— Сара погибла, Гвен. Рауль Гонсалес подло убил ее. Морис очень страдает... но у него, слава Богу, есть сын, и он скоро утешится.
— Но он же должен знать…
— Не должен. И никогда не узнает. Я скрывал это раньше, скрою и теперь. Ты тоже.
Гвен, не веря своим ушам, заглянула в синие глаза. Сейчас они были холодны, как лед, и Гвен вдруг с трепетом и священным ужасом поняла, что Родриго всегда все делает правильно.
— Ты... ты все знал?
— Нет, Гвен, не знал. Узнал — так будет вернее. И мучился над неразрешимым вопросом: что делать, как быть с Морисом. Но небеса решили за меня. Теперь Морис будет носить цветы на могилу своей чистой, безгрешной жены Сары, матери ЕГО ребенка.
Гвен кивнула и закусила губу.
Родриго с тревогой заглянул ей в глаза и нежно взял обе ее руки в свою.
— Что такое, драгоценная? Ты что-то хочешь сказать мне?
— Да. Родриго... Это насчет работы... Мне все равно придется скоро с ней распрощаться...
— Помни, я этого вовсе не требую. Я готов терпеть рядом с собой карьеристку...
— А ты здесь ни при чем. То есть, не совсем при чем... То есть, нет, как раз ты-то и при чем, но ты не виноват...
— Гвен, я не очень понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— Ты же помнишь, я совершенно не суеверная...
— Гвен!!!
— Да!!! Этот ваш источник... Я извела уже кучу тестов... и меня тошнит по утрам, как больную кошку, и я не переношу запаха кофе, и... и...
— И как ты себя чувствуешь?
— Ты что, издеваешься? Я же говорю: тошнит, как больную кошку...
— Я не об этом, Гвен. Я повел себя чересчур неосторожно... Ты... ты хочешь этого ребенка?
— Родриго, ты что, с ума сошел? Нет, конечно, сперва, я немного испугалась, посидела с открытым ртом — ну ты знаешь, как это у меня бывает, — но потом полчаса танцевала в своей спальне и пела... негромко, потому что было поздно. Я не думаю, разумеется, что ты будешь вести себя так же, но...
— Гвен Ричвуд! Если ты мне прикажешь, я буду петь на крыше Вестминстерского Аббатства! Я переплыву Темзу три раза! Я буду носить тебя на руках все девять, ах, нет, уже — сколько? — семь! — семь месяцев, а потом я буду носить вас обоих всю жизнь, я...
— Эй, эй, Родриго Альба, не надо таких страшных жертв! Вообще-то я не чувствую себя особенно несчастной. Больше всего мне понравился процесс зачатия...
— И мне тоже!
— А если говорить серьезно, Родриго, то... Это очень желанная беременность. Меня беспокоит только одно...
— Что же, ненаглядная?
— Когда ты снова будешь вести себя чересчур неосторожно?
Родриго склонил темноволосую голову, но тут же вскинул ее снова, и синие глаза горделиво сверкнули.
— Драгоценная моя, ближайшие сорок лет я в твоем полном распоряжении...
Под сводами маленькой старинной церкви плыли торжественные и величественные слова католической службы. У алтаря стояли высокий, черноволосый мужчина, с очень синими глазами и золотистой кожей и женщина с копной очень светлых, почти серебряных волос. Поверх этой копны легким облачком реяла ослепительно белая кружевная мантилья, необыкновенно украшавшая женщину.
Эта красивая пара с трепетом и восторгом смотрела на старенького падре, который казался, совсем крошечным, рядом с огромным, широкоплечим, немного грузным мужчиной с рыжеватыми волосами и зелеными глазами. Мужчина принимал из рук падре, самозабвенно орущий ворох белых кружев, среди которых то и дело мелькали гневно сжатый кулак... розовая пятка... сморщенное от возмущение личико... стоящие дыбом черные волосики... опять пятка...
На этот раз в церкви было много народа. В самом переднем ряду, как раз позади красивой пары, стоял плотный, круглолицый пожилой англичанин. На руках он держал светловолосого мальчугана полутора лет, с огромными голубыми глазищами, сосредоточенно сосущего палец. На лице пожилого англичанина сияла необыкновенно добродушная улыбка, а по круглым щекам текли слезы радости. Он совершенно не обращал внимания на маленькую суетливую леди и очень красивую белокурую девицу в несколько вызывающем платье, которые то и дело сморкались в батистовые платочки и что-то ворковали.
Здесь же стояли жители деревни: все, смуглые, горбоносые, просто одетые, но необыкновенно красивые люди. Были в церкви и местный доктор со своей супругой, и какие-то очень богатые дамы в шикарных туалетах, и худенькая, стройная девушка, очень молодая и красивая, чью нежную прелесть немного портила лишь горькая, взрослая складка у рта, да глухие, плотные рукава, скрывавшие ее руки почти до самых пальцев...
На улице с гиканьем и свистом носились мальчишки, похожие на взъерошенных воробьев, солнце лило на них свой золотой свет, и весь остров казался большим драгоценным камнем, еще не ограненным, а только-только найденным среди обломков породы.
Крестили первенца Родриго Альба, маленького Монтеро Луиса Родриго-и-Палма-и-Санчес Каридад Альба.
Крестным отцом был Морис Каллахан, замечательный человек, так нелепо и страшно потерявший меньше года назад свою молодую жену...
Когда все высыпали на солнышко, Гвендолен Альба вдруг сильно побледнела и прислонилась к плечу мужа. Родриго мгновенно подхватил ее на руки и с тревогой вгляделся в любимое лицо.
— Что с тобой, милая?
— Ничего... Это сейчас пройдет... Я опять забыла позавтракать, только и всего...
Подошедший Морис с лукавой улыбкой передал ворох успокоившихся кружев судье Ричвуду, забрав у него собственного сынишку.
— Ваша честь, вы, помнится, расстраивались, что нельзя быть вторым крестным отцом...
— Что это вы так загадочно усмехаетесь, Морис?
— Да так... Знаете, мы, ирландцы, колдуем понемножку... Так вот, мне думается...
— Морис, прекрати! Родриго, скажи ему!
— Молчи, женщина. Морис, о чем ты?
— Я просто вспомнил... Когда мы с Гвен ездили сюда, к падре, договариваться о крестинах, было очень жарко. Гроза собиралась...
— Ну?!
— Ну, и Гвен... ты же помнишь, Гвен? Ты попила из источника...
— Морис!!!
— Я просто к тому, что твоему отцу очень хотелось стать крестным...
Гвен спрятала пылающее лицо на груди мужа, а люди вокруг смеялись и осыпали их лепестками роз.
И все они жили долго и счастливо...
Эпилог
Молодая женщина с бледным и заплаканным лицом поднялась с колен и медленно побрела к удобному плоскому камню, передохнуть. Но на камне уже сидела толстая, очень жизнерадостная испанка, вся в черном. Она приветливо потрепала молодую женщину по плечу.
— Ничего, девочка, не нужно плакать. Мадонна еще никого не оставила своей помощью.
— Да... наверное... Только это мне и осталось — молиться Мадонне.
