– Боже! – сказала я. – Как долго это продолжалось?
– Секунд этак пять-шесть. Но мне чудилось – время остановилось. Ноги приросли к земле, я оцепенел от ужаса, но не мог оторвать взгляд от призрака.
– Днем?
– Призрак, фантом, зрительные галлюцинации… Как это ни обзови, факт остается фактом. Вернулся я в лагерь с трясущимися руками, без ведра, в полной прострации. На вопросы о том, что со мной приключилось, ничего не ответил, опасаясь возникновения паники в отряде.
– А для этого были предпосылки?
– Конечно, все были напуганы удивительными событиями, но до поры до времени это не вырывалось наружу. Нервозность присутствовала. Ко всему прочему мы с вашим отцом стали ссориться. Причину я вам объяснил – расхождение наших взглядов в оценке важности раскопов. Повторяю, он настаивал на разведке провала. В первое время я даже выделил ему трех сотрудников. Но почвы на провале оказались никуда не годные: глина, плывун. Ничего там не нашли, кроме старых бревен, вероятно, остатков перекрытия какого-то помещения. Я полагаю, что клад Терскова существовал на самом деле, но его то ли вывезли, возможно, по приказу владельца, то ли разграбили неизвестные бугровщики лет этак двести назад. А плиты за ненадобностью побросали.
– Но ведь они выстилали стены провала?
– Это мы знали только со слов участкового. К тому времени, когда мы появились на провале, там оставались три плиты, которые валялись в беспорядке. Позже ваш отец отыскал еще с десяток, но тоже не все. Я ж говорил, местные жители растащили их на свои надобности. А раскопки на древнем могильнике недалеко от провала продвигались весьма успешно. Мы обнаружили многочисленные погребения с богатым инвентарем. Это, поверьте, важнее, чем поиски мифических сокровищ. Я бы просто вылетел с работы, если бы пошел на поводу у ваших родителей.
– Мама полностью поддерживала отца?
– Естественно, но тем не менее большую часть времени она отдавала раскопкам на могильнике. Кстати, именно она обнаружила ту самую золотую гривну – знак княжеской власти. В тот же день у нас состоялся крупный разговор с Володей. Мы сильно поскандалили. Я показал ему находку – наглядное доказательство важности раскопок. Он вспылил, обозвал меня ретроградом. Я тоже не сдержался. Пригрозил, что выгоню его из отряда… Володя в сердцах написал заявление… Я его порвал… Словом, разбежались в разные стороны. Вечером он не пришел на ужин, но я видел: Аня отнесла ему миску с кашей в палатку. Она была сильно расстроена, прятала глаза, но я все равно заметил, что она плакала.
Петр Аркадьевич вздохнул и потянулся к трубочке. Затем, взглянув на меня, махнул рукой:
– Да курите уже, Машенька! У меня тут запросто. Ворчать некому.
Он помолчал долю секунду и заговорил снова:
– А ночью произошло и вовсе необъяснимое событие. – Петр Аркадьевич потянулся к бутылке с коньяком: – Надо выпить. Как вы, Маша?
– Выпьем, – кивнула я. – Не помешает!
Петр Аркадьевич разлил коньяк по стопкам. Мы выпили, но старый ученый, не выпуская из рук пустую стопку, снова уставился в стенку над моей головой. Лицо его осунулось, черты лица обострились, и я подумала, что совершаю преступление, заставляя пожилого человека вспоминать о самых неприятных мгновениях его жизни.
– Простите, – сказала я и забрала у него стопку, – может, не стоит вдаваться в подробности? Одно я хотела уточнить. Где находился сейф, из которого исчезла гривна? Кто к нему имел доступ?
– Сейф? – переспросил Петр Аркадьевич. – В моей палатке. Ключ хранился у меня лично. Доступа не имел никто. Вдобавок каждый вечер я опечатывал сейф.
– Но как воры вскрыли сейф? – поразилась я. – Вы так крепко спали?
Петр Аркадьевич закрыл глаза, и мне на мгновение показалось, что ему плохо. Я схватила его за запястье, но он открыл глаза и осторожно освободил руку из моих пальцев.
– Со мной все в порядке, – сказал он тихо и улыбнулся. – Я семижильный старик. Держусь, знаете ли! – Опять помолчал долю секунды. – Сейф, говорите? Не было меня в ту ночь в палатке. И так случилось, что я даже ключи оставил в рабочей штормовке. Но в ту ночь никто не спал… Только ваши родители не вышли из палатки. Я еще подумал: «Ишь, какие гордые! Точно придется отчислять из экспедиции!» – Петр Аркадьевич виновато посмотрел на меня: – Простите, Машенька, но я не мог допустить бунта на корабле. Или ты работаешь со всеми, или – уходи!
– Но что ж все-таки случилось в ту ночь? Новые видения? Голоса? – не слишком вежливо перебила я старика. Он отвел взгляд.
