Россия стала готовиться к войне. Так как в Пруссии нашего посланника не было, под именем курьеров выслали надежных офицеров (читай – шпионов) в Дрезден, Гамбург и Данциг, чтобы они «старались как можно точнее» добыть сведения о приготовлениях в Пруссии. «Важных депеш с ними не посылать, а наставления дать изустно».
2 мая 1756 года Франция заключила договор с Австрией. Теперь дело было за Россией. Петербург сообщил, что мы согласны обменяться с Францией посланниками, но пусть французы это делают первыми. Восемь лет в Петербурге не было французского посла, а ведь они первыми разорвали с нами дипломатические отношения. В конце концов договорились, что обмен послами произойдет в один день. Посланником России в Париже стал Михаил Петрович Бестужев, в Петербурге представителем Франции стал маркиз Лопиталь.
Но Мария-Терезия никак не хотела начинать войну с Пруссией первой, и потому всеми силами пыталась уменьшить торопливость и горячность России. Франция обязалась помогать Австрии по «оборонительному договору». Вот нападет Фридрих II, тогда и будем «обороняться». 2 июля конференция в Петербурге постановила дать знать Марии-Терезии, что ее медлительность беспокоит Россию. Англия в отношении Пруссии «заслуживает нашего справедливого негодования», но и вы нас поймите. Если мы порываем отношения с Англией, то терпим убытки. По субсидному (от слова субсидии) договору мы получали от Англии значительные суммы, а дальше что?
Фридрих не хотел ссориться с Россией, ему хотелось, чтобы она вообще не ввязывалась в европейские дела. Австрия меж тем, боясь вторжения пруссаков через Моравию и Богемию, начала военные приготовления. И тут нервы у Фридриха сдали, а может, он все заранее просчитал. 18 августа прусский посланник сообщил польскому королю Августу III, что Пруссия вынуждена поступками Марии-Терезии (подготовка к войне) напасть на Австрию в Богемии, для чего прусские войска пройдут через Саксонию. 19 августа они уже захватывали арсеналы, магазины, замки и прочее, все, как полагается. Король Август бежал в Варшаву.
Указом от 1 сентября 1756 года Елизавета объявила Пруссии войну. Формальной причиной объявления войны был отказ Фридриха II вернуть в Россию русских солдат, служивших в его армии. Война началась, но до военных действий было еще далеко.
Болезнь государыни
Елизавете сорок восемь лет, опасный для женщины возраст. За здоровьем государыни следили очень пристально, ей нельзя было болеть, потому что при дворе начинается смута в предчувствии перемены правления. А Елизавета болела часто и много. Как-то лейб-медик Канониди обнаружил, что государыня харкает кровью. Тщательный медицинский осмотр, а он происходил каждый день, отметал мысли о чахотке, но от этого не легче. Елизавета страдала одышкой, у нее отекали ноги, мучила потливость, иногда у нее возникали странные конвульсии, после которых она теряла сознание, а приходя в себя, никого не узнавала.
Собрали консилиум. Канониди и лейб-хирург Буаносье выдали деликатное письменное определение: «По мере удаления от молодости, жидкости в организме становятся более густыми и медленными в своей циркуляции, особенно по тому, что носят цинготный характер». На «цинготный характер» Елизавета и внимания не обратила, а слова «удаление от молодости» ее возмутили. Канониди объяснил: «Греки называют это “klimax”, что значит лестница». Буаносье подтвердил: «Ваша болезнь свойственна всем женщинам и называется климактерией». «Глупости!» – сказала в ответ Елизавета. Она пыталась сохранить привычный образ жизни, но это ей плохо удавалось. Стала мнительной, обидчивой, всех подозревала в каких-то неблаговидных поступках. Впрочем, у нее никогда не было разумного режима. Ужинала глубокой ночью, сидящие за столом статс-дамы совершенно не знали, как себя вести и о чем разговаривать. О войне говорить было можно, но только в положительном смысле, что тоже было сложно. Армия наша бездействовала, застряв где-то на подходах к Польше.
Главнокомандующим армии был назначен генерал Степан Федорович Апраксин. Направляя солдат к нашим западным рубежам, он руководствовался очень расплывчатыми распоряжениями. Сразу после объявления войны Пруссии канцлер Бестужев от имени конференции сочинил инструкцию по стратегии и тактике. Нашей армии надлежало вытянуться вдоль границы, чтобы она «обширностью своего положения и готовностью к походу такой вид казала, что… все равно – прямо ли на Пруссию или влево на Силезию маршировать». Можно предположить, что Бестужев, вместе со всей конференцией, опасался шпионов, но чужая душа – потемки. В инструкции было много пунктов. Историк Д.М. Масловский в книге «Русская армия в Семилетнюю войну» подвел черту под этими пунктами: «В общем выводе по инструкции, данной Апраксину, русской армии следовало в одно и то же время и идти, и стоять на месте, и брать какие-то крепости, и не отдаляться от границы».
