Если Вы действительно православный человек, вслушайтесь в слова Святителя Иоанна (хотя в святых у вас, судя по всему, г-н Собчак), они обращены и к Вам: “Теперь я хочу спросить нынешних властителей России: неужели вам неизвестно, насколько опасно развиваются события, неужели непонятно, что бездействие сегодня равносильно предательству? Слышали ли вы когда-нибудь, что свою Родину, свой народ, свои вековые традиции и святыни предков — надо любить? Или в вашем сознании этот глагол применим только к креслам, которые вы занимаете? Доходит ли до ваших ушей зловещий шепот, раздающийся в народе: “Иуды! Россию продали...”. Не зная обстоятельств и людей, не могу обвинять никого лично. Но не могу и молчать, ибо это тот самый случай, когда, по слову Святых Отцов, “молчанием предается Бог”...
Тем же, кто сознательно содействует творимому злу, скажу так: да, вы опытны, изворотливы и хитры. Вы знаете, что всякий народ — это дитя. Русский же народ, сверх того, — дитя доверчивое, доброе и простосердечное. Вы дурачите его сказками о “народовластии”, мутите разум с помощью средств массовой дезинформации, вымогаете — ложью и лестью — на всяческих “выборах” и “референдумах” его согласие на собственную смерть, предлагая вновь и вновь оказать вам доверие и одобрить вашу подлую, безнравственную политику уничтожения России. Вы — в который уже раз! — надеетесь обмануть всех и вся...
Молю вас — молю коленопреклоненно, усердно и искренне: одумайтесь! Все, в ком не заглох еще голос совести, кто еще способен сочувствовать Руси, скорбям русского народа: одумайтесь! Прекратите самоубийственные политические игрища! Мы превратили наших стариков — отцов и матерей наших, вынесших на себе неимоверную тягость русской истории последних десятилетий, — в голодных нищих побирушек, грошовой пенсии которых не хватает даже на то, чтобы их похоронить по-божески! Мы изуродовали души наших детей отравой потребительства и грязного разврата, растлили целое поколение молодежи, лишив их радости полноценной жизни, низведя до скотского уровня тупого, биологического прозябания! Мы промотали великое державное наследие, купленное безмерной ценой героизма и самоотверженности народа, миллионов и миллионов простых русских людей, павших в боях на бескрайних просторах многострадальной России.
Какой же мерой цинизма и бесстыдства надо обладать, чтобы этот позор, это преступление, эту вселенскую трагедию называть “торжеством демократии”, “движением по дороге прогресса и цивилизации”! Знайте: можно избежать человеческого суда, но Божий суд неотвратим и нелицеприятен. “Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли!” (Быт. 4:10) — услышал Каин, пытавшийся скрыть от Всезрящего Бога преступление братоубийства. Многим из нас придется услышать подобное в свой судный час...
Я начал свои записки оптимистическим рассказом о постройке храма в родной деревне Михайловке. Все правда в моем рассказе. Но все же это не вся правда. Да, на открытие храма собралось множество народа, не протолкнуться, в том числе башкиры, татары... Но потом владыка Никон долго не назначал настоятеля храма, на мой вопрос вздыхал: кто поедет в нищий храм, да к тому же и жилья-то нет... Все заботы о храме были на Иване Григорьевиче. Наконец, к его радости, священник приехал, но вскоре замечен был сельчанами в сильном пристрастии к Бахусу. Я не могу похвастаться, что мои земляки отличаются верностью сухому закону, скорее наоборот, кое-кто и в канаве не раз валялся; видели они и пьющих секретарей райкомов и всяких там уполномоченных. Но священнику они, в большинстве своем давно уже безбожники, этого простить не могли. Я снова к владыке, а он мне в ответ: “А где я других-то возьму?” Второго, монашествующего, мои не очень-то верующие, но ортодоксальные по поводу других земляки не приняли, потому что по причине отсутствия жилья жил он прямо в храме, да еще с монашкой. А моя родная тетка, Наталья Алексеевна, в молодости забитая вечно пьяным и хулиганствующим мужем, всю жизнь тише воды, ниже травы, на мой вопрос, пойдет ли она в церковь, гордо выпрямившись, сурово бросила мне в глаза:
— Икон, в отличие от некоторых, я из переднего угла никогда не убирала. А Иван Григорьевич твой мастак нос по ветру держать. Немало погрешил на своем веку, теперь от грехов решил откупиться? Всю жизнь при райкоме, начальников-коммунистов возил, вроде кучера. С барского стола всегда кусок с маслом имел. А теперь, видишь ли, главный верующий на деревне. Что ни неделя — в церкви новый поп. Нет, не зови, не пойду я туда. Я и дома Богу помолюсь...
