Как видим, царь был обманут. Отрекаясь «в согласии с Государственной Думой» – чего и в помине не было. Гучков и Шульгин были не представителями Думы, а самозванцами. Но видим мы и то, что основы государственности при отречении не затрагивались, только престол передавался Михаилу Александровичу. И именно в таком варианте, когда М. В. Алексеев (по приказу царя!) опросил командующих фронтами и флотами, почти все, за исключением Колчака – Рузский, Эверт, Брусилов, Сахаров, Непенин, великий князь Николай Николаевич, поддержали идею отречения. Не из-за «измены», не из-за «антимонархизма». Большинство-то надеялось на обратное. Что другой государь возьмет более твердый курс, будет представлять более сильную власть. Зная мягкость царя, его склонность к компромиссам и половинчатым решениям, сочли, что в сложившейся ситуации другое лицо на троне сможет лучше и эффективнее восстановить порядок в стране.
Отметим и то, что при отречении сам же Николай Александрович призвал армию сохранять повиновение и дисциплину. Верховным Главнокомандующим назначил очень популярного в войсках великого князя Николая Николаевича. И… утвердил подсунутый ему список нового правительства. И оно стало вполне легитимным. Государь допустил, что назначение оппозиционеров и впрямь может внести успокоение. А если они не справятся или будут зарываться, новый царь вполне мог их сменить, это оставалось в его власти. Словом, Николай Александрович с подачи заговорщиков сделал именно то, что им требовалось. Сознательно принес себя в жертву – как он впоследствии признавал, считая главным избежать крови, междоусобицы, гражданской войны.
Хотя какое уж там – избежать! Только в одном Питере в ходе беспорядков было убито и ранено свыше 1400 человек.
Значительную часть погибших составили полицейские. Верные слуги царя, исполнивший свой долг до конца. Позже ходили упорные слухи, что именно их хоронили на Марсовом поле под видом «героев революции». А 1–4 марта беспорядки из столицы перекинулись на разложившиеся и распропагандированный Балтфлот, в Гельсингфорсе и Кронштадте произошли погромы с повальным истреблением офицеров…
Но и в это время никакой революции «официально» еще не подразумевалось. Николая Александровича никто не задерживал и не арестовывал. Он свободно вернулся в Ставку, лично объявил о своем отречении, попрощался с персоналом. Контрразведчик В. Г. Орлов вспоминал: «Старые генералы плакали, как дети, казаки рыдали, один из самых преданных царских слуг, человек огромного роста, упал без сознания на землю. Его свалил апоплексический удар, на его губах блестела пена. Его тут же вынесли. Царь подошел к генералу Алексееву и обнял его. Затем он попрощался с каждым, кто стоял вдоль прохода, желая всем счастья. С друзьями он разговаривал дольше. Я видел, как закаленные, испытанные воины предавались горю, и сам плакал. В печальных глазах государя тоже стояли слезы…»
Примерно так же встретили весть об отречении во фронтовых частях. Деникин писал: «Войска были ошеломлены – трудно определить другим словом первое впечатление, которое произвело опубликование манифеста. Ни радости, ни горя. Тихое, сосредоточенное молчание… И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы». Доклады с фронтов сообщают, что манифест воины восприняли «сдержанно и спокойно», многие «с грустью и сожалением». Или с сожалением и огорчением». Что он произвел «тягостное впечатление», и люди «преклонялись перед высоким патриотизмом и самопожертвованием государя, выразившемся в акте отречения». Новый Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич в своей телеграмме правительству от 3 марта требовал для пресечения смуты поскорее привести войска к присяге новому царю.
Однако параллельно с явными процессами продолжались и закулисные! Последовал отказ Михаила Александровича от престола… Предлагать-то можно по-разному. К первому государю из династии Романовых, Михаилу Федоровичу, несколько раз отказывавшемуся, и делегации посылали, и уговаривали, и умоляли принять царство, чтобы вывести страну из Смуты. Переговоры с Михаилом Александровичем шли далеко не так. Скорее, наоборот, с желанием, чтобы он отказался. Учтем и такой аспект, что в династическом праве «свято место пусто не бывает». То есть при отказе одного претендента логически требовалось возобновить диалог с отрекшимся царем, провести консультации с домом Романовых. И, может быть, наметить другую кандидатуру…
Не тут-то было! Керенский упросил масона великого князя Николая Михайловича, чтобы он провел переговоры с другими великими князьями об их отказе от прав на престол.
