За холмами земли то головы покажутся, то стволы мушкетов.
Зачастили орудийные выстрелы. Ядра летели так густо, что казалось — враг старается наверстать упущенное. Воду высоко вскидывало и бросало прямо в окопы.
Солдаты лежали на разжиженной влажной земле. Порох держали за пазухой, боясь замочить его.
У Ждана стучали зубы — от холода, от страха. После контузии он стал бояться ядер. Ему самому было противно это, но ничего поделать не мог.
Родион стащил с себя кожух, кинул его Ждану. Немой и мысли такой не допускал, что земляк струсил. Во всем виновата промозглая, леденящая сырость.
— Спасибо, Родя, — сказал Ждан.
Крутов кивнул. Ему нипочем были ни холод, ни истошно визжащая над головой смерть.
Бухвостов, переваливаясь через бугры, пополз от окопа к окопу. Отстегнул от пояса баклажку и отдал ее раненым. Считал убитых. Живых ободрял своим бесстрашием.
— Надо держаться, — говорил он солдатам, — шведы увидят, что нас отселе не выбить, успокоятся.
Ошибался сержант. Из Нотебурга непрерывно стреляли весь день.
С «голыша» крепость виднелась отчетливей. Можно было даже разглядеть трещины в кладке и деревья, выросшие на стенах. Но особенное внимание сержанта привлекали суда, вытащенные на берег и прислоненные к крепостным башням. Бухвостов насчитал около десятка шкутов и шняв. Зачем они тут?
К ночи орудия в Нотебурге затихли. Шведские пушкари давали им остыть. Сергею Леонтьевичу и его солдатам было не до сна. Ночную передышку они использовали для того, чтобы осмотреть свои лодки. Просто счастье, что больше половины из них уцелело. В тех, которые стояли под защитой островного берега, имелись небольшие пробоины, — их нетрудно заделать. Но те, что стояли на открытой воде, разнесло в щепы.
На острове никто не спал. Смотрели сквозь ночь, держали наготове мушкеты. Сергей Леонтьевич ждал, что шведы нападут, постараются сбить батальон. Не зря же в Нотебурге сберегли суда.
Но проходили часы. Враг не показывался. Солдаты принялись в темноте, на ощупь чинить лодки. Работали умело, быстро: ведь каждый, но деревенскому обычаю, был хорошим столяром либо плотником.
Сержант не видел лиц, но слышал дыхание десятков людей. Больше всего ему хотелось сейчас сказать им: «Отдохните, молодцы. Вы славно повоевали и заслужили отдых». Но никак не мог сказать им тех слов. Сказал совсем другое:
— Ну вот, вцепились мы в землицу как есть под носом у шведов. А ведь это только присказка. Заутра самое дело будет…
Взошло солнце. Сергей Леонтьевич еще раз оглядел Нотебург. Возле башен по-прежнему лежали в неподвижности шнявы и шкуты. «Ладно же», — негромко промолвил он и вернулся к батальону.
Как всегда перед боем, сержант выпрямился во весь рост, не оберегаясь от пуль. Он смотрел на серые солдатские лица, на жилистые, темные от въевшейся гари руки и думал: что еще в силах сделать эти люди? Лезвие ножа может притупиться. Мушкет от частого огня не стреляет, выплевывает свинец. На войне только людям нельзя уставать. Они сделают все, что надо сделать.
Распрямленный и помолодевший, Бухвостов громко, отчетливо выговаривает каждое слово команды:
— По лодкам! Не спеши, разбирай весла. Мушкеты изготовь!
На «голыше» остались только раненые. Сержант шагнул в лодку.
— За мной! — выкрикнул, не оглядываясь, твердо зная, что никто не замешкается.
Батальон плыл поперек Невы к Нотебургу. С сержантом на первой лодке, как и в начале броска, были Крутов и Чернов. Они сидели спиной к крепости и видели, как на берегу, на петровском редуте, пушкари бежали к орудиям.
Шведы опешили. В Нотебурге, видимо, решили, что начинается штурм. Они стреляли по берегу, чтобы не допустить к Неве главные силы. Но никаких главных сил не было видно. А батальон уже высаживался из лодок, и вот — русские солдаты у самых стен крепости. Тут их ядром не возьмешь, разве — мушкетом, и то без прицела.
Солдаты опьянены собственной смелостью. Хватаются за камни, которыми до того любовались издали, из-за реки. Вот они какие, большущие, шершавые, холодные.
Ждану весело, как бывало только в мальчишестве, когда ранней весной, страшась еще не согретой солнцем воды, бросался в быструю жгуче-холодную речушку. Ему теперь совсем не страшно, он переломил в себе боязнь. Он в числе первых — у нотебургских стен.
Бухвостов бежит к шведским судам, лежащим на берегу. Но Родя обгоняет сержанта, хватает крайнюю шняву, силится перевернуть ее — и не может. Что же это?
Позже, в фельдмаршальской ставке, при свече, писец, неторопливо скребя бумагу гусиным пером, запишет в походной тетради:
«Хотели было взять неприятельские шкуты и суда, стоящие под крепостью; но понеже сии суда на берег взволочены и цепьми прикреплены были, того ради не могли они сего своего намерения за великим огнем из крепости исполнить; но принуждены довольствоваться добычею, которую они в тех судах получили, а именно ветчину, масло, крупы и сухари, и те суда разрубили…»
Наверно, это были суда, на которых несколько дней назад пришел к крепости майор Леон.
Родя ломал шнявы и шкуты бревном-топляком, прибитым к берегу. Доски с треском разлетались под его ударами.
Бухвостов первый расслышал топот многих бегущих ног и вовремя остерег солдат:
— Садись в лодки! Быстрей.
Пока шведские воины спускались со стен, пока огибали башню, наши уже гребли на середине протоки.
По Нотебургу усердно палили бомбардиры с петровской батареи. Крепость остервенело отвечала.
Батальон Бухвостова плыл под навесом огня с двух сторон. Вернулись на «голыш». Снова залегли в окопах.
Вечер прошел тихо. И русские и шведы подсчитывали потерянных в бою. Главный же итог никакой цифирью не исчислишь. Крепость «раскрылась» в этом сражении. Теперь русские знали, чего ждать от шведов при штурме.
Ночью на «голыше» сменили батальон Бухвостова.
Солдаты причаливали к берегу Невы уже при утреннем свете. Многие — в кровавых перевязях.
Из последней лодки вышли сержант, Родион и Ждан. Чернов потерял где-то шапку. Его огненно-рыжие волосы виднелись издалека.
Храбрецов, героев первого броска, встречали с развернутым знаменем и барабанным боем.
Маленький барабанщик, вытянувшись в струнку, восторженно глядел на молодцов, устало бредущих от Невы. Палочки в его руках летали, неразличимо сливаясь в сплошную черту.
Бомбардирский капитан шагнул к Бухвостову, его черные выпуклые глаза увлажнились. Голос прозвучал хрипло:
— На смертное дело посылал я тебя. Но знал, что только ты и можешь свершить то надобное дело. Спасибо, Леонтьич!
Барабан заливался, захлебывался дробью. Васенка в эти минуты очень гордилась Жданом, братом и «дядь Сергеем».
Ждан, проходя мимо, бросил к ногам барабанщика куль со снедью, добытый в Нотебурге. Радуясь тому, что дожил до этого
