Моряки с видимым удовольствием развлекали прекрасную даму рассказами о недавнем рейсе в Стамбул. Там они пробыли неделю и видели все достопримечательности, в том числе огромную мечеть Айя-Софию. Но в этом месте повествование прервал подштурман. Он пришел сообщить шкиперу новость: вахтенный матрос с марсовой площадки на фок-мачте увидел вдали какое-то судно, следующее одним курсом с «Евангелистом Матфеем». Поначалу это сообщение не встревожило Хитрова. Черное море здесь часто бороздили как русские, так и турецкие корабли.
После обеда он сам вышел на шканцы и в подзорную трубу увидел трехмачтовик с зеленым исламским флагом. Сомнений не было. Корабль летел на всех парусах. Он гнался за «Евангелистом Матфеем» и, конечно, имел преимущество в скорости. Шкипер выругался длинным морским ругательством. Вот она, дурная примета. Зря он польстился на большие деньги, предложенные госпожой Аржановой.
Но надо было принимать какое-то решение. Хитров приказал изменить курс и идти к берегу, затем достать из кладовой и поставить дополнительные паруса-кливера на бушприт и трисель на фок-мачту. После этого он направился в каюту пассажирки — просить у нее людей для защиты корабля от пиратского приступа.
Хитров боялся женской истерики и слез и потому долго ходил вокруг да около, объясняя Анастасии, что подданные турецкого султана занимаются на Черном море каперством, то есть нападают на торговые суда с целью их ограбления.
— Как это нападают? — не сразу поняла Анастасия.
— Очень просто. Вот сейчас за нами уже три часа идет турецкий корабль. Расстояние сокращается…
— Три часа! — Она вскочила с места. — И вы до сих пор молчали! Надо немедленно поднять всех на ноги… Раздать оружие и боеприпасы, занять выгодную позицию. Я пойду со своими людьми…
— Вы тоже пойдете? — усомнился Хитров.
— Конечно! У меня есть два отлично пристрелянных пистолета. А кроме того, я умею фехтовать…
Удивленный таким сообщением, шкипер недоверчиво покачал головой и вышел на палубу. Никакой паники на его корабле не было. Все занимались подготовкой к бою. Первый штурман отдавал приказы парусной команде через рупор. Три косых кливера уже поднялось над бушпритом. Теперь матросы бегали по вантам и ставили трисель — большой парус трапециевидной формы. Штурман-мастер руководил действиями пушечной команды. Они перетаскивали два трехфунтовых орудия с одного борта на другой, чтобы увеличить мощь залпа.
Под топот и крики, доносившиеся сверху, Анастасия переодевалась в своей каюте в коричневый редингот и серые кюлоты с сапогами. Глафира не помогала, а скорее мешала барыне, двигаясь за ней, как сомнамбула, и хватаясь за разные вещи одновременно с Анастасией. Та просила горничную подать ей то шейный платок, то портупею со шпагой, то расческу, то заколки. Анастасия уже стояла перед зеркалом и закручивала волосы над ушами, когда Глафира принесла ей сандаловую коробочку с подарком Али-Мехмет-мурзы.
— Это зачем? — спросила Анастасия.
— В карман на груди положите.
— С какой стати?
— Положите, матушка барыня, а больше ничего не знаю.
Анастасия посмотрела на служанку внимательно. Та открыла коробочку, не глядя, достала оттуда камею из темного агата с профилем богини Афины-воительницы и подала своей хозяйке. Анастасии показалось, что камень стал теплым. Она выполнила совет горничной и положила его во внутренний карман редингота на груди слева, как раз напротив сердца. Ткань редингота, очень тонкая, плотно облегла камею, слегка показав ее размеры и объем.
Тут на палубе что-то с грохотом уронили. Глафира подняла глаза к потолку, перекрестилась и спросила:
— Что же теперь будет?
— Хорошая драка, — ответила Анастасия.
— Надо обереги читать, а на этой посудине не поймешь, где восток и где запад. Три раза должна я на восток поклониться, иначе силы у них никакой нет…
Анастасия серьезно отнеслась к ее словам. Так же серьезен был и шкипер, когда она вместе с Глафирой вышла к нему на шканцы и объяснила суть дела. Хитров повел горничную к корабельному компасу и показал на нем стороны света. Тогда Глафира исполнила весь ритуал, то есть три раза в пояс поклонилась на восток, трижды перекрестилась и голосом, сильным и звонким, начала читать заклинание, перекрикивая свист ветра к шум волн:
Ангелю мой, сохранителю мой,Сохрани душу мою, скрепи сердца мое.Враг-сатана, отступись от меня —Есть у меня почище тебя да получше тебя:Марко да Лука.Третий — Никита, святой мученик.За меня муку терпит, за меня Христа молит.Есть Иван-Богослов, друг Христов,Напереди меня крест,Назади меня крест.Крестом я крестилася, Богородицею оградилася.Господи, благослови!Аминь!
Эти слова доносились и до шкафута, где тесной толпой стояли те, кто мог защищать себя и корабль от страшной напасти. Не на кого было им надеяться теперь, неоткуда ждать помощи. Но грубые лица матросов, кирасир и слуг Анастасии просветлели при имени единственного их защитника — Иисуса Христа. Ему вверяли они сейчас свои жизни. Вместе с Глафирой они глухо повторили: «Аминь!»— и трижды перекрестились, на минуту выпустив из рук оружие.
Турецкий корабль приближался. Пока различались лишь фигуры нападающих в красных фесках и разноцветных банданах. Хитров приказал убрать большие нижние паруса на обеих мачтах, чтобы сохранить от повреждений при обстреле и улучшить обзор места предполагаемого боя. Он начал маневрировать, стараясь не подставлять противнику левый борт, а принять его справа на ют, где стояли все четыре орудия, уже заряженные, и где за бочками и кулями с песком находились защитники «Евангелиста Матфея».
Анастасия в треуголке и рединготе, перепоясанная портупеей со шпагой, с двумя пистолетами — «Тузиком» и «Мурзиком», — заложенными за ремень, ничем не отличалась от матросов и солдат. Князь Мещерский, вооруженный точно так же, подошел к ней.
— Анастасия Петровна, может быть, вы спуститесь в каюту? Там гораздо безопаснее.
— Ну и что?
— Письма у вас. Светлейший приказал мне охранять вашу персону как зеницу ока…
Отношения с адъютантом Потемкина на корабле у нее складывались странно. Он ее сильно раздражал, потому что был тенью человека, нанесшего ей жестокую обиду. Горечь все еще жгла ее сердце, чувства не притупились и воспоминания продолжали волновать. Объяснить это Мещерскому она не могла и только сердилась про себя, каждый раз встречая его приветливый взгляд.
— Оставьте меня в покое, князь, — неприязненно сказала Анастасия, положив руку на эфес шпаги. — Здесь я буду делать то, что хочу…
