Миа взбодрилась, и ей показалось, что здесь что-то есть. Она не могла точно сказать что, но что-то было в голосе обычно такого спокойного следователя, какой-то подтекст, она не вполне улавливала.
– Но здесь было не так?
– Нет, – продолжил Ким, и Мие показалось, что он все еще сидит и смотрит в свои записи.
– Ну, это предварительно, и все-таки…
– Да-да?
– Судя по всему, это настоящие волосы.
– А это так необычно? – спросила Миа.
– Я не очень в этом разбираюсь, но да, я поговорил об этом с парнем в лаборатории. Турмуд или Тургейр, точно не помню, как его зовут, он сказал, что нашел в этом парике волосы как минимум двадцати разных женщин.
– В одном парике?
– Да.
– Это так необычно? – повторила Миа.
– Может быть, и не очень, – продолжил Ким. – Но ведь если он такой дорогой, его, наверное, надо специально заказывать? Сколько людей делают такие? Длинные светлые парики из настоящих волос должны стоить дорого, правильно? Можно за это ухватиться, как считаешь?
– Определенно, – сказала Миа, поднявшись с дивана. – Мне кажется, это не так необычно, но да, можем попробовать поискать здесь.
Миа подошла к плите у окна и ощутила тепло на голом теле. Она постояла, глядя вниз, на стадион «Бишлетт». Жизнь там. Почти полночь в городе Осло. Люди, которым не нужно жить, как она. Кто-то выпил пива с другом и собирается домой, лечь спать со своей любимой. Молодые люди трепетно обнимают друг друга, с улыбкой на лице переходят улицу, не беспокоясь о мире. Женщина в красном пуховике под фонарем. Капюшон на голове и руки в карманах, взгляд обращен на окно, точно этажом выше или ниже ее, может быть, ждет друга, который откроет дверь и впустит ее. Обычные люди. Обычные жизни. И она почувствовала зависть. Вставать по утрам. Идти на работу. Идти домой по вечерам. Включать телевизор. Быть свободной в выходные. Готовить пиццу. Смотреть, как какой-нибудь лыжник выигрывает соревнования.
– Ты тут? – окликнул ее Ким. Она не расслышала его последние слова.
– Да, я тут, – ответила Миа.
– Так что думаешь?
– Давай просто обсудим это завтра утром? – сказала она, вернувшись на диван.
– Да-да, само собой, – сказал Ким Кульсё, и снова оно, чувство, что он так и не сказал ей, что хотел.
– Хорошая работа, Ким, – сказала Миа.
– Что? А-а, спасибо, но…
Он опять замолчал. Вернулся на связь не сразу.
– Ведь вы меня еще не исключили из игры, правда?
Миа сначала не поняла, что он имеет в виду.
– Я хочу сказать, вы с Холгером?
– Из игры? В каком смысле?
Вот оно, то, что лежало за всем, о чем он ей говорил.
– Нет, ну, ведь мы, я с Эмилие… – забормотал Ким Кульсё.
Миа не испытывала ничего к опытному следователю, кроме большого уважения. Если бы пришлось выбирать, в чьи руки доверить свою жизнь, он был бы без сомнений первым в списке. Таких вещей она никогда раньше от него не слышала.
– Что ты хочешь сказать, Ким?
– …я ведь попросил перевести меня, – сказал Ким не без усилий.
– И что это значит?
– Ну, я не знаю, – продолжил Кульсё. – Наверное, мне просто кажется. Из-за того, что мы с Эмилие сошлись и я попросил о переводе? Что я уже не с вами? Что вы работаете без меня?
– Ким?.. – сказала Миа, плотнее укутываясь в плед.
– Что?
– Конечно же, нет.
– Точно? – сказал обычно спокойный как удав следователь, и Миа снова удивилась его тону.
– С какого перепугу мы должны так делать? Ты лучший в команде, да что с тобой, Ким?
– Я просто…
Он снова пропал на мгновение.
– Ясное дело, что ты в игре, Ким, – сказала Миа, опять вставая.
– Хорошо.
– Еще бы!
Плед упал, и Миа голой прошла к ванной.
– Значит, бриф завтра в девять? – сказал Кульсё.
– Обязательно, – сказала Миа.
– Хорошо, – сказал Ким. Он словно хотел было сказать что-то еще, но не стал. – Увидимся завтра.
– Увидимся в девять, – сказала Миа и нажала на красную кнопку. Отложила телефон, зашла в душ и стояла под ним, прислонив голову к плитке, пока не кончилась горячая вода.
39
Хелене Эриксен выключила зажигание, вышла из своей машины и закурила. Застегнув молнию пуховика доверху, она почувствовала, что делает то, чего делать не следует. Встречаться на пустынной дороге, втайне, так поздно вечером? Она глубоко затянулась, и красный пепел осветил ее пальцы. Заметила, что дрожит. От холода, наверное, октябрь внезапно принес с собой тьму, обычно принадлежащую ноябрю или декабрю, но она понимала, что, конечно, не только поэтому. Она втянула руки в рукава куртки и стала высматривать на пустынной дороге фары, которые вот-вот должны показаться.