А на дворе уже 1757 год. Зиму провели на квартирах, а потом выступили и исчезли, русская армия как бы растворились в тумане. Бестужев негодовал и писал депеши, Апраксин охотно отвечал другу, а именно таковым Бестужев являлся. Оказывается, в Польше нашу армию ждали великие трудности и «несносные жары», из-за чего реки обмелели, и провиант теперь подвозят не водой, а на обывательских подводах, а это суть сложно, хлопотно, долго и дорого. А вода в реках плохая, и все поголовно страдают животами. Словом, армия больше на месте стоит, чем куда-то движется.
Между тем наши полки, привезенные в Польшу морем, под командой генерала Фермора заняли 18 июня город Мемель – это была первая победа.
Но Елизавета по-прежнему была очень недовольна «положением дел на фронтах»: ну хоть границу с Пруссией фельдмаршалу можно наконец перейти! 18 июля Бестужев писал Апраксину: «Должность истинно преданного друга требует от меня вашему превосходительству хотя с крайним сожалением и в такой же конфиденции не скрыть, что, не смотря на всю строгость изданного в народе в вашу пользу запретительного указа, медлитество вашего марша, следовательно и военных операций, начинает здесь уже по всему городу вашему превосходительству весьма предосудительные рассуждения производить, кои даже до того простираются, что награждение обещают, кто бы российскую пропавшую армию нашел». 20 июля 1757 года армия Апраксина пересекла прусские границы, начались мелкие стычки с неприятелем. Фермор вслед за Мемелем занял Тильзит и шел на соединение с фельдмаршалом. А 19 августа русскими войсками под предводительством Апраксина была одержана блестящая победа под местечком Гросс-Егерсдорф.
Интриги
Но об этом рассказ впереди, вначале надо вернуться на десять дней назад, в 8 августа 1757 года, очень значительный день для предстоящих событий при дворе. Государыня пребывала в Царском Селе. В честь праздника Рождества Богородицы она пошла к обедне пешком. Народу вокруг церкви собралось великое множество. Началась служба. В какой-то момент Елизавета почувствовала себя плохо, а потом вдруг стала задыхаться. Нужен был глоток свежего воздуха. Придворные не заметили, как императрица покинула церковь, потому что во время молитвы она иногда переходила из одного придела в другой.
Елизавета вышла из церкви, сделала несколько шагов по зеленой лужайке и рухнула на землю. Видимо, она потеряла сознание, потому что не подавала никаких признаков жизни. Толпа с ужасом смотрела на лежащую императрицу. Случись такая оказия с обычным человеком, кто-нибудь непременно пришел бы на помощь, но кто рискнет подойти к потерявшей сознание императрице? Наконец заметили отсутствие государыни и выбежали на лужайку. Охи, ахи! Лейб-хирург пустил Елизавете кровь.
Но императрица не очнулась. С великими предосторожностями ее перенесли на принесенную кушетку и понесли во дворец. Народ понял, что государыня жива, и на том спасибо. Наутро «Ведомости» не обмолвились о здоровье императрицы ни одним словом. Тема эта и в те поры, когда ее величество была совершенно здорова, была запрещенной. Любителями посудачить о здоровье императрицы могла заинтересоваться Тайная канцелярия.
Бестужев нашел способ встретиться с великой княгиней и обсудить ситуацию. Встреча произошла в доме гетмана Кирилла Разумовского. При дворе информацию о состоянии Елизаветы собирали по крохам. Лейб-хирург под жутким секретом сказал Екатерине, что государыня очнулась вечером, глаза открыла, а говорить не могла. Оказывается, она, падая, прикусила язык. Потом стала что-то лепетать, но очень невнятно. Екатерина считала, что сознание к Елизавете вернулось, а разум, пожалуй что, нет. Она ругала медиков. Никто не может толком объяснить: Елизавета не может говорить, потому что упала и прикусила язык или говорить ей мешает помутненное сознание? И Бестужев, и Екатерина понимали, что пора обсудить план действий. В XVIII веке переход власти нес за собой неожиданности, и к ним надо было быть готовым.