– В ту ночь у нас дежурили и участковый, и три его дружинника. Они пришли засветло. Я еще удивился, с чего вдруг усиленный караул? Но так и не спросил: весь вечер находился под впечатлением ссоры с вашим отцом. А ближе к полуночи, когда все разошлись по палаткам, я тоже направился к себе. Долго не мог заснуть, ворочался, вставал, курил, снова ложился… Затем плюнул, зажег фонарь и занялся экспедиционными документами. Я так зарылся в бумаги, что едва не свалился со стульчика, когда в палатку ворвался участковый. Глаза его были круглыми от ужаса. В руке он сжимал пистолет.
«Петр Аркадьевич, – сказал он, заикаясь, – в роще что-то происходит!»
«В роще?» – удивился я.
Мы выскочили на улицу. Дружинники бросились к нам. Здоровенные парни буквально тряслись от ужаса.
«Что случилось?» – спросил я в недоумении.
«Смотрите!» Участковый вытянул руку в сторону рощи. Над ней полыхало зарево. Очень сильное, вполнеба. Вначале я подумал, что там бушует пожар. Но тотчас услышал низкий рокот. Казалось, он шел из-под земли. Но это был ритмичный рокот, словно кто-то стучал в огромный барабан. Затем на какое-то время звук распался: зазвучали несколько барабанов. Какие-то – глуше, какие-то – громче, отчего сердце у меня забилось в непривычном ритме. Мне стало жутко.
«Шаманы камлают, – тихо сказал участковый. – Большой костер жгут».
Тут я заметил, что сотрудники тоже выбрались из палаток и окружили нас тесным кольцом. Женщины на грани истерики, мужчины выглядели не лучше. И уж здесь-то я не мог показать, что у меня поджилки тряслись не меньше, чем у них.
«Что случилось? – спросил я строго. – Чего всполошились? Местные обряд справляют. Не слышали разве барабанов? Костров не видели? Расходитесь по палаткам! Завтра трудный день!» – Петр Аркадьевич перевел дыхание и едва заметно улыбнулся. – Вспоминаю, и до сих пор – мороз по коже…
– А дальше?
– Никто мне не подчинился. Более того, люди начали роптать. Кто-то выкрикнул: «Уезжать надо к чертовой матери!» Я понял: надо спасать ситуацию, и предложил отправиться в рощу, чтобы своими глазами увидеть: ничего особенного не происходит. Со мной согласились. Дружинников решили оставить с женщинами, а участковый и несколько добровольцев из мужчин двинулись вслед за мной в рощу. Да, перед этим я открыл сейф и достал пистолет. Руководителю экспедиции полагалось оружие. Было очень душно. Я снял штормовку и бросил ее на кровать. Помню, как звякнули ключи. Но мне, поверьте, в то время было не до ключей и не до сейфа.
– Кто-нибудь присутствовал в палатке, когда вы открывали сейф?
– Никого! Я забежал на несколько минут и быстро вышел.
– Вы сказали, что взяли добровольцев из мужчин. Значит, кто-то остался в лагере, кроме моего отца и трех дружинников?
Петр Аркадьевич нахмурился.
– Да, остались. Тот самый Волвенкин, которого вы видели на фотографии. Он накануне сильно ушиб ногу, свалившись нечаянно в раскоп, да еще пара очень пожилых археологов.
– А как же мои родители? Никак не отреагировали на суматоху? Или сделали это намеренно?
– Машенька, я не знаю, – развел руками Петр Аркадьевич. – Намеренно, не намеренно, честно сказать, мне было не до них. Я заметил, свет в их палатке не горел.
– А если их уже не было там? Вдруг они ушли раньше?
– Машенька, повторяю, мне в то время даже в голову не пришло проверить, на месте они или куда-то исчезли. Я рассердился на вашего отца и воспринимал его затеи как каприз несформировавшейся личности. В науке частенько наступаешь на горло собственной песне, а ваш отец отказывался это понимать. Словом, мы миновали палатку ваших родителей и направились к роще. Я, конечно, расслышал несколько реплик, которыми обменялись сотрудники. Они не меньше моего недоумевали, почему Замятины не вышли наружу…
– Что вы сказали? Замятины? – вскрикнула я от неожиданности. – У отца фамилия Замятин?
– Ну да! Замятин! – с не меньшим удивлением уставился на меня Петр Аркадьевич. – А вы разве… не знали?
– Откуда? – сердито спросила я. – Я всю жизнь была Лазаревой. Бабушка и здесь все засекретила!
Петр Аркадьевич осуждающе покачал головой:
– Странно все это! Как-то не вяжется с Вероникой, которую когда-то знал. И что греха скрывать, даже влюблен был немного, – он махнул рукой, – но это к делу не относится. Не сердитесь, Машенька…
Хорошо говорить: «Не сердитесь!» Если бы он знал, на кого я реально рассердилась. Замятин! Однофамилец? Но такое случается только в дешевых сериалах!
