Не послышались ли ему голоса из только что покинутой им камеры? Не медля ни секунды, чтобы в этом удостовериться, он стал спускаться, перехватывая веревку руками — пустяковое дело для опытного моряка, — пока, как-то вдруг неожиданно, его ноги не задергались в пустоте, напрасно пытаясь нащупать несуществующее продолжение веревки. Собираясь с мужеством для падения с неизвестной ему высоты, он со всей очевидностью понял, что там наверху поднимается гвалт голосов. Мельком заметив в окне своей камеры свет, он отпустил веревку, молясь, чтобы все кости остались целы.
К счастью, пролетев только шесть или семь футов, он приземлился на покрытые грязью булыжники, разбив лишь коленки, и, прихрамывая, пустился бежать сквозь сгущающуюся темноту. С детства знакомый с городом, он пронесся по цепочке зловонных переулков и юркнул за ряд торговых лавок, охраняемых псами, которые зарычали и бросились на него, натянув свои цепи.
Боль в голове, как заметил он с радостью, проходила, и, стоило ему только ступить на дорогу в Сент-Неотс, ноги понесли его сами собой. Жадно хватая ртом ароматный вечерний воздух, Уайэтт задрал голову вверх и, не увидев множества звезд, сделал вывод, что небо затягивается облаками, да и ветер уже доносил до него знакомый запах дождя.
То широко шагая, то переходя на бег, он около полуночи добрался до окраины Сент-Неотса. Не обратиться ли к Симпкинсу, булочнику, и не потребовать ли назад свое имущество или, по крайней мере, тот небольшой мешочек с золотом, что был заперт в деревянном сундучке? Но перед булочной из своей будки вылез мастифф и так остервенело залаял, что Генри решил отказаться от подобного шага. Чтоб тебе провалиться, зверюга! Если он будет все лаять и лаять, то всполошит деревню; тогда уж ему ничего не останется делать, как искать убежище в гуще надежного Роубсденского леса, где он подумывал затаиться до тех пор, пока не уляжется первый переполох, связанный с его побегом.
Оставалось только сделать одну очень важную вещь: будь что будет, но он должен поговорить с Кэт Ибботт.
Глава 12
УЗКАЯ ДОЛИНА
Как разбудить Кэтрин Ибботт, не потревожив домочадцев торговца мануфактурой, стало его первостепенной заботой. Если бы только он знал, крепко ли спит сероглазая Кэт по ночам или же легко просыпается. Капля, скользнувшая по щеке Генри Уайэтта, предупредила, что скоро начнется дождь. Из пирамиды жердей, смутно вырисовывающейся в саду, он выбрал тонкий шест и стал им легонько постукивать по плотно закрытым ставням, которыми отгородилась от улицы спальня Кэт Ибботт. Окно-то он знал хорошо, годами бросая любовные томительные взгляды на его крепкие ставни.
Поднимающийся ветер шевельнул ветви деревьев за его спиной, и они беспокойно зашелестели, когда, к бескрайнему его облегчению, послышался тихий скребущий звук, какие могут издаваться осторожно отпираемыми засовами. Ставни открывались медленно и постепенно, и вот уже он, стоя под ветками, раскачивающимися от порывов растущего ветра, различил смутные очертания девичьего лица. Кэт, как и всегда до этого, показалась ему невыразимо прекрасной с короной из светлых с золотистым оттенком волос, подобие которых ему предстояло еще узреть в иных краях.
— Генри? — окликнула она его напряженным голосом. — Генри, неужели это ты?
— Да, милая Кэт, это я — но попал в печальную историю.
— Что бы там ни было, пусть Бог благословит этот момент, Генри. — Голос ее звучал низко и сочно, словно музыка, которую играли на одной из виол в театре господина Шекспира в Лондоне на Картерс-лейн.
Беглеца удивило спокойное отношение Кэт к его безобразному виду. Но потом он решил, что, наверное, уж десяток-то жителей их деревни видели, как они с Питером бесполезно сражались с солдатами.
— Оставайся там, где стоишь, Генри, — услышал он из окна, и ставни медленно снова вернулись в прежнее положение.
Впервые за многие часы горечи радость вытеснила муку из сердца Уайэтта. Почему-то в глубине души он ожидал, что Кэт либо вовсе не ответит на его постукивания, либо отошлет его прочь под каким-нибудь малозначительным предлогом. Ему еще как-то не верилось, что щелкнул тихонько замок задней двери, что вот она открывается…
— Генри, любимый! Я вся за тебя исстрадалась!
Не обращая внимания ни на его запачканную грязью и дурно пахнущую одежду, ни на его растрепанные волосы и покрытые запекшейся кровью щеки — эта проклятая рана на голове снова стала кровоточить, — она бросилась в его объятия со всей искренностью измучившейся ожиданием души.
— О Кэт, моя Кэт! — Это все, что он мог сказать, когда она прижалась к нему своим телом, гибким, мягким и теплым, под редким ночным дождем. — О!
Он ощутил своими губами ароматную, словно бальзам Гилеада, прохладу ее щеки.
— Отвратительно, — вспыхнула она, — как эти набожные болваны из наших мест довели твоих бедных родных до виселицы.
Она нежно взяла в свои руки его шершавое небритое лицо.
— А ты, Генри? Ты как — не ранен?
— Нет, но я только что сбежал из хантингдонской тюрьмы. Они уже там собирают за мной погоню. Так что, моя куколка, — он назвал ее давним, дорогим для обоих ласковым именем, — вместе пробудем мы очень недолго.
— Недолго? — Кэт, как-то по-птичьи быстро вздернув головку, посмотрела ему в лицо. — Нет уж, мой родной, мой любимый, не так-то скоро ты от меня отделаешься. Два бесконечных года ждала я тебя и жаждала встречи с тобой — и целых двенадцать месяцев от тебя ни словечка. Ну почему, почему, дурачок мой милый, ты не написал мне, где находишься?
— Я и сам-то был не больше уверен, чем ты, что нам удастся свидеться, — пояснил он.
— Почему? — горячо вопрошала она.
— О Кэт, моя драгоценная, откуда нашлось в тебе столько упрямства, чтобы идти против воли отца?
Прежде чем отвечать, она нежно, но пылко прильнула к его губам.
— А разве не дочь я Эдварда Ибботта? Поэтому я так же тверда в своей цели, как он — в своей.
— Но… но, похоже, ты так мало удивлена тем, что видишь меня.
— Я знала, что ты придешь за мной и ничто не сможет тебе помешать, — Высокая, прямая, похожая в своей ночной рубашке на привидение, Кэт освободилась из его объятий. — Я так была в этом убеждена, что припрятала и держала наготове деньги, еду и кинжал, который принадлежал бедному Руфусу.
Руфус был ее старшим братом, капером, убитым несколько лет назад во время схватки с французскими пиратами близ Ла-Рошели.
Когда он запротестовал, она лишь поцеловала его и юркнула снова в дом, как призрак, которого она напоминала. Ему же только оставалось укрыться от усиливающегося дождя под сенью яблони, посаженной, чтоб обеспечивать тень дубовому корыту для водопоя. Из него он и напился и тогда вдруг почувствовал зверский голод. Уайэтт постарался отмыть лицо и руки и, работая пальцами как гребнем, привести свои сальные волосы хоть в какой-то порядок.
