Лучше уж продать её целой тому, кто будет развивать бизнес.
Мы впервые разговаривали с Ветром о его работе, и я видела, с каким воодушевлением он говорит о строительной фирме. Как о живом организме. Пусть будет не моим, но растёт и процветает. Это тронуло меня до глубины души, чуть слёзы не навернулись.
Но я вовремя одёрнула себя, напомнив, что моя реакция – просто отголосок гормональной бури. И говорить надо не о работе, а о беременности.
Я всё же не могла пока её принять. Что-то внутри бунтовало и говорило, например, что я пожалею, если не настою на своём. Стану ещё более зависимой от Ветра.
Но разве не этого я хотела?
– Ты запрёшь меня дома и будешь контролировать.
– Именно так, – отрезал он тоном, не терпящим возражения.
На улице было малолюдно, время приближалось к часу ночи. А мы гуляли неспешным шагом мимо горящих витрин и пытались договориться.
– Об аборте речи не идёт, Белоснежка! – продолжил Ветер и, остановившись, тронул меня за руку. – Посмотри на меня! Я не из тех, кто считает это дело убийством, и понимаю людей, которые решают повременить, если на то есть действительно уважительные и понятные причины, но не в этом случае. Ты родишь этого ребёнка, я обеспечу тебе все условия. Не бойся!
Я кивнула и улыбнулась. Мы повернули к дому.
Спорить с Ветром бессмысленная затея, может, он и прав. Наверное, я слишком эмоциональна и ранима, но пока не представляла, как буду выживать все девять месяцев, если уже чувствую себя паршиво.
А ему кажется это не таким важным. Так, будто Ветер женился только ради ребёнка.
И ещё одно тревожило душу: сейчас меня совсем не тянуло на ласки. Даже мысль о том, что придётся заниматься сексом, вызывала отвращение. Но ведь придётся, иначе муж и вправду загуляет!
– Завтра я отвезу тебя к врачу, – сказал Ветер, стоило нам переступить порог дома. – Спокойной ночи, Белоснежка!
Я ждала хотя бы лёгкого поцелуя, но муж махнул рукой и стал быстро подниматься по лестнице в свои комнаты.
Глава 17
Ветер
– Ты уверен, что ребёнок от тебя? – вместо поздравления буркнул отец, когда я сообщил ему радостную новость.
– Уверен, и больше не надо об этом спрашивать. Подвергая сомнению честность моей жены, ты и на меня бросаешь тень.
И всё-таки его подозрения и хитрый прищур не смогли погасить того света, который зажёгся во мне, когда беременность Белоснежки подтвердилась. И пусть она выглядела усталой, вела себя, как капризная принцесса, я знал, что эта ноша ей под силу. И физически, и морально.
– Ну-ну, Максим, я когда-то тоже был уверен, а потом оказалось, что из меня сделали Аленя. А сейчас и ты ведёшь себя, как лох. Вот когда получишь тест на руки, тогда и будешь праздновать.
Я так и знал, что этим известием затрону больную струну в его душе. Мы сидели в доме родителей, где даже стены помнили случившееся много лет назад. Трагедию, в общем-то.
Отец так больше и не смог никому поверить, он превратился в орла с переломанным крылом. Красиво топорщить крылья можно, летать – нет.
– И что ты предлагаешь? Мотать нервы беременной женщине? Нет, пусть спокойно выносит и родит. Я уверен, что ребёнок мой.
Мы пили коньяк, и я наконец расслабился. Надо же, хоть сейчас Белоснежка и шарахается от меня, избегая близости, она вскоре привыкнет к своему положению, и мы снова сможем доставлять друг другу удовольствия. Если и не как прежде, то по-другому.
– Врач говорит, что всё идёт хорошо, – зачем-то сказал я. Отца мало интересовали эти подробности, он всегда считал такое «бабскими делами», вот и сейчас сидит и морщит нос, словно в квартире запахло дерьмом.
– Мой совет от чистого сердца, не принимай в штыки. Свою беременную бабу не трогай, ещё скинет нечаянно, вон какая тонкая, в чём только душа держится. Заведи на стороне жадную шлюшку и плати ей так, чтобы ждала тебя, когда скажешь. День и ночь. И жена будет довольна, и ты, вам обоим не придётся притворяться, что всё заебись. Секс с беременной всё равно что с гуманоидом. Того и гляди, лишишься главного!
Отец, уже немного захмелевший, гортанно засмеялся, запрокинув голову. Я знал, что новость его порадовала, но этот сукин сын никогда не признается.
И всё же я безумно любил его, наверное, даже больше с той поры, как они с матерью разошлись. Отец —человек, сделавший себя сам, местами грубый, неотёсанный, но он умел держать удар и не был злым.
Я, например, не уверен, что смог бы простить Белоснежке, если бы оказалось, что наш любимый сын не имеет со мной биологического родства. Сына бы, наверное, не бросил, но её не простил.
И уж не стал бы давать содержание блуднице. Пусть платит тот, с кем так сладко трахалась, а потом обманом подсунула плод своего блядства, выдавая его за супружеский комок счастья!
– Ей сказал?
– Нет пока. Скажу.
На этом мы и расстались. С матерью я почти не общался, но не считаться с ней и выкинуть её из своей жизни не мог.
Когда-то очень её любил и восхищался даже больше, чем отцом. Она всегда казалась мне пугливой бабочкой, настоящей леди, московской интеллигенцией, зачитывающейся Пастернаком.
Вместо сказок читала мне отрывки из «Доктора Живаго». Я долго потом не мог заснуть, казалось, и за мной однажды придут красные комиссары и растопчут всё, чем живу.
А ещё я с малолетства знал «Мцыри» и не раз плакал над его судьбой. Поэтому мрачные сказки Белоснежки легли на мою душу, как зерно на подготовленную пахотой почву.
Мама встретила меня в