Ну а Временное правительство предпочло искать контакты не с Романовыми, а с самозваными Советами, заключив с ними соглашение о том, что вопрос о власти и будущем устройстве России решит Учредительное Собрание. Решит где-нибудь через полгода. Очевидно, рассчитывая, что за это время страсти улягутся, новые правители и без царя сумеют проявить себя с лучшей стороны, и в конце концов «стерпится – слюбится». Но обратим внимание, что впервые Учредительное Собрание упоминается… в манифесте Михаила Александровича об отказе от престола!
Он сделал оговорку, что отказывается, если таковым не будет решение Учредительного Собрания. То есть в переговорах с ним уже была запущена эта идея. И вероятно, она-то и стала главным аргументом. Ведь в таком случае решение Михаила Александровича было вполне логичным. С одной стороны, принять власть у отрекшегося брата выглядело не совсем этично. Словно бы воспользоваться бунтом. С другой – принять власть сейчас означало усмирять этот бунт, тоже стать «кровавым», чего великий князь, понятно, не желал. И совсем иное дело – принять ее от «всей земли», от Учредительного Собрания, как принял ее от Земского Собора Михаил Федорович в 1613 году… Получается, что Михаила Александровича тоже обманули.
Переход власти не к преемнику царя, а к правительству, которое и объявлялось «временным», до Учредительного Собрания, армия восприняла с недоумением. Но в принципе – спокойно. Ведь во главе ее оставался великий князь Николай Николаевич. И приказом № 4318 от 4 марта он призвал: «Повелеваю всем войсковым начальником от старших до младших внушать и разъяснять чинам армии и флота, что после объявления обоих актов (т. е. Николая II и Михаила Александровича) они должны спокойно ожидать изъявления воли русского народа, и святой долг их оставаться в повиновении законным начальникам, обороняя Родину от грозного врага». Между прочим, и народное волеизъявление выглядело на тот момент довольно определенно. Большинство в армии полагало, что царем и станет Николай Николаевич. Кто же еще-то? С большой долей вероятности и сам он лелеял такую надежду. Почему бы и нет? В летнем наступлении он сокрушит внешних врагов, принесет стране мир и победу. И кто тогда сможет конкурировать с ним по популярности? Но он забыл, что пост Верховного Главнокомандующего был назначаемым…
В литературе можно встретить утверждения, что «отсталая» Россия оказалась не готова к парламентской демократии, внедрявшейся Временным правительством. Что ж, подобные теории выдают полную некомпетентность оперирующих ими авторов. Потому что Временное правительство было куда более авторитарным, чем царское, оно поспешило избавиться даже от Думы (из-за конкуренции с Родзянко и его сторонниками) и объединило в своем лице и законодательную, и исполнительную, и верховную власть. И великого князя Николая Николаевича сняли, как только правительство сочло, что достаточно утвердилось. Таким образом «вторичный переворот» растянулся на целый месяц.
А за месяц в растерянную, сбитую с толку армию хлынули агитаторы всех мастей, правительственные комиссары… И попутно, как-то незаметно, исподволь, была произведена подмена понятий. Вместо восстановления законности и правопорядка, на которое вроде бы нацеливалось правительство в момент отречения царя, внедрилось разделение на «революционное» – хорошее, и «контрреволюционное» – плохое. И сам царь, добровольно уступивший власть ради преодоления кризиса, оказался вдруг в роли преступника, которого свергли. И был взят под арест.
Для заговорщиков и было-то главным, что они дорвались до власти! А чтобы здоровые силы не спохватились, не сделали процесс обратимым, Временное правительство спешно начало ломать и рушить все, способное представлять для него угрозу. Одним махом была сметена вся вертикаль власти от губернаторов до полиции и жандармерии. Из командного состава армии военный министр Гучков взялся вычищать «реакционеров», заменяя их более лояльными кандидатурами.
А для окончательной «демократизации» вооруженных сил, чтобы обезопасить новых правителей от возможного сопротивления, была принята печально известная «Декларация прав солдата», подтвердившая Приказ № 1 Петроградского Совдепа и внедрявшая коллегиальное командование, выборность должностей, всевозможные комитеты, отменявшая чинопочитание… По сути парализовавшая командование. Заговорщики наивно понадеялись, что в «революционных» комитетах и советах обретут верную опору против военной оппозиции. Еще одним шагом по обретению опоры стала всеобщая амнистия. На свободу вышло несколько тысяч политических заключенных (их больше и не было) и более 100 тыс. уголовников.
