Тем не менее, у читателя возникает вполне ясное впечатление, что именно беседа Редля с Поллаком и заставила Ронге действовать немедленно!
Урбанский рассказывает о том же более кратко и как бы избегает демонстрировать свои личные эмоции и впечатления, но тоже связывает по времени сообщение об ужине (или обеде) Редля с собственной беседой с Конрадом и Ронге: именно тогда поступило сообщение от полиции об обеде Редля в ресторане… и так далее. При этом: прокурор просил начальника полиции поместить Редля в психлечебницу.[340]
Все подробности переговоров Редля с Поллаком и Гайером исходят, разумеется от Поллака и, в меньшей степени, от Гайера. В 1913 году Поллак и Гайер были вынуждены делиться своими сведениями с прессой.
После 27 мая 1913 года, когда венские репортеры бросились на поиски сенсаций и подробнейшим образом опрашивали всех предполагаемых свидетелей, они начали, естественно, с должностных лиц, передававших прессе официальные сообщения, потом принимались за всех, имевших отношение к Редлю — включая прислугу в отеле и ресторане. Последние охотно делились сведениями, которые им не было специально запрещено сообщать. От них нити потянулись дальше — к Почтамту и прочим учреждениям и лицам, сталкивавшимся с Редлем в те последние дни.
Всем личным знакомым Редля пришлось нелегко. Об этом писал и Ронге: «Должны были оправдываться все близкие знакомые Редля, как, например, его ближайший друг майор фон Зигринген».[341] В итоге, конечно, репортеры вышли и на Поллака, а затем и Гайер должен был подтверждать его рассказ, дабы не бросить и тени подозрений на прокурора.
На эти публикации, естественно, опирался и Киш, не допустивший при их изложении типичных для него фантазий. Текст Киша и использован Роуэном: у Киша также рассказывается о подавленном состоянии Редля, о его признании перед Поллаком в каком-то проступке именно морального характера, конкретно не названном, но еще более определенно сформулировано, что Редль просил помощи в скорейшем отъезде в Прагу, где он и намеревался информировать обо всем своего начальника — командира корпуса, на решение которого Редль и был готов предоставить свою судьбу.[342]
Ниже нам предстоит объяснять, что в данный момент Редль отчасти не имел права открыть кому-либо в Вене все обстоятельства своего дела — даже Поллаку, которому Редль, по-видимому, полностью доверял лично. Не соответствовала такая преждевременная откровенность и иным обстоятельствам Редля, перемены в которых он мог ожидать.
Далее и Киш рассказывает о том, как Поллак дозванивался до Гайера, позвонив сначала к нему на квартиру: там ответили, что Гайер еще на службе. Пораженный этим Поллак дозвонился до Гайера по служебному номеру последнего.
Их беседа, согласно Кишу, частично совпадает с тем, как об этом рассказал Роуэн: говорилось о просьбе дать сопровождающего для беспрепятственного отъезда в Прагу, но ничего не упоминалось о психиатрической лечебнице. Беседа и завершилась приглашением к Редлю явиться ближайшим утром в служебный кабинет Гайера.[343]
Киш самостоятельно поднял вопрос о психиатрической лечебнице, но он не утверждает, что это обсуждалось Редлем с Поллаком или Поллаком с Гайером. Киш приписывает эту идею самому Редлю, который, якобы, размышлял: а не спрятаться ли ему в психиатрическую лечебницу?[344]
О чем думал Редль — этого не знал Киш и этого не знаем мы, но мы понимаем, что Киш был опытным газетным репортером — и наверняка знал, что попытки оправдаться психическим расстройством были нередким и шаблонным ходом разоблаченных преступников. Поэтому предположения Киша должны были не сильно отличаться от истины, если бы ситуация складывалась именно так, как это представлял себе Киш. Увы, на самом-то деле все обстояло по-другому!
Характерно, что идея о тяжелом психическом состоянии Редля и его готовности к самоубийству упорно продвигалась затем лишь Ронге и Урбанским, прекрасно понимавшими, что из истинного содержания переговоров Редля с Поллаком и Гайером ни малейшим образом не вытекало последующее самоубийство полковника. Здесь, очевидно, оказывается справедливым предположение Михаила Алексеева о том, что Киш напрямую повлиял на содержание мемуаров и Урбанского, и Ронге.
