class="p1">— Разве что подговорил Кальцинского купить пистолет и отправиться на стрельбы в Лигово.
— С какой целью вы решили купить револьвер? — посмотрел на часы он.
— Какой-либо конкретной цели не имели. Появились свободные деньги от уроков, и мы, вернее, я решил приобресть револьвер. По вечерам городские улицы не безопасны. Кому как не вам знать об этом, — в глазах Нечаева заметались огоньки ненависти.
— Допустим. Тем паче, закон не возбраняет приобретать оружие. Но отчего вы потребовали от Кальцинского произвесть то нелепое и чудовищное по жестокости глумление над трупом?
— Не знаю… Бес попутал… Да рассердил меня он, лекарь недоучившийся, — Нечаев передернул плечами.
— Пуд пороха добыть вас тоже бес попутал? — задал свой вопрос Блок.
— Предполагали фейерверки для дачников устраивать, вот порох и понадобился, — равнодушно произнес он.
— Вижу, у вас на все отговор есть, — с нахмуренным лицом процедил Чаров и потряс перед лицом Нечаева оставленным им под Прудоном номером «Колокола». — А на это что скажете?
— Товарищ дал почитать, — зло огрызнулся он.
— Имя оного товарища, припомните?
— Барсков, покойник, дал, — ничтоже сумняшеся, заявил он.
— Удобный ответ. Теперь у него не спросишь, — кисло ухмыльнулся сыскарь.
На этом допрос закончился. Переглянувшись с Чаровым, Блок приказал увести задержанного, благо доставившая в сыскное отделение Кальцинского карета к тому времени уж вернулась.
Глава 28. Признания Палицына
Палицын переписывал ноту, когда Чаров появился в Азиатском департаменте. За пять минут до этого он переговорил со сторожившем того Шнырем и попутно выяснил, что поутру Кавендиш приезжал на Дворцовую и долго разговаривал с выбежавшей к нему Авдотьей. Натужно улыбаясь, Кондратий Матвеевич нехотя отложил перо и сухо приветствовал подошедшего к его столу судебного следователя.
— Отчего не обедаете? — спросил его он, оглядывая опустевшее помещение. — Чиновники вашего департамента должно быть, все как один, по кофейням да ресторациям разбрелись.
— Срочная работа, Сергей Павлович. Ноту для японского правительства надобно на подпись министра передать, — кивнул он на писанный образцовым каллиграфическим почерком текст.
— А я вот с 7-й линии, где задержание опасных государственных преступников производили, решил к вам заглянуть. Похоже, группу бомбистов накрыть удалось. Кто бы мог подумать, в квартире учителя Закона Божия обнаружили целый пуд пороху и запрещенную литературу, кою тот даже не изволил прятать, — с этими словами Чаров извлек из внутреннего кармана пиджака изъятый им у Нечаева номер «Колокола» и предъявил его Палицыну.
— И э-э-э… что это? Что вы имеете сим сказать? — нервно задергавшись, сфальцетил Кондратий Матвеевич и опрокинул чернильницу точно на середину ноты.
Огромное фиолетовое пятно растеклось по бумаге. Судорожно схватив пресс-бювар, он торопливо промокнул лист, но документ был безнадежно испорчен.
— Как же вы неловки! — Чаров театрально всплеснул руками и убрал от греха подальше газету.
— Придется теперь заново переписывать! — отчаянно вращая глазами, жалобным голосом воскликнул Палицын.
— Ну, сие дело поправимое, перепишите, а вот как с запрещенной литературой быть? — пронзил его взглядом Сергей.
— Отчего вы пришли ко мне с э-э-э… подобным вопросом?
— Да с того, что задержанный Нечаев показал на вас, дражайший Кондратий Матвеевич, — в своей манере блефовал судебный следователь. — Порох тоже вы просили его достать?
— Боже сохрани, ничего я не просил, никакого пороху мне не надобно, — энергично замотал головой Палицын.
