Хорошо еще, что у нас были с собой деньги, и мы могли не голодать эти два дня. Ели мы прилично. Но на жительство поместились в общей комнате гостиницы "Под счастливой звездой", на окраине. Вместе с нами жили подлинные голодные безработные. Я считал, что соседство это нам очень полезно. Многому можно было выучиться. Первый день, однако, боясь попасть впросак, мы держали себя особняком, приглядываясь к новым товарищам. За это к вечеру нас начали звать аристократами.
— Вы что, из Канады, что ль? — спросил худой парень Долгорукого и легонько ударил его кулаком под ложечку. — Тамошние ребята любят драть нос.
— Мы из Австралии, — ответил Долгорукий, и знакомство завязалось.
Князь рассказал нашу горькую историю и вызвал общее сочувствие. Стали расспрашивать о Москве.
Долгорукий начал отвечать обстоятельно, но худой парень предупредил его:
— Вы, ребята, не очень-то. Может, здесь и "жучок" есть.
Мы свели разговор о Москве в шутку, и болтовня возобновилась. Попозже Долгорукий пошел пить пиво с двумя парнями. К этому времени он уже успел посвистеть соловьем, сказавши, что выучился этой премудрости в России.
5 мая. Сегодня мы явились к цеховому мастеру, важному, как папа римский. Он нам сказал, что работы у него нет. Тогда мы ворвались в кабинет инженера. Говорили долго и громко. Долгорукий показывал даже свою коленку, якобы пробитую немецкой пулей. Атмосфера создалась настолько тревожная, что инженер взял трубку и вызвал какого-то нового цехового мастера.
— У меня тут два австралийца, — сказал он раздраженно. — За них ручается инженер Кеветт из Лондона. Оба бывшие солдаты. Надо им помочь. Что? Я им предложу.
Положил трубку и обратился к нам:
— Вот что, ребята. Пойдете работать чернорабочими? У нас сегодня утром танк подмял двух уборщиков на дворе. Хотите их временно замещать?
Мы выразили согласие, и работа была нам предоставлена.
6 мая. Сегодня мы целый день работали в поле и изрядно исцарапали себе руки. Работа нам попалась скорее веселая, чем трудная.
Главное производство завода — авиамоторы и военные мотоциклы. Их делают сотнями. Помимо того, на заводе вырабатываются танки.
Выработка этих машин не носит массового характера. Но все же по паре танков в день в настоящее время завод выпускает. Танк собирается и заправляется в особой мастерской, откуда он выходит в поле. Здесь его испытывают, то есть заставляют наползать на проволочные заграждения, окопы, заборы, кустарники. Наше дело приводить в порядок препятствия, уничтоженные одним танком, и готовить новые, чтобы их мог уничтожить другой. Мы распутываем и снова запутываем колючую проволоку, подправляем окопы, заборы. Как бывшие солдаты, мы справляемся с этой работой легко. Мне приятно готовить завтраки этим машинам. Я люблю танки.
Они представляются мне огромными сгустками человеческого труда и энергии, заготовленными впрок, чтобы обрушиться, когда подойдет время, на врага Англии. Каждая из этих машин для ломки костей заменяет сотни людей и лошадей на фронте. В этих гениальных "утюгах" я вижу наш главнейший козырь в будущей войне.
Сейчас же после испытания танк выползает на железнодорожную платформу. Там мы его моем и накрываем брезентом. Ночью паровоз должен отвезти машины на орудийный завод, где происходит установка артиллерии.
Наша работа в поле совершенно изолирована от остального завода. Поэтому трудно завести знакомства. Чтобы поднять интерес к нам, Долгорукий каждую свою фразу начинает словами:
— Когда я был в Москве…
Он кричал об этом все время и в поле, во время испытания танка, и во время завтрака, и когда мы длинной вереницей выходили за ворота завода после окончания работ. Нас при этом обыскивали, чтобы мы не могли вынести с собой чертежей или проб стали. Но и во время обыска Долгорукий ухитрился разок произнести эту фразу. Однако больших результатов от этого не получилось.
7 мая. Сегодня нам повезло. Один из механиков, который выезжает на танке, выглянул из окошка, подозвал Долгорукого и сказал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Как кончится работа, подожди меня у ворот с товарищем. Я вам что-то хочу сказать.