Что же касается самого Редля, то он безусловно должен был внешне выглядеть в те дни не лучшим образом — его переутомление должно было броситься Поллаку в глаза. Но странной просьбе Редля, намеренно искаженной до неузнаваемости (вплоть до желания поместиться в психиатрическую лечебницу!), можно дать весьма простое истолкование.
Мы уже упоминали о таинственном исчезновении шофера и машины, с которыми Редль появился в Вене из Праги. Теперь просьбу Редля, высказанную в ресторане, вполне можно интерпретировать так, что машина-то осталась в его распоряжении (она, напоминаем, формально ему еще не принадлежала — уже одно это могло помешать Редлю заслать ее вместе с шофером за тридевять земель!), и лишь шофер куда-то задевался. Поэтому-то Редлю и понадобился сопровождающий, но фактически не ему лично, а его автомобилю — и сопровождающий должен был при этом сидеть за рулем!
Поллак, рассказывавший репортерам о последней беседе с Редлем, формулировал подробности уже после смерти Редля; сообщение о просьбе Редля заполучить именно шофера начисто противоречило бы последовавшему его самоубийству — отсюда-то, по-видимому, и возникло это странное уклончивое слово — сопровождающий, употребленное Поллаком и наверняка затем повторенное Гайером, также прекрасно уловившим эти нюансы.
Такая просьба, помимо ее сути, служила и благовидным предлогом, чтобы встретиться Редлю непосредственно с Гайером — и, вполне возможно, объясниться достаточно откровенно, хотя мы уже упоминали, что Редль не имел права открывать все свои секреты, но до следующего-то утра кое-что могло перемениться.
О таком свидании Гайера и просил Поллак, но Гайер, настроенный уже определенным образом против Редля, постарался отложить встречу на утро; однако в тот момент такое решение, возможно, соответствовало и намерениям Редля.
Разумеется, Гайер немедленно сообщил о телефонном разговоре с Поллаком дальше — Ронге и его сообщникам. Последние наверняка получили и аналогичное сообщение от агента-официанта.
Здесь, однако, нужно снова обратиться к вопросу о том, когда же именно происходили обе эти ресторанные беседы.
И тут мы обнаруживаем интереснейшие противоречия.
Согласно Кишу, Роуэну и всем остальным, ориентировавшимся на газетные сообщения 1913 года, встреча Редля с Поллаком должна была происходить в тот же день, что и получение писем на почте — в субботу 24 мая 1913 года.
Здесь должно вызвать сомнение то, как Редль мог ухитриться успеть проделать все, что ему приписывается на этот вечер.
Около шести вечера, напомним, Редль получил письма на Почтамте. Приблизительно час или более того сыщики должны были добираться вслед за ним до отеля «Кломзер» — и начали там с получения сведений у обслуживающего персонала; это тоже отняло у них какое-то время.
Вовсе не обязательно сразу после этого Редль собрался на прогулку — и нарвался на эпизод с футлярчиком от ножичка. Происходило это уже около восьми часов вечера — если не позже.
Потом сколько-то времени Редль бродил по вечерней Вене, одолев при этом немалые расстояния, а в отеле его, оказывается, уже поджидал Поллак. В это же время Ронге, которому привезли бумажки, разорванные Редлем на улице, потратил якобы полчаса на их разборку.
Затем Редлю еще нужно было переодеться — из прогулочного в парадный вечерний наряд.
Потом состоялся обед или ужин в «Ридхофе», куда Редлю и Поллаку еще нужно было как-то и сколько-то времени добираться из «Кломзера» — мы не знаем, насколько это было близко.
Киш сообщает, что «Ридхоф» находился в Йозефштадте[345] — старинной части Вены, несколько отстоящей от центра. Но точного адреса «Кломзера» мы не знаем. Более дотошные исследователи, если таковые найдутся, сумеют восстановить такие подробности. В любом варианте путь пешком (что было вполне возможно при стоявшей тогда теплой майской погоде) мог занимать до получаса в один конец, а на такси или на трамвае — порядка пяти-десяти минут, не считая времени ожидания транспорта. Не исключено, конечно, что Поллак воспользовался собственной машиной с шофером, если таковые у него имелись.
При этом детектив, якобы подслушавший диалог Редля с Поллаком в «Кломзере», подобно Волку из истории про Красную Шапочку, бросился в «Ридхоф», опередив Редля с Поллаком — и успел-таки вовремя проглотить бабушку: организовать обслуживание их застолья агентом-официантом.
