Лоренцо произнес это с такой уверенностью, что Флавия поняла: его алиби непоколебимо. Это не он пристукнул Робертса. Хотя, если бы поспешил, сумел бы изъять вещички достопочтимой тетушки. А то еще можно взять себе кого-нибудь в сообщники. Остается последний вопрос.
— В прошлом году вы давали в доме вашей тети прием. Чему он был посвящен?
Лоренцо пожал плечами:
— Отчасти появлению Луизы в качестве нового члена комитета и отчасти радостному празднованию открытия государственных закромов. Раскошеливался довольный налогоплательщик. И конечно, отчасти моему утверждению в качестве главы комитета.
— Что, если я правильно понимаю, прошло не слишком гладко, поскольку имелся еще и профессор Робертс.
Лоренцо снова дружелюбно улыбнулся.
— О мертвых плохо не говорят, но вы совершенно правы. Не побоюсь заметить, что старина Робертс начал терять контроль над ситуацией. Что же до приема, он вполне удался. Я намеревался повторить его в прошлую субботу и заказал цветы из теплиц «Джиардинетти». Луиза сама их выбирала. Особенно ей понравились лилии. Она сказала, что они как-то связаны с ее работой.
— Почему вы считаете, что она была уверена, будто Коллман ошибался насчет того миланского полотна? — Флавия чувствовала, как лепятся контуры причинных отношений там, где до сих пор отсутствовала главная связь.
— Все еще продолжаете над этим корпеть? Я понятия не имею. А что она думала об этой картине?
— Что она является наброском к третьей, несостоявшейся фреске из серии сюжетов о святом Антонии в Падуе.
— Неужели? Чрезвычайно интересно. Признаюсь, пропустил мимо ушей. Не был тогда на заседании — пришлось отправиться в Рим. Вот и не слышал доклада Коллмана. Но думаю: потеря невелика. Он человек добросовестный и приверженный делу, но не семи пядей во лбу. Что же до Мастерсон, она, видимо, обнаружила в картине присутствие Антония, нашла в сюжете нечто такое, что позволило связать его с неким эпизодом из жизни святого…
— Вероятно, — согласилась Флавия и упомянула чудо об отравлении.
— Не слишком убедительно, — возразил Лоренцо. — Спасение людей от яда или ножа убийцы — распространенный мотив в житиях святых. В картине должно быть что-то еще.
Флавия задумалась и пожалела, что не захватила с собой фотографии, чтобы освежить в голове сюжет. Аргайл отличался лучшей зрительной памятью. Но и она постаралась, как могла.
— Человек ест за столом в окружении других людей. Вокруг порхают ангелы. На стене распятие, на столе цветы.
— Лилии?
Флавия подняла глаза и пристально посмотрела на Лоренцо. Она чувствовала, что плотину вот-вот прорвет. Ее подсознание работало определенно лучше, чем мозг.
— Почему вы об этом спросили?
— Потому что лилии — это символ святого Антония, — просто ответил он. — Лилии и распятие. Телесная чистота и любовь к Всевышнему. Обычно сопровождается надписью: «Человек умирает и распадается; отошел, и где он?» Иов. — Лоренцо помолчал. — Вы, кажется, удивлены? Но у меня такое впечатление, что я прав. Если хотите, могу проверить.
— Нет, — задумчиво отозвалась Флавия. — Все так. Вы совершенно правы. Спасибо. Вы мне очень помогли.
ГЛАВА 13
Когда в четыре вечера она вернулась в гостиницу, ее ждали если не плохие, то, во всяком случае, неприятные новости. Новости приняли обличье недовольного Боттандо, который с видом глубокой меланхолии доедал тарелку запоздалой пасты. Патрон махнул ей рукой, чтобы она села рядом, и не проронил ни звука, пока не прикончил все блюдо.
— Паршиво, — ворчливо начал он, прежде чем Флавия успела что-либо спросить. — Этот Боволо начинает мне действовать на нервы.
Он объяснил, что встреча с венецианцем не доставила ему никакого удовольствия. Боволо кинулся клеймить вмешивающихся во все римлян и предупредил — Боттандо не преминул подчеркнуть Флавии, что это собственное выражение местного придурка, — что он примет серьезные меры, если не прекратят подрывать его положение.
— Что это значит? — спросила она.
— Это значит, моя дорогая, что он вас невзлюбил. Или меня, что одно и то же. Считает, что мы слишком суем носы в его расследование убийства, вместо того чтобы заниматься поисками картин маркизы. Вступили в сговор с главным подозреваемым — это про Аргайла. И что наша точка зрения весьма сомнительна — это уже про вас. Что мы не способны раскрыть простую кражу, в то время как он в считанные дни справился с убийством. Написал кучу ругательных писем и разослал всем, кому мог. В результате меня распетушила полиция Рима за бестактность, а министерства обороны и внутренних дел подбавили жару. Мы весьма непопулярны — понимаете, что это значит?
