрецова, Алексей, который в этом споре видел лишь ущемление Надиных интересов, предложил:
— Я пойду сказать Наде. Пусть аппарат делает скоро.
— Не в этом дело, Алеша, — удержал его за руку Вадим. — Вопрос принципиальный.
Алексей оглянулся на Литовцева и наклонился к Вадиму:
— Надя будет обижаться. Зачем не подождать?
У Валентина Игнатьевича был тонкий слух; а потому он услышал это и, предполагая, что поступки Багрецова объясняются ревностью, попытался столкнуть противников.
— Я не хочу вмешиваться в ваши личные взаимоотношения. Не знаю, что у вас, Вадим Сергеевич, произошло с девушкой, которая сейчас исправляет аппарат. Но совсем уже не по-рыцарски пользоваться этим случаем, чтобы доказать ненужность ее телеконтролеров, что их можно заменить вашими приборами. Вы радиоспециалист, значит, и с телевизорами должны быть знакомы, так почему не пришли товарищу на помощь? Мало ли в чем она перед вами виновата. Но здесь не место сводить личные счеты.
Багрецов стоял бледный, губы его дрожали.
— Подумайте об этом, молодой человек, — сказал Литовцев, довольный своим успехом.
— Подумаю, уважаемый профессор, подумаю, — чувствуя, как в нем закипает гнев, глухо проговорил Багрецов, — Только возьмите обратно ваши необоснованные предположения.
И чтобы сгоряча не наговорить еще больших дерзостей, Вадим резко повернулся и сдержанным шагом пошел в лабораторию к Наде. Алексей побежал за ним. Васильев молча смотрел им вслед, корил себя, что допустил столь неприятную сцену, но целиком был на стороне Вадима.
— Знаете, как это называется? — сложив на груди полные руки, раздраженно спросила Пузырева. — Хулиганство на производстве.
— Вы хотите оценивать этот печальный случай по Уголовному кодексу? — Александр Петрович сжал виски. — Ну что ж. Виновных здесь трое. Начальник, который это допустил, Багрецов и Валентин Игнатьевич.
— Благодарю вас, — притронувшись к шляпе, поклонился Литовцев. — Я же и виноват?
Багрецов уходил со строительной площадки понурившись, как вратарь с футбольного поля, пропустивший несколько мячей. Его догнал Алексей и порывисто обнял за плечи.
— Зачем кричать на профессор?
— Потому что я дурак. Не сдержался.
В лаборатории они увидели, как Надя спокойно завинчивала винты на крышке аппарата.
— Что же ты не торопишься? — спросил Багрецов. — Твои милые друзья Валентин Игнатьевич и Пузырева ждут телеконтролер с завидным нетерпением.
— Странно. Они относились пренебрежительно к телевизионному контролю. Говорили, что это не научный метод наблюдения, и вдруг…
— Теперь мои приборы забраковали. И еще обвинили твоего покорного слугу в том, что я свожу с тобой личные счеты.
Алексей с гордостью за своего друга пытался было передать Наде, что тот сказал профессору прямо в глаза. Однако Вадиму не хотелось выглядеть этаким героем перед Надей, неизвестно, как она воспримет его вспышку, и он прервал запутанную речь Алексея:
