Сами гусары ставили себя несколько выше прочих родов войск. Они с радостью принимали боевое товарищество других полков, но любили подчеркнуть свою уникальность, свою, так сказать, избранность. Да, они часть русского войска, но часть привилегированная.
Подобная позиция не находила особого отклика среди офицеров других полков. К счастью, не все гусары вели себя столь высокомерно. Среди них находились и те, чье поведение можно было считать образцом чести и достоинства.
И все же, для подобного отношения имелись причины. Безусловно, такой прославленный полк, как Александрийские гусары, имел право и на собственную историю, и на гордость, и на определенную уникальность. Тем более, не так давно их шефом стал цесаревич Николай Александрович. А подобное о многом говорило.
Цесаревич написал письмо, в котором просил генерал-губернатора гусар не затирать, в тылу не оставлять, а наоборот, использовать в самых жарких местах, сообразно обстановки, дабы они смогли проявить свои лучшие качества в наиболее ярком и выпуклом виде. Цесаревич просил, но такая просьба выглядела равносильно приказу.
Гусары рвались в бой. За минувшее время они показали, что на них можно положиться и что храбрость они в равной степени сочетают с дисциплиной. Но пока что доблесть свою они проявляли в мелких стычках. Немудрено, что гусары всем сердцем ждали крупного сражения. Пехотные полки и казаки так же ожидали, как гусары покажут себя в серьезном деле. И уже тогда стоило признать за ними некоторую избранность, либо указать, что здесь, в песках, они ничем не лучше прочих.
В общем, все хотели боя. Цесаревич в Петербурге, гусары, прочие войска. Хотел его и сам Кауфман. Ему действительно не терпелось преподать противнику урок, заодно посмотрев на гусар.
Военачальник вновь открыл брегет. Истекала последняя минута данного мирзе часа. Бухарцы и не думали покидать позиций. И когда стрелка достигла двенадцати часов, Кауфман обернулся к свите.
— Начинайте! С Богом! — сказал он.
Вестовые разлетелись во все стороны, неся приказы к отрядам и ротам. Войско встрепенулось, словно былинный богатырь, просыпающийся ото сна. Забили барабаны. Даже знамена затрепетали на легком ветре.
Генерал Головачев двинул роты по центру. Абрамов и Баранов надавили левым флангом, Назаров начал движение на правом.
Обоз охраняли солдаты Харламова. В тылу так же оставались пять сотен казаков под командованием Пистолькорса. Они спокойно сидели в седлах, прекрасно понимая, что сегодня без дела не останутся. На них лежала охрана обоза, а значит, и встреча «гостей». Внушительная фигура облаченного в белую форму Пистолькорса казалась незыблемой скалой, вокруг которой сгруппировались мелкие камушки.
Гусар военачальник придержал, ожидая, пока роты Назарова перейдут реку и ввяжутся в бой.
Кауфман снова взял подзорную трубу. Он видел, как пехота начала уверенно форсировать Зеравшан. Солдаты двигались по пояс в воде, под перекрестным огнем неприятельской артиллерии, которой помогали пешие части. Им было тяжело, они устали после предыдущего марша, но отвечали быстро, зло. С этой цели передние товарищи останавливались, а те, кто находился позади, клали им ружья на плечи, целились и стреляли. Крики «ура» раздавались все громче. Офицеры отдавали команды и руководили ротами.
Отряды центра и правого фланга выбрались на противоположный берег и взялись за штыки, азартно тесня неприятеля. Слева Абрамову и Баранову пришлось тяжелее. Земля там оказалась мокрой, глина вперемежку с водой, и солдаты с трудом продвигались вперед.
Удар центра получился впечатляющим. Головачев на штыках откинул неприятеля и сходу продвинулся саженей на сто, держа направление на высоты.
Кауфман перевел взгляд на правый фланг. Он был ключом ко всему. Там, за рекой, на открытом пространстве, виднелись шатры беков. Там стояли основные силы, там сосредоточилось ядро неприятельского войска, прикрывающее дорогу на Самарканд. Заставить этих беков бежать, значит заставить бежать и всю бухарскую силу, разрезая и уничтожая её.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Кауфман не хотел сразу же идти на Самарканд — войска устали и нуждались в передышке. Подобный маневр мог плохо закончиться. Сейчас он желал лишь взять брод, по возможности нанеся как можно больше урона живой силе противника.
И когда роты Назарова перебрались на южный берег Зеравшана и втянулись в рукопашную, Кауфман понял — настал момент для ввода в сражение главной силы — Александрийских гусар.
— Приказываю полковнику Дике идти в бой, отбросить левый фланг неприятеля и всех беков, — бросил он, не поворачивая голову и нисколько не сомневаясь, что его услышат. Вестовой ускакал, а уже через несколько минут Кауфман с азартным предвкушением сосредоточил все внимание на черных гусарах.
Их лавина стремительно бросилась вперед, но на реке все же замедлилась. Анфиладный огонь бухарцев несколько смешал гусар. Понимая, что русские ввели в бой наиболее опасную часть, неприятель постарался хоть немного ее замедлить. Несколько человек упали в воду. Раздались крики. Но гусары уже преодолели Зеравшан. Кони вынесли их на твердую землю, и они устремились дальше. Бухарцы, которых было раз в пять, а то и шесть, больше, бросились вперед, пытаясь остановить их рывок и не дать набрать скорость. Гусары произвели залп из карабинов, передние ряды схватились за пики, а остальные выхватили сабли. С фланга их умело поддерживали солдаты Назарова.
До сего момента бухарцы еще держались. Но сейчас сражение вступило в свою критическую точку. В победе Кауфман не сомневался, он хотел полной победы.
Но тут ему пришлось отвлечься. Как и предполагалась, с тыла на обоз бросились отряды Садык-бека и Хайдар-бека. С дикими криками они рвались вперед.
Харламов действовал с потрясающим хладнокровием. Дивизион нарезной артиллерии своими выстрелами всякий раз заставлял беков одуматься и отбрасывал их орды назад. Вагенбург сполна оправдал предназначение и прекрасно защитил тыл. Да и казаки не сидели сложа руки. Под командованием Пистолькорса они умело маневрировали, стреляли и ложным отступлением заманивали неприятеля под пушки и ракетные станки. А тем хватило лишь двух залпов, чтобы поколебать неприятеля. Отступив, те перегруппировались и предприняли еще одну попытку.
Очередной дружный залп засевших в вагенбурге стрелков скосил первые ряды скачущих всадников. Да и Пистолькорс ударил с фланга, чем окончательно и полностью деморализовал неприятеля.
Яростный и на первый взгляд неудержимый запал бухарцев закончился. Они выдохлись, не успев толком начать, осознав, что вагенбург оказался крепким орешком. Бухарцы не выдержали и вновь отступили. Казаки не позволили им оторваться, и смогли навязать правильное сражение. А для неприятеля оно означало фактическую гибель. Их силы таяли, разбегались, рассеивались и уже через полчаса перестали представлять угрозу.
Тем временем Абрамов наконец-то преодолел природные трудности и ударил так мощно, что бухарцы дрогнули и на его фланге. Успех следовало развивать, и к нему на помощь Кауфман отправил роту афганцев Искандер-шаха. Солдаты Головачева уже лезли на высоты. Отсюда они казались беспокойными деловитыми муравьями, которых ничего не способно остановить. Но кульминация всего сражения происходила на правом фланге. Александрийские гусары наконец-то получили то, что так долго просили — настоящее дело. И на их рубку было любо-дорого посмотреть.
* * *
Всё, что было раньше, не шло ни в какое сравнение с боем на Зеравшанской переправе. Отдельные стычки, посольство в Бухару, все это семечки по сравнению с настоящим сражением, в котором принял участие весь полк. Ну, почти весь, все же без двух, пусть и резервных эскадронов, мы полным комплектом похвастаться не могли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Расстояние до брода мы преодолели мгновенно. Во всяком случае, именно так мне показалось. Впереди, все дальше удаляясь от берега, продвигалась наша пехота.
Я странно себя чувствовал. Вначале, перед боем ощущалось лишь одно тревожное ожидание. Как только от Кауфмана прискакал вестовой, и нам позволили пойти в атаку, оно сменилось облегчением. С моих плеч словно упал незримый груз. Но оказалось, что к облегчению примешан страх. Да, в тот момент, в свой первый серьезный бой, я чувствовал страх. Страх неизвестности, страх кровопролитного сражения, страх перед тысячами неприятельских солдат, которые, как казалось, целились исключительно в меня. И страх смерти сжал мое сердце. Странно… Я же вроде как пережил смерть, и бояться не должен. Но так я думал до боя на Зеравшане.
