— Оставь нас! — закричал я. — Изыди навеки!
— Нет, пока не заберу свое по праву…
— Я могу помочь тебе. Я знаю дорогу…
— …мое навеки…
Женщина в хижине закричала, заставив младшую — ее дочь? — выйти из оцепенения. Она побежала в дом и вскоре появилась на пороге, поддерживая вторую. В тот же миг я убедился, что старшая — но совсем не старая — действительно была ее матерью: об этом говорил и одинаково удлиненный овал лица, и одинаково прямые длинные черные волосы.
При виде их мертвец утратил ко мне какой бы то ни интерес. Он начал медленно приближаться к ним, словно был уверен, что они не убегут, а они стояли в лунном свете, словно были уверены, что так и должно быть. Женщина постарше плакала. Младшая что-то кричала трупу, что-то быстро-быстро тараторила в отчаянии.
Я выбежал вперед, перерезав мертвецу дорогу, но удар тыльной стороной ладони заставил меня покатиться кубарем. Я поднялся, избегая быстро двигающейся руки, и закричал на архаичном формальном языке Страны Мертвых:
— Остановись! Заблудший, я знаю путь в страну теней. Я действительно был в Ташэ, где обитают мертвые. Я и вправду могу показать тебе дорогу.
При упоминании о Ташэ мертвец снова замер. Я поднял свою светящуюся ладонь к полуразложившемуся лицу, ослепив маслянистые черные глаза.
Тварь, словно колеблясь, посмотрела на меня и снова направилась к двум женщинам, но уже не так быстро.
— Отец! — закричала девушка. Это слово я понял. Оно совпадает во многих языках народов Реки. Пришла моя очередь застыть на месте от изумления.
Всматриваясь в мертвое, полное боли лицо, я начал понимать.
И снова рука, напоминавшая гибкий стальной прут, отшвырнула меня прочь, но я поднялся, и на моих испачканных грязью руках горел огонь.
— Я освещу тебе путь к Черной Реке, — я применял сложнейшие обороты языка мертвых, почти распевая слова. — Пойми, я был послан к тебе богами, самим Сюрат-Кемадом, богом-разрушителем, богом-деспотом, но богом милостивым и справедливым, чтобы проводить тебя домой. Я пришел как друг, как посланец страны вечного покоя. Не бойся. Слушай. Повинуйся. Я облегчу твою боль. — Я говорил с ним так нежно и ласково, как говорил бы с отцом, а тварь стояла и слушала, извиваясь. Женщины, воспользовавшись предоставившейся возможностью, пробежали у нас за спиной на высокий берег реки.
Должно быть, прошли часы. Пока я говорил с трупом, небо заметно просветлело. Глаза мертвеца заблестели в первых лучах рассвета. Возможно, он даже плакал. Он извивался и шатался, едва не разваливаясь на куски, но в конце концов сердито зашипел на меня:
— Я еще вернусь за своим. Не мешай мне, — а потом молниеносно нырнул в реку и скрылся из вида.
Я долго стоял на берегу, рассматривая разбегавшуюся рябь там, где он ушел под воду.
Лишь через несколько минут я обнаружил, что обе женщины стоят рядом со мной. Младшая положила руку мне на плечо. Я обернулся. Она обняла меня, затараторив что-то непонятное, очевидно, слова благодарности.
Я не знал, что сказать, даже если бы мог сказать что-то понятное для них. Я все еще не отошел от потрясения, вызванного внезапностью всего произошедшего.
Тогда кто-то внутри меня — Бальредон? Ваштэм? — прошептал:
— Секенр, есть одна игра, известная всем чародеям. Она называется танал-мадт, кости. Ты не бросаешь гадальные кости, как это делает прорицатель. Нет, ты бросаешь жребий внутри самого себя, и сам становишься этим жребием. Ты бросаешь свою жизнь на игровое поле Судьбы, а затем выходишь на улицу или идешь тропинкой по полю или лесу, или плывешь по морю — и все, кого ты встретишь, и все, что с тобой случится, было выброшено тебе на костях, это выпавший тебе жребий, который и не жребий вовсе; тебе кажется, что он внезапно резко меняет всю твою жизнь, но на самом деле ты лишь понимаешь то, что все это лишь часть общего узора, теперь внезапно раскрывшегося у тебя перед глазами. Секенр, я думаю, этой ночью ты играл в танал-мадт…
Я вновь представил себе лицо, исчезнувшее в грязи прежде, чем я успел разглядеть его, а девушка, явно встревоженная, затрясла меня за плечо, бормоча непонятные слова. Совершенно не требовалось знать язык, чтобы понять, что она спрашивает: «Что с тобой? Как ты себя чувствуешь?»
Я потряс головой, вновь возвращаясь к своим собеседницам.
Мать что-то сказала с грустью и горечью. Дочь отпустила мое плечо и заглянула в глаза, словно умоляя опровергнуть только что сказанное ее матерью.
Мне оставалось лишь покачать головой и ответить:
— Страна Тростников.
— Арнатис? — переспросила младшая.
Арнатисфон, или иногда просто Арнат, так назывался Город Тростников — я знал это — в речи торговцев. Все, имевшие дело с иностранцами: хозяева постоялых дворов, купцы, владельцы лавок, полицейские знали единый для реки язык не хуже родного. Но я помнил из него всего несколько слов.
— Арнатис. Я Секенр.
Девушка — теперь я видел, что она всего на год-два старше меня, — присела передо мной в реверансе, как перед знатным вельможей. Ее платье было страшно рваным и грязным.
— Я Канратика. — Последовало еще несколько слов, которых я не понял. — Тика.
Вытерев грязные руки о штаны, я пожал ей руку, прежде чем успел сообразить, что делаю. Смущенный, я подался назад.
— Я приветствую тебя, Тика.
— Я приветствую тебя, Секенр. — Еще несколько незнакомых слов. Она повернулась к старшей. — Моя мать — Хапсенекьют. Ты… — Еще несколько слов… — Зови ее Неку. Я зову ее «мама». — Девушка нервно рассмеялась, словно это была шутка или ей просто надо было рассмеяться, чтобы забыть об ужасе, через который ей пришлось пройти. В какой-то миг мне даже показалось, что она вот-вот упадет в обморок.
Я повернулся к женщине постарше, немного склонив голову:
— Неку, я приветствую тебя.
— Ты… волшебник?..
Я смог понять всего несколько слов.
— Да, — сказал я.
— Ты помогать нам?
— Да. Если смогу.
— Это не есть хорошо. Я здесь умирать.
Тика не сдержала своих чувств, и рыдания прорвались наружу. Мать с дочерью упали друг другу в объятия, плача и что-то быстро-быстро бормоча на своем языке. Я недоумевал, почему, свободно понимая мертвецов, я не могу понять этих женщин. Знание языка мертвых просто оказалось у меня в голове, как только оно мне понадобилось — возможно, оно было заложено туда отцом или кем-то из его предшественников.
Но все же, почему у меня не возникало проблем с переводом во время путешествия в подземный мир до того, как я стал чародеем? Полные боли крики призраков на реке были понятны мне, еще когда моя лодка плыла в Лешэ. А может быть, язык мертвых — и не язык вовсе, а что-то универсальное, единое для всех, как сон, который каждый видит на своем языке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