— Вам не надобен, а господину аглицкому коммерсанту, господину Кавендишу, может, и понадобиться, — Чаров не давал продохнуть ему. — Кстати, по какой причине вы в кухмистерскую возле Кокушкина моста таскались, да с покойным столяром беседовали, а спустя пару часов Михеева зарезали? — добивал несчастного он.
— Не убивал я его! — прерывисто захрипел чиновник, и капли поты выступили на его пылающем лбу. — Замок в квартире хотел его просить поменять, — осипшим голосом оправдывался он.
— Подобными сказками других потчуйте, я же оными сыт по горло, — презрительно хмыкнул судебный следователь. — И за какие такие заслуги вам денежные переводы из заграницы шлют? — вытащил последний козырь Чаров.
Затравленно посмотрев на него, Палицын покачнулся и, если бы Сергей не поддержал его, тот рухнул бы на пол.
— Присядьте, я не желаю вам зла, — неожиданно вкрадчиво произнес он. — Успокойтесь и обдумайте ваше положение. Если во всем содеянном чистосердечно сознаетесь, гарантирую, пойдете по процессу бомбистов свидетелем, а может, коли господина Нечаева уговорю, вообще, в суде не появитесь. А теперь ответьте мне на пару вопросов, и я вас оставлю, любезный Кондратий Матвеевич. Бежать, однако, не советую. Поймают. Стало быть, вы утверждаете, что пакет из стола его сиятельства не брали и замок в двери его кабинета посторонними предметами не вскрывали? — неотрывно сверлил его глазами Чаров.
— Вот вам Крест, Сергей Павлович! Не брал я пакета и замок в его кабинете не портил, отмычками отворяя. Что до списка с договора об уступлении нами Аляски — это да, был грех… Его я господину Герцену оказией отослал, за что упомянутые вами деньги исправно от него получил.
— Допустим, я вам поверил. Но кто мог оный пакет столь бессовестно умыкнуть?
— Не имею ни малейшего представления, Сергей Павлович. Вот, разве что горничная…
— Авдотья?! — воззрился на него победным взором Чаров.
— Та, что до нее служила, Катерина. Уж больно востра да любопытна для обыкновенной служанки была.
— Так, когда она от вас ушла?
— Не ушла, а умерла скоропостижно на Страстной неделе, вот Авдотью заместо нее и взяли.
— Стало быть, на Пасху та Катерина скончалась?
— Кажется, в Чистый Четверг.
— Не сходится, Палицын, не сходится. Пакет пропал в ночь на 4 мая, аж за три недели, как та горничная померла, Царствие ей Небесное, — осенил он себя крестным знамением.
— Тогда ума не приложу, Сергей Павлович. Никаких предположений у меня на оный предмет не имеется, — с неподдельно огорченным лицом развел руками Кондратий Матвеевич.
— Ключи от кабинета и письменного стола его сиятельство, часом, не терял? — скорее, на авось, поинтересовался Чаров и испытующе посмотрел на Кондратия Матвеевича.
— Как же, от письменного стола теряли. Аккурат, на Масленицу и теряли. Его превосходительство тайный советник Гумберт, помнится, тогда новые ключи заказывал. Мне об том наш швейцар рассказывал. А вот про дверь в кабинет точно не скажу. Вроде, там, сам по себе, замок спортился, вот они Антипа и вызывали, дабы новый поставить.
— С Кавендишем давно знаетесь?
— С марта. Я ему японские бумаги приносил. Господин Стремоухов тогда с прибывшей в Петербург от их микадо делегацией соглашение о пользовании островом Сахалин и Курильской грядой подписал, — с готовностью признался делопроизводитель МИДа.
— И Кавендишу, значит, копию договора по Аляске не передавали?
— Не передавал, вот вам Крест! — истово перекрестился Кондратий Матвеевич. — Одному господину Герцену список с оного договора отсылал.
— А как насчет других документов?
— Договоренности с Японией тоже ему отослал, — пряча глаза, буркнул Палицын, забыв упомянуть про секретные бумаги по
