— Луиза! — Он со смехом прервал ее краткий отчет о проведенном на армейской базе вечере. — Ради Бога, помолчи. Зачем перечислять мне всех офицеров в лагере?
— Да я не про то! Эй, куда ты меня ведешь?
— Угостить тебя кофе. Выпить что-нибудь покрепче самому. Пойдем в мой коттедж, слуга Макса принесет нам туда все, что нужно.
Луиза заколебалась.
— Ну хорошо. Вот только…
— Сюзанна? — Сандерс пожал плечами. — Она спит.
— Что? Сейчас?
— Она спит все дни напролет — ночью ей нужно дежурить в амбулатории. По правде говоря, я ее почти не видел. — И он быстро добавил, понимая, что совсем не обязательно Луиза хотела услышать от него именно этот ответ: — Зря я сюда ехал — все само собой сошло на нет.
Луиза кивнула.
— Хорошо, — сказала она, вряд ли убежденная до конца. — Возможно, все к тому и шло. Ну а твой друг — ее муж?
Прежде чем Сандерс успел ответить, Луиза остановилась и схватила его за руку, встревожено указывая в сторону деревьев. Здесь, в стороне от дороги и проходной, прокаженных отогнали всего на несколько ярдов, и их лишенные выражения лица отчетливо виднелись под деревьями.
— Эдвард, вон там, что это за люди?
— Человеческие существа, — ровным голосом ответил Сандерс. И с еле заметным сарказмом добавил. — Не пугайся.
— Я и не пугаюсь. Но что они делают? О Боже, там их сотни! И пока мы с тобой разговаривали, они все время были здесь.
— Вряд ли им пришло в голову нас слушать. — Сандерс подтолкнул Луизу к пролому в ограде. — Бедолаги, они просто-напросто сидят там как заколдованные.
— Кем же это? Мною?
На это Сандерс громко рассмеялся. Вновь взяв Луизу за руку, он крепко сжал ее.
— Дорогая, что с тобой сделали эти французы? Это я околдован тобою, а этих людей, боюсь, влечет только лес.
Они пересекли тесный двор и вошли в коттедж Сандерса. Позвонив в колокольчик, он вызвал слугу Клэров и заказал ему кофе для Луизы и виски с содовой для себя. Получив заказанное, они расположились в гостиной. Сандерс включил вентилятор на потолке и снял пиджак.
— Ну что, маскировку долой? — спросила Луиза.
— Ты права. — Придвинув скамеечку для ног, Сандерс уселся на нее у самого диванчика. — Я рад, что ты здесь, Луиза. Теперь это место не так похоже на могилу.
Подавшись вперед, он забрал у нее из рук чашечку и блюдце. Потом поднялся, чтобы сесть с ней рядом, но передумал и, подойдя к окну, выходящему на бунгало Клэров, опустил пластиковое жалюзи.
— Для человека, столь не уверенного в себе, ты, Эдвард, иногда бываешь потрясающе расчетливым. — Луиза с улыбкой наблюдала, как он усаживается рядом с ней. Оттолкнув для вида его руку, она спросила: — Ты что, все еще испытываешь себя, мой дорогой? Женщина всегда предпочитает знать, какая ей отводится роль, в особенности — в такие моменты. — Сандерс на это промолчал, и она указала на жалюзи: — Мне показалось, ты сказал, что она спит. Или нетопыри-вампиры вылетают здесь и днем?
Когда она рассмеялась, Сандерс крепко взял ее рукой за подбородок:
— День или ночь — какая теперь разница?
***
На ленч они остались в коттедже Сандерса, а потом он рассказал о том, что пережил в лесу:
— Я помню, Луиза, когда я только-только появился в Порт-Матарре, ты сказала мне, что это — день весеннего равноденствия. Раньше мне, конечно же, не приходило в голову, но теперь я отчетливо осознал, до какой степени все вне леса разделялось на светлое и темное, — это было отлично видно в Порт-Матарре с его странным освещением в галереях и джунглях вокруг города — даже в его людях, сплошь и рядом оказывавшихся темными и светлыми двойниками друг друга. Если оглянуться назад, все они словно разобьются на пары — Вентресс в своем белом костюме и шахтовладелец Торенсен с его чернокожей бандой. Теперь они сражаются где-то в лесу над телом умирающей женщины. Далее, Сюзанна и ты сама — ты с ней не встречалась, но она твоя полная противоположность, неуловимая и сумеречная. При твоем же появлении сегодня утром мне показалось, что ты сошла прямо с солнца. Опять же, есть еще и Бальтус, священник с лицом как посмертная маска, хотя одному только Богу известно, кто его двойник.
— Быть может, ты, Эдвард.
— Может, ты и права; мне кажется, он пытается освободиться от своей веры — точно так же, как я пытаюсь ускользнуть от Форт-Изабель и лепрозория, — на это мне указал бедняга Радек.
— Но откуда, Эдвард, это деление на черное и белое? Люди становятся теми или другими в зависимости от твоего взгляда на них.
— Ты думаешь? Я подозреваю, что все это гораздо сложнее. Вполне возможно, что существует некое коренное отличие между светом и тьмой, унаследованное нами от всех предшествующих форм жизни. В конце концов, отклик на свет — это отклик на возможность жизни как таковой. Насколько нам известно, это существеннейшее разграничение — чего доброго, вообще единственное — утверждалось в человеке буквально каждый день на протяжении сотен миллионов лет. Грубо говоря, само течение времени поддерживает в нас это убеждение, а теперь, когда время отступает, мы начинаем отчетливее видеть контрасты буквально во всем. Дело не в том, чтобы соотносить те или иные морально-этические представления со светом или тьмой, — я не принимаю ни сторону Вентресса, ни сторону Торенсена. Если смотреть на них по отдельности, они кажутся нелепыми, но, возможно, лес сделает их самодостаточными. Там, в этой радужной обители, трудно отличить одно от другого.
— А Сюзанна — твоя темная леди, — что она для тебя значит?
— Я не вполне уверен — очевидно, она в каком-то смысле представляет лепрозорий и все, что за ним стоит, — темную сторону равноденствия. Поверь, я наконец понял, что руководствовался, работая в лепрозории, отнюдь не только гуманистическими соображениями; но одного осознания этого факта мало, чтобы мне помочь. Конечно, у души имеется темная сторона, и, полагаю, все, что можно сделать, — это отыскать другую ее грань и попытаться примирить их между собой — это и происходит в лесу.
— Долго ли ты собираешься здесь оставаться? — спросила Луиза. — Я имею в виду в Монт-Ройяле?
— Еще несколько дней. Я не могу тут же развернуться и уехать. С моей точки зрения, эта поездка обернулась полной неудачей, но я же их обоих почти не видел, а им, может быть, нужна моя помощь.
— Эдвард… — Луиза подошла к окну. Потянув за шнур, она подняла пластинки жалюзи так, что между ними хлынул полуденный свет. На фоне солнца белая одежда и бледная кожа внезапно превратились в темный силуэт. Пока она играла со шнуром, то открывая, то вновь закрывая жалюзи, ее стройную фигуру то заливал свет, то она уходила в тень, словно изображение, пропущенное сквозь шторный затвор фотоаппарата. — Эдвард, завтра в Порт-Матарре возвращается военный катер. Сразу после обеда. Я решила на нем уехать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