– Покажи.
Язык наружу.
– Хорошая девочка. Следующий.
Больше тридцати лет прошло, но все равно как будто не отпускало. Она все еще просыпалась посреди ночи, на мокрой от пота простыне, от одного и того же сна, боясь того, где он был, боясь того, что теперь будет. Страх получить наказание, если она сделает что-нибудь не так. Скажет что-нибудь не так. Будет думать не так, как тетушки. Тогда ей было семь, теперь за сорок, и все это по-прежнему сидело в ней, и она почувствовала, что ненавидит это.
– Это не твоя вина.
Это было первое, что сказал он, психолог. Ей было одиннадцать лет, может быть, двенадцать, она точно не помнила, только то, что в его офисе странно пахло, и ей было тяжело раскрыть рот.
– Это не твоя вина, Хелене. Я хочу, чтобы ты начала с этого. Думать вот так: «Это не твоя вина». Сможешь сделать это для меня? Сможешь начать с этого?
Хелене Эриксен присела на капот, подогнув ноги под себя, вглядываясь в темноту окружающей местности. Тени деревьев, похожие на живые существа, шепчущие полумертвые люди, и она почувствовала, что ей все еще страшно оставаться одной. Выбросив недокуренную сигарету, она села обратно за руль машины. Внутри безопаснее. Вставив ключ в зажигание, она повернула его на один оборот, чтобы заработала печка и радио.
– Покажи.
Язык наружу.
– Хорошая девочка. Следующий.
Она понажимала на кнопки и нашла любимую радиостанцию, чтобы отвлечься от этих мыслей. Прибавив громкость, она стала барабанить пальцами по рулю, высматривая через лобовое стекло фары, которые вот-вот должны были показаться.
– Как ты думаешь, у тебя получится, Хелене?
Светлые волосы. Ходить в одной и той же одежде. Всегда одно и то же, день за днем. Школа, йога, уборка, уроки, таблетки, школа, йога, уборка, уроки, таблетки. Тридцать лет назад. Сколько еще это будет в ней сидеть?
– Понимаю, что это трудно, но я здесь, чтобы помочь тебе.
Хелене Эриксен вытащила пачку сигарет из кармана и закурила, хотя ей вообще-то не хотелось курить, открыла дверь машины, чтобы не сидеть в дыму, но быстро ее закрыла – слишком холодно. Зима в октябре? Как будто кто-то свыше решил наказать их.
– Как ты думаешь, Хелене?
Двенадцатилетняя девочка в Осло, сидит на стуле перед незнакомым мужчиной с усами.
– Это не твоя вина, ты понимаешь, Хелене?
Хелене затянулась сигаретой и сделала радио еще погромче, ей нравилось, как музыка заполняет машину, заставляя ее думать о других вещах.
Имущество несостоятельного должника. Продается садоводство.
Ей уже двадцать два, и она сделала то, что должна была. Закончить школу. Получить образование. Стать кем-то.
Хурумланне, 2,8 гектара. Четыре оранжереи. В хорошем состоянии, но нужен небольшой ремонт.
Автобус. На месте. Имущество несостоятельного должника. Садоводство. И она так хорошо это почувствовала, потом, чего действительно хотела в этой жизни.
Помогать другим.
Хелене выключила радио, взглянула на часы и вышла из машины. Подумала, не выкурить ли еще сигарету, но решила, что в этом нет никакого смысла, поэтому стала просто вглядываться в темноту, убрав руки в карманы пуховика.
– Так как ты думаешь, Хелене?
Она передумала и все-таки закурила, смотря на дорогу в поисках огней, которые скоро должны появиться.
Больше тридцати лет прошло? Должно же уже наконец отпустить?
Хелене Эриксен еще раз затянулась, когда огни, которые она ждала, вдруг показались и подъехал белый фургон, остановившись прямо перед ней.
– Привет, что случилось? – спросило лицо из окна.
– Ты ведь, наверное, слышал? – сказала Хелене.
– Что слышал? – сказал мужчина за стеклом.
– Ты шутишь, – сказала Хелене, подойдя к мужчине в окне.
Она увидела, что он подумал прежде, чем ответить.
– Это не имеет ко мне никакого отношения.
Хелене почувствовала, что очень хочет ему поверить. Она бы все на свете отдала за это чувство, поверить ему, но не получалось.
Ее брат.
На нем не было одежды.
Он был абсолютно голый, а все его тело покрыто… перьями?
– Они спрашивают, – сказала она, плотнее завернувшись в куртку.
– Спрашивают о чем?
