- Печенка - худшее в мире мясо для сковородки, - проговорил он, сжимая губы так, что его черные усы выжидательно затопорщились. - Она прилипает, как глина.
Как и все бродяги, он постоянно думал о погоде. Он то и дело посматривал на небо и гадал, пойдет ли дождь. В его багаже не было палатки: все имущество составляли два простых синих одеяла, в которые были завернуты кое-какие лохмотья, да две-три жестянки из-под табака с разной мелочью.
- Вот раз ночью около Элмора я попал под ливень, - сказал он мне, темно, хоть глаз выколи, шагу не пройдешь. Я сидел, упершись спиной в телеграфный столб, и размышлял. А наутро развезло - грязь везде непролазная, и мне пришлось по ней тащиться. Сегодня ночью дождя не будет: чересчур холодно. Но он подбирается. Завтра под вечер жди дождя.
Я оказал, что можно переночевать у нас в сарае.
- А как твой старик? - спросил он. - В порядке, - заверил я его. - Оп даст вам соломы на постель.
- Это с ним я говорил перед вечером?
- Да.
- Он показался мне хорошим парнем. Правда, разодет франтом, но разговаривал со мной, как вот я сейчас с тобой.
- Ведь так и надо, правда?
- Ну конечно! Пожалуй, улягусь я в вашем сарае, - добавил он. - А то я кутнул малость, и меня всего скрутило. - Насупившись, он посмотрел на сковородку с шипящей на ней печенкой. - Прошлую ночь меня мучили страшные кошмары: снилось, будто я под открытым небом, дождь хлещет как из ведра, чайник продырявился, и я не могу чаю вскипятить. Черт, я проснулся весь в поту.
Во время нашего разговора на дороге показался еще один бродяга. Это был невысокий, коренастый мужчина с бородой и длинным узким мешком за плечами. Сумка для провизии, перекинутая вперед, свободно болталась на животе; он шел тяжелой, неторопливой походкой.
Скрипач, подняв голову, наблюдал за приближающейся фигурой. По выражению его лица я понял, что ему не хочется, чтобы этот человек остановился здесь, и недоумевал - почему.
Пришелец подошел к костру и сбросил мешок на землю у своих ног.
- Добрый день, - сказал он.
- Здравствуй, - сказал Скрипач. - Куда направляешься?
- В Аделаиду.
- Не близкий путь.
- Да. Покурить есть?
- Я на окурках. Если хочешь - бери.
- Ладно, давай. - Он взял протянутый ему Скрипачом окурок, осторожно всунул между сжатыми губами и прикурил от палки из костра.
- Проходил через Тураллу? - спросил он Скрипача.
- Да. Я сюда добрался сегодня днем.
- А каковы там мясник и пекарь?
- Пекарь - подходящий, черствого хлеба - сколько хочешь, но мясник - ни к черту. Он и обгоревшей спички тебе не даст. Готов человека убить за кусок баранины.
- Ты в пивную с черного хода заглядывал?
- Да. Разжился там остатками жаркого. Повариха - добрая и здоровенная баба. Нос как лопата. У нее попроси. Но не связывайся с ее дружком. Такой невысокий парень; за все угощай его выпивкой.
- А "джоны" {"Джонами" в Австралии называют полицейских. (Прим. перев.)} есть?
- Нет, но зато не попадайся "джону" в Балунге - это подальше, паршивый "джон". Он непременно задержит тебя, если напьешься.
- У меня всего один шиллинг, так что черт с ним!
- Там дальше, на севере, будет получше, - сказал Скрипач. - У них прошли дожди, и теперь все фермер; сидят в пивных. Там утробу набьешь доверху,
Он взял каравай хлеба, который дала ему моя мать, отрезал толстый ломоть, разделил пополам печенку, ноли-жил один кусок на хлеб и протянул его собеседнику.
- Возьми, подзаправься.
- Спасибо, - сказал пришелец и стал молча жевать хлеб. Потом спросил: У тебя случайно не найдется иголки с ниткой?
- Нет, - ответил Скрипач.
Бродяга посмотрел на разодранную на колене штанину.
- А булавки?
- Нет.
- Мои башмаки тоже никуда не годятся. Сколько здесь платят жнецу?
- Семь шиллингов в день.
- Ну конечно, - раздраженно заметил пришелец. - Семь монет в день, и расплачиваются в субботу, чтобы не кормить тебя в воскресенье. Еще окурок есть? - добавил он.
- Нет, хватит, самому нужны, - сказал Скрипач. - Сегодня вечером в Туралле танцулька. Завтра утром наберешь сколько хочешь окурков у дверей. Тебе, пожалуй, лучше двинуть, а то не доберешься до Тураллы засветло.
- Да, - произнес медленно бродяга. - Верно, пора трогать. - Он встал. Прямо? - спросил он, одним движением вскинув на плечи свой мешок.
- Сворачивай не на первом повороте, а на втором, туда около двух миль.