— Господи! И что дальше?
— Он не в меру упертый. И так срезал слишком много углов. Убедил местного судью заявить, что Робертс не был убит. А мы стараемся доказать обратное. И коль скоро преуспеем, выставим его дураком. Маркиза настаивает, чтобы он убрал охрану из ее дома. Он хочет, чтобы все поскорее улеглось, чтобы завоевать на этом деле как можно больше очков, прежде чем люди поймут, что к чему, и его шансы на карьеру испарятся. Многие важные лица вот-вот его раскусят.
— Что же нам делать?
Боттандо задумчиво потер подбородок.
— Ничего не скажешь — трудный вопрос. Найдешь убийцу — плохо. Не найдешь — тоже плохо. Дело не в Боволо. С ним бы я справился. Дело в судье. Вот у кого и связи, и влияние. В нем вся загвоздка. Если судья продолжит попустительствовать сокрытию убийства Робертса, предстоит беспощадная драчка. Мы, может быть, и победим, но слишком поздно и не успеем спасти управление. Однако в любом случае надо как можно быстрее кончать это идиотское расследование, иначе мы все лишимся работы. Поэтому успокойте меня. Скажите, что все решено.
— Не могу, — грустно ответила Флавия. — Извините. Разгадка близка, но в цепочке не хватает одного-двух звеньев. — Она рассказала, что объяснил ей Лоренцо про лилии.
— Но как же так?.. — крякнул генерал.
— Знаю, странно, не правда ли?..
Боттандо снова крякнул.
— Что ж, еще один кусочек головоломки лег на свое место. Нам по крайней мере ясно, каким образом Робертс нырнул в канал.
— Ясно, — согласилась Флавия. — Хотя это ничего не объясняет.
Генерал вздохнул, и ей пришло в голову, что недурно бы переменить тему разговора.
— Вы видели Джонатана?
Боттандо посмотрел на часы.
— Ему бы пора быть здесь. Он звонил, сказал, что объявится. Но этот человек никогда не приходит вовремя. И я не вижу причин ожидать сегодня иного. Это вас с ним очень роднит. Кстати, как вы провели с ним последние дни?
Флавия собралась было нагрубить в том духе, что, мол, каждый должен заниматься своим делом, но в этот момент в дверях в необычайно радужном настроении возник сам предмет их беседы.
— Привет! Привет! — радостно воскликнул он. — Что невеселы? Не сложился день?
Они рассказали Аргайлу, в чем дело, однако тот лишь махнул рукой.
— Все утрясется, — беззаботно отозвался он на их мрачные пророчества. — Хотите послушать, что удалось откопать мне?
— Только не говори, что Мастерсон убил Робертс. После этих слов Флавии англичанин немного скис.
— Почему ты это сказала?
— Потому что он этого не делал.
— Ты уверена?
— Да. А что?
— Дело в том, что я не только занимался своей работой. Но еще ради вашего блага целый день провисел на телефоне. Стоп, благодарить будешь позже! Сначала переговорил с Бирнесом. В последние десять лет на продажу были выставлены пять полотен Тициана. Подлинность двух из них после продажи устанавливал комитет. Обоих — в последние четыре года.
— И что из того?
— Хотите отгадать, где проживают их владельцы?
— Не хотим. Лучше скажи сам. Так будет быстрее.
— Один — в Санкт-Галлене, другой — в Падуе. Ну как? Аргайл явно сам заинтересовался этим делом.
— Я наговорил черт знает на сколько и очень надеюсь, что вы оплатите мой счет. Позвонил и тому, и другому владельцу. Мастерсон ни с одним из них не встречалась. Но швейцарец подтвердил, что разговаривал с Браллем по поводу засвидетельствования подлинности. И тот настоятельно не рекомендовал. В Падую Мастерсон привезла от него письмо, в котором Бралль интересовался продажей. И решил передать через нее. Теперь остается выяснить, — с воодушевлением продолжал Аргайл, — кто готовил отчет по этим полотнам. И кто выдал личное свидетельство подлинности в обмен на снижение продажной цены в целом примерно на двести восемьдесят тысяч долларов.
Он показал записную книжку, в которую скрупулезно занес рабочую методику комитета и распределение сертифицируемых полотен между его членами.
Флавия ощущала, как щелкало у нее в мозгу по мере того, как все больше кусочков головоломки находили свое место в общей картине и за этим следовали определенные выводы. Некоторые невероятно раздражали, поскольку были совершенно очевидны, но почему-то не замечены ранее. Другие обескураживали. Наконец она повернулась к Боттандо:
