Разве при точном переводе отдельных слов не должен получиться столь же точный текст?
— Так и было бы, — сказал профессор Плэйфер, — если бы, опять же, слова существовали по отношению друг к другу одинаково в каждом языке. Но это не так. Слова schlecht и schlimm оба означают «плохой» на немецком языке, но как узнать, когда использовать то или другое? Когда мы используем fleuve или rivière во французском языке? Как перевести французское esprit на английский? Мы не должны просто переводить каждое слово само по себе, а должны вызвать ощущение того, как они подходят ко всему отрывку. Но как это сделать, если языки действительно настолько разные? Эти различия не тривиальны — Эразм написал целый трактат о том, почему он перевел греческое logos на латинское sermo в своем переводе Нового Завета. Переводить слово в слово просто неадекватно.
— Этот подневольный путь, от которого ты благородно отказался, — читал Рами, — прослеживать слово за словом и строку за строкой.
— Это трудовые порождения рабских мозгов, не эффект поэзии, а боль, — закончил профессор Плэйфер. — Джон Денэм. Очень хорошо, мистер Мирза. Итак, вы видите, что переводчики не столько передают послание, сколько переписывают оригинал. И здесь кроется сложность: переписывание — это все равно письмо, а письмо всегда отражает идеологию и предубеждения автора. В конце концов, латинское translatio означает «переносить». Перевод подразумевает пространственное измерение — буквальную транспортировку текстов через завоеванную территорию, слова, доставленные как специи из чужой страны. Слова означают нечто совершенно иное, когда они путешествуют из дворцов Рима в буфеты современной Британии.
И мы еще не перешли от лексического значения. Если бы перевод был только вопросом поиска правильных тем, правильных общих идей, то теоретически мы могли бы в конечном итоге сделать наш смысл ясным, не так ли? Но кое-что мешает — синтаксис, грамматика, морфология и орфография, все то, что составляет костяк языка. Рассмотрим стихотворение Генриха Гейне «Ein Fichtenbaum». Оно короткое, и его смысл довольно прост для понимания. Сосна, тоскующая по пальме, представляет собой желание мужчины к женщине. Однако перевести ее на английский язык оказалось дьявольски сложно, потому что в английском языке нет гендерных отношений, как в немецком. Поэтому нет возможности передать бинарную оппозицию между мужским родом ein Fichtenbaum и женским einer Palme. Понимаете? Поэтому мы должны исходить из того, что искажение неизбежно. Вопрос в том, как искажать обдуманно.
Он постучал по книге, лежащей на его столе.
— Вы все закончили Тайтлера, да?
Они кивнули. Накануне вечером они получили вводную главу «Эссе о принципах перевода» лорда Александра Фрейзера Тайтлера Вудхаусли.
— Тогда вы прочитали, что Тайтлер рекомендует три основных принципа. Какие именно — да, мисс Десгрейвс?
— Во-первых, чтобы перевод передавал полное и точное представление об оригинале, — сказала Виктория. — Во-вторых, перевод должен отражать стиль и манеру письма оригинала. И в-третьих, перевод должен читаться с той же легкостью, что и оригинал.
Она говорила с такой уверенной точностью, что Робин подумал, что она, должно быть, читает по тексту. Он был очень впечатлен, когда, оглянувшись, увидел, что она консультируется с пустым местом. У Рами тоже был талант к идеальному запоминанию — Робин начал чувствовать себя немного запуганным своим коллегой.
— Очень хорошо, — сказал профессор Плэйфер. — Это звучит достаточно просто. Но что мы подразумеваем под «стилем и манерой» оригинала? Что значит, чтобы композиция читалась «легко»? Какую аудиторию мы имеем в виду, когда делаем эти заявления? Вот вопросы, которые мы будем рассматривать в этом семестре, и такие увлекательные вопросы. — Он сцепил руки вместе. — Позвольте мне снова впасть в театральность, обсуждая нашего тезку, Вавилона — да, дорогие студенты, я никак не могу избавиться от романтизма этого заведения. Потакайте мне, пожалуйста.
В его тоне не было ни капли сожаления. Профессор Плэйфер любил эту драматическую мистику, эти монологи, которые должны были быть отрепетированы и отточены за годы преподавания. Но никто не жаловался. Им это тоже нравилось.
— Часто утверждают, что величайшей трагедией Ветхого Завета было не изгнание человека из Эдемского сада, а падение Вавилонской башни. Ведь Адам и Ева, хотя и были изгнаны из благодати, все еще могли говорить и понимать язык ангелов. Но когда люди в своей гордыне решили построить путь на небеса, Бог посрамил их разумение. Он разделил и запутал их и рассеял их по лицу земли.
В Вавилоне было утрачено не просто человеческое единство, а изначальный язык — нечто первозданное и врожденное, совершенно понятное и лишенное формы и содержания. Библейские ученые называют его адамическим языком. Некоторые считают, что это иврит. Некоторые считают, что это реальный, но древний язык, который был утерян со временем. Некоторые считают, что это новый, искусственный язык, который мы должны изобрести. Некоторые думают, что французский выполняет эту роль; некоторые думают, что английский, когда он закончит грабить и морфировать, сможет это сделать.
— О, нет, это легко, — сказал Рами. — Это сирийский язык.
— Очень смешно, мистер Мирза. — Робин не знал, действительно ли Рами шутит, но никто больше не сделал замечаний. Профессор Плэйфер продолжал: — Для меня, однако, не имеет значения, каким был адамический язык, поскольку ясно, что мы потеряли к нему всякий доступ. Мы никогда не будем говорить на божественном языке. Но, собрав все языки мира под этой крышей, собрав весь спектр человеческих выражений, или настолько близко к этому, насколько мы можем получить, мы можем попытаться. Мы никогда не коснемся небес с этого земного плана, но наше смятение не бесконечно. Мы можем, совершенствуя искусство перевода, достичь того, что человечество потеряло в Вавилоне. — Профессор Плэйфер вздохнул, тронутый собственным выступлением. Робину показалось, что в уголках его глаз появились настоящие слезы.
— Магия. — Профессор Плэйфер прижал руку к груди. — То, что мы делаем, — это магия. Это не всегда будет так — действительно, когда вы будете выполнять сегодняшнее упражнение, это будет больше похоже на складывание белья, чем на погоню за эфемерным. Но никогда не забывайте о дерзости того, что вы делаете. Никогда не забывайте, что вы бросаете вызов проклятию, наложенному Богом.
Робин поднял руку.
— Значит ли это, что наша цель — сблизить человечество?
Профессор Плэйфер наклонил голову.
— Что вы имеете в виду?
— Я только... — Робин запнулся. Его слова прозвучали глупо, как детская фантазия, а не серьезный научный вопрос. Летти и Виктория нахмурились; даже Рами сморщил нос. Робин попробовал еще