Когда он ушел, я спросил Скрипача:
- Это что - нестоящий человек?
- У него мешок, как сигарета, - объяснил Скрипач. - Мы все стараемся держаться подальше от парней с такими мешками. У них никогда ничего нет, они все из тебя готовы высосать. Если такой парень попадется в попутчики, его хоть на себе тащи. А теперь покажи мне, где этот ваш сарай.
Я отвел его в сарай; там отец, видевший, как мы разговаривали, уже набросал несколько охапок чистой соломы.
Скрипач несколько секунд молча глядел на нее, потом сказал:
- Ты даже не знаешь, какой ты счастливый.
- Хорошо быть счастливым, правда? - спросил я. Он мне очень правился.
- Да, - ответил Скрипач.
Я стоял и смотрел, как он развязывал свой мешок.
- Господи! - воскликнул он, оглянувшись и заметив, что я не ушел. - Ты прямо как хорошая овчарка! Не пора ли тебе пойти домой и напиться чаю?
- Да, - ответил я. - Пора. Спокойной ночи, мистер Скрипач.
- Спокойной ночи, - сказал он ворчливо.
Через две педели он сгорел у костра, который разложил, устроившись на ночевку в восьми милях от нашего дома. Человек, сообщивший об этом отцу, рассказывал:
- Говорят, он перед этим два дня подряд пил древесный спирт. А ночью сонный скатился в костер - знаете, как это бывает... Я когда ехал сюда, говорил Алеку Симпсону, я сказал ему: "Это его дыхание загорелось - вот что случилось". Он, верно, здорово накачался. И как только его дыхание загорелось, огонь пошел по внутренностям, как по запальному шнуру; он, верно, горел, как спичка, ей-богу! Так я сказал Алеку Спмпсону - знаете, который у меня купил гнедую кобылу. Я ему сейчас сказал, перед тем как приехать сюда, что так все и произошло. И Алек сказал: "Черт! Ты, наверно, прав". Отец помолчал немного, потом произнес: - Что ж, пришел конец бедняге Скрипачу: умер, значит.
ГЛАВА 23
Почти все мужчины разговаривали со мной покровительственным тоном, каким они обычно говорят с детьми. Если разговор слушали другие взрослые, им доставляло удовольствие посмеяться на мой счет - не потому, что они хотели причинить мне боль, а просто при виде моей бесхитростности их так и подмывало подшутить надо мной.
- Ну как, Алан, начал объезжать норовистых лошадей? - спрашивал кто-нибудь, и я принимал этот вопрос за чистую монету: ведь я вовсе не казался себе таким, каким они видели меня.
- Нет еще, - отвечал я. - Но скоро начну.
Тот, кто задавал вопрос, считал, что этого достаток но, чтобы посмеяться, бросал взгляд на своих товарищей, как бы приглашая их разделить веселье, и говорил:
- Слышали? Он с будущей недели собирается объезжать норовистых лошадей!
Некоторые говорили со мной отрывисто и кратко, считая всех детей скучными и неспособными сказать что-либо интересное. При встречах с такими людьми я молчал, потому что в их обществе мне было не по себе.
Однако я обнаружил, что "сезонники" и бродяги, люди, привыкшие к одиночеству, часто чувствовали себя неловко и неуверенно, когда к ним обращался мальчик, но, встретив дружелюбное отношение, охотно поддерживали разговор.
Таким был старик Питер Маклеод, возчик, который перевозил бревна из зарослей за сорок миль от нашего дома. Раз в неделю на своих тяжело нагруженных дрогах он приезжал из леса, проводил воскресенье с женой и потом возвращался, бодро шагая рядом со своей упряжкой или стоя в пустых дрогах и насвистывая какую-нибудь шотландскую песенку.
Когда я окликал его: "Здравствуйте, мистер Маклеод!" - он останавливал лошадей и вступал со мной в разговор, как со взрослым.
- Похоже на дождь, - замечал он.
Я соглашался, что действительно похоже.
- Какие они, заросли, там, куда вы ездите, мистер Маклеод? - спросил я его однажды.
- Густые, как шерсть у собаки, - ответил он и добавил, как будто разговаривал сам с собой: - Да еще какие густые! Еще какие густые, черт возьми!
Он был высокого роста, с блестящей черной бородой и с непомерно длинными ногами. Когда он ходил, голова его покачивалась, а большие руки висели по бокам, чуть выставленные вперед. Отец как-то сказал, что он раскрывается, как трехфутовая складная линейка, но отец любил его и говорил, что мистер Маклеод - человек честный и умеет драться как тигр.
- Никто в округе не одолеет его, когда он в форме, - сказал отец. После нескольких кружек пива он готов сцепиться со всяким. Это крепкий, сильный человек с мягким сердцем, но уж если он кого стукнет как следует, тот надолго запомнит.
- Питер двадцать лет не ходил в церковь, - продолжал отец, - а котом пошел голосовать против того, чтобы пресвитерианцы объединились с методистами.