Разумеется, мы исполнили его предложение. Получив в конторе по случаю субботы свой первый заработок — восемь шиллингов на человека, — мы стали у ворот. Механик вышел, покуривая трубочку, и предложил нам вместе пойти пообедать.
Мы зашли в ресторан и заказали себе "роскошный" суп из бычьих хвостов, телячьи котлеты и палтуса. Спросили и бутылку виски. Механик, неторопливо пережевывая пищу, без особого интереса принялся нас расспрашивать о России, Австралии, войне. Только за чаем он, наконец, добрался до дела:
— Вот что, ребята, я вас хотел спросить. Где вы живете?
Мы ответили, что в общей комнате в гостинице. Он справился о цене и качестве постелей. Потом сказал:
— У меня есть свободная комната. Не больно хороша, но для вас будет в самый раз. Не хотите ли переехать?
Долгорукий посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой: какой нам смысл был перебираться к неинтересному человеку? Но механик, не заметив моего жеста, продолжал:
— Недели две поживете с неудобствами, а потом получше комната освободится. Там у меня два токаря живут с нашего завода. Да с женой больно не ладят. Оба коммунисты.
Мы насторожили уши. А через пять минут договор был заключен: переезжаем сейчас же после обеда. Даже задаток дали два шиллинга. А еще через пять минут мы уже шли с механиком в обнимку по улице. По дороге он проделывал разные штуки и пытался спеть песенку "Зеленые рукавчики", которую, кажется, пели пьяницы еще во времена Шекспира. Кроме того, он нам рассказывал про каких-то своих детей, которые родом, как и мы, из Австралии.
Вместе мы зашли в нашу ночлежку, простились с товарищами, забрали мешки и пошли на квартиру к механику вдоль бесконечных заборов из гофрированного железа. Жил механик в небольшом доме недалеко от нашего завода.
Дети механика Матстона оказались борзыми собаками. Он их кормил сырыми яйцами и готовил к гонкам.
Матстон и его жена помогли нам устроиться в нашей комнате под самой крышей. Две собаки с длинными мордами присутствовали при этой процедуре. Из первых же разговоров с хозяевами мы вывели заключение, что чета Матстонов, типично рабочая, тихая и бесцветная. И муж, и жена верили в бога, в своих собак, в маргарин и в профсоюзное членство. Больше никаких интересов у них не было.
Наконец, хозяева и собаки вышли из нашей комнаты. За дверью я слышал, как Матстон сказал кому-то:
— Эти ребята, что в поле работают, ко мне переехали. Оба в русском плену были, а теперь в Австралию пробираются. Парни — ничего.
ЗНАКОМСТВО С КОММУНИСТАМИНе успел он этого сказать, как в нашу комнату вошел рабочий лет двадцати пяти, с острыми глазами и совершенно рыжий. Он познакомился с нами, назвавшись токарем Фригом. Затем прикрыл дверь покрепче и спросил:
— Вы, говорят, из России, товарищи?
— Оттуда, — ответил Долгорукий неохотно.
— Вот что скажите мне, ребята. Видели вы Владимира Ленина?
— Раз десять, — ответил Долгорукий. — В Москве Ленина видеть легче, чем у нас Мака.
— Зачем же уехали из России?
Долгорукий что-то пробормотал. Вся его обычная словоохотливость пропала, и я понял, что в этом есть свой смысл. Но Фригу это не понравилось. Он подошел близко к Долгорукому и сказал:
— Да ты меня не бойся, я свой. Хозяина берегись, хоть он и тихая скотина. А меня не бойся.
— Я и не боюсь, — буркнул Долгорукий. — Никакого секрета тут нет. Уехали из России, чтобы вернуться в Австралию. Вот и все.
— А зачем в нашем городе оказались?
— Ну что ты пристал? — сказал Долгорукий недовольно. — Зачем то, зачем другое? Ведь мы тебя не знаем. Поди походи по Лондону, поищи работы. Тогда узнаешь, зачем люди уезжают оттуда…
Парень, несмотря на грубость Долгорукого, видимо, проникся к нам уважением. Без нашего приглашения он уселся на стол и потребовал, чтобы мы подробно рассказали ему, как оказались в России.