Конечно, я не думал, что вот встанет храм в моей родной Михайловке и все в ней изменится, но все же надеялся, что он станет деревне какой-то духовной опорой. Но пути Господни неисповедимы. Высшая правда строится по другим законам, о которых мы можем только смутно догадываться. Немного не доведя дело до конца (может, чтобы была возможность приложить руки и другим?), неожиданно умер Иван Григорьевич. Последнее время он, как бы предчувствуя свой конец, торопился и надорвался, ставя дом священника. Поехал с женой в лес за жердями, чтобы огородить церковный двор, и там его хватил инсульт. Это или не это послужило причиной, но потом мне говорили, что перед тем как ехать в лес, он очень расстроился после разговора с очередным настоятелем храма. Тот якобы стал корить Ивана Григорьевича, тратящего на церквушку всю свою пенсию, как старосту, в финансовых нарушениях. Не знаю, был ли на самом деле этот неприятный разговор, но осиротела церковь. Не знаю, есть ли у нее сейчас настоятель, но ехал я мимо не столь давно — не чувствуется, что у нее есть хозяин.
Я позвонил Геннадию Николаевичу Юдину, который стал заместителем главы администрации района.
— Почти никто не ходит в церковь, — вздохнул он. — Только по праздникам. Опять новый священник, неплохой, из Уфы. Только не знаю, удержится ли, жить-то ему не на что, зарплаты у него нет, а приход — несколько старушек, которым за восемьдесят. А нынешние священники — не те, что были при советской власти, те могли впроголодь служить.
Свербит мысль: вроде бы строили храм для спасения души, вроде бы строили всем миром, а оказалось — один человек. Кого винить? Пытаюсь понять: в кого, во что верит нынешняя Михайловка, как и, впрочем, вся Россия? В Зюганова она уже давно не верит. Явлинского всерьез никогда не принимала. В Жириновском, в отличие от городского люмпен-пролетариата, будучи крестьянским нутром мудрее его, видит хорошо оплачиваемого шута. Гайдара с Чубайсом ненавидит. Верит ли она в нынешнего президента? Думаю, что даже менее меня. Михайловка угрюмо молчит...
Она замкнулась в себе, оберегая себя, кажется, даже от церкви, опасаясь, что и там уже ложь. Потому как включишь телевизор, а там, что ни прохвост-политик, то непременно со свечкой в церкви, охмуряет электорат, при коммунистах такого наглого и циничного вранья не было.
Замкнулась в себе Михайловка, как замкнулись в себе тысячи последних русских деревень. Как-то мне попалась статья о гражданской войне некоего И. Карского, в которой была такая мысль: “Деревня не металась между красными и белыми, а словно замкнулась в себе, упрямо пытаясь свести к минимуму пагубное вмешательство и тех и других”. Это и о моей Михайловке. Не было в ней добровольцев ни в красные, ни в белые, те и другие забирали моих земляков по мобилизации, отлавливая по баням и оврагам, и те и другие расстреливали за дезертирство, потому как не хотели мои земляки воевать, потому что нужно было вовремя пахать-сеять. Но дело было не только в этом: своим глубинным крестьянским чутьем они знали, что правды-истины не было ни за теми, ни за другими. Идеализируемые ныне вожди белого движения, как радетели за Россию, за редким исключением таковыми не были, потому они и не победили. В большинстве своем они были масонами, разрушителями России, в свое время поставившими Россию на грань катастрофы и приведшими к гибели ее последнего императора. О красных я уже не говорю, и еще неизвестно, кто более виноват в гибели царя-мученика. И снова перед глазами маленький деревянный храм на краю дедовского погоста, где, надеюсь, найдется место и для меня. Почему он освящен во имя Табынской иконы Божией Матери? Чего-то не досказал — или не хотел досказать мне владыка Никон?..
Поиски Табынской иконы Божией Матери продолжаются. К ним присоединяются все новые и новые люди. Нетерпеливее всех, наверное, Борис Николаевич Федоров, он звонит мне чуть ли не каждый день: “Из Новосибирска в Кульджу летают самолеты авиакомпании “Сибирь”, там есть ее представительство, попробуйте связаться с ними”. “Народная партия обещала оплатить дорогу в Кульджу В. Ф. Мищенко и о. Владимиру...”.
Все вроде бы хорошо, все вроде бы идет своим чередом, но меня постоянно преследует мысль: не то чтобы мы делали что-то не то или не так, а может быть, как это точнее сказать... начали поиск не с того конца. Да, мы ищем Чудотворную икону, вроде бы побуждаемые самым искренним чувством, но достойны ли мы того, чтобы Она вернулась к нам? Меня пригнул к земле факт, что даже там, в изгнании, священники, бывшие с Ней, выясняли между собой отношения, писали друг на друга жалобы...
