припоминая, как нам на лекциях рассказывали, ну и что на экзаменах было, конечно. Серёжа же берёт лист бумаги и, подумав, начинает что-то записывать. Я заглядываю в его лист, читаю и начинаю улыбаться. У стражи нашей тоже будет развлечение. Серёжа же из «мышек», охраной он не занимался, а как раз наоборот, поэтому точно должен разбираться.
— А потом и генералов по стратегии экзаменовать будем? — хихикаю я, заставляя Серёжу задуматься. Мысль ему откровенно нравится, я вижу. Но сначала позанимаемся своими развлечениями.
К каждому вопросу нужно четыре варианта ответов, а сами вопросы должны быть проверены временем. От лечения головной боли до реабилитации. Мамочка подтверждает — ничего не сделаешь с реабилитацией, то есть всё, как у нас — время, гимнастика… Вопросы диагностики, потому что и «острый живот» тут бывает, и пиелонефрит тоже. Хотя лечат их и без операций, но сначала-то нужно понять, что именно лечить!
Насколько я видела, основных проблем у здешних лекарей две: самомнение и непонимание. То есть отсутствие знаний — меньшая из них. Основная же — нежелание изучать новое, цепляние за «все так лечили» и тому подобное. Теперь вопрос: а не позвать ли и знахарей обоих полов? Оказывается, есть здесь и такие, но мамочка советует сначала с лекарями — что нашими, что заморскими — разобраться, а потом уже пойти дальше реформировать систему медицинского обеспечения.
— Так… А тем, кто сдаст… — я задумываюсь. — Те будут говорить лично со мной, а там посмотрим, какие они лекари.
— А кто не сдаст? — интересуется мамочка.
— По попе, — шутит Серёжа, но маме эта мысль неожиданно нравится. Поэтому решение получает силу закона.
Вот этого я не ожидала, но лучше действительно по этому месту, чем каждому верхнюю голову рубить. А так получит плетей, лишится лекарского звания с запретом заниматься лекарским делом, пока не научится, значит… Ну и потом посмотрим… По-моему, отличное решение!
Глава восемнадцатая
Докторов у нас нет… Кажется, я повторяюсь. Стоит стража, чуть поодаль палач точит топор. Нет, казнить их никто не будет, но мамочка сказала, что так надо для антуража, а папочка только посмеялся, разрешив развлекаться так, как нам нравится. Мне особо не нравится, но я бы хотела быть хоть как-то уверенной в том, кто меня щупает, потому что вырасту я, а ну как рожать соберусь? Ну так вот, врач нужен обязательно, особенно такой, который сможет меня успокоить, а не которого я потом упокою.
Итак, стоит будка. А как иначе назвать маленькую избу, в которую входит «лекарь»? Входит он туда, а там видит лишь камень с дырками, палочку и лист с вопросами. Прикладывает камень к вопросу — и текут секунды на ответ. Один неправильный ответ — и вмиг оказывается перед палачом. Всё быстро, всё чётко, ещё и палач свою работу любит. Крики того, кому не повезло, очередь отлично слышит, что добавляет им нервозности.
Серёжа кормит меня орешками, я разглядываю очередь, ну и избу, потому что одна стена у неё прозрачная. Очень интересное зрелище, кстати. Трое попытались сбежать, даже не испытывая судьбу. Нет, ну сбежали, конечно, мы ж не звери — с колдовским штампом на лбу. Штамп говорит всем заинтересованным, что перед ними самозванец, а вот самому ему он и не виден. Жестоко? Не думаю, ибо альтернатива — отрубание головы, тут так принято. Вот выучится, сдаст экзамен, и уберётся этот штампик, а отрубленную голову обратно не пришьёшь. Так что царевна Милалика — вообще образец милосердия.
— А ручки-то дрожат, — комментирует Серёжа. — А сердце так и бьётся…
— Ну, ещё бы, — хмыкаю я, прокачивая ручеёк сквозь руки. — Помассируешь?
— Помассирую, — соглашается Серёжа, разворачиваясь ко мне. — Сколько там лекарей было-то?
— Да, почитай, с сотню, — вздыхаю я сквозь зубы, ибо массаж ещё как чувствуется. — Так что две трети ещё. Кстати, не знаешь, сколько из них стражников подкупить пытались?
— Семеро пока, — отвечает мне жених. — Как договаривались, стражники деньги себе оставили, а хитрых мы до экзамена не допустили.
— Отличненько, — киваю я. — Вот сейчас ещё посмотрим и пойдём, поедим, а там и своими делами займёмся.
— Хорошая мысль, — соглашается Серёжа, которому уже скучно становится.
Мамочке очень интересно, на чём лекари срезаются, поэтому за обеденным столом она начинает меня расспрашивать. Ну, это же мамочка, поэтому я обстоятельно рассказываю. Сразу она меня не понимает, потому я ищу какую-нибудь ассоциацию, которая сможет ей объяснить необходимость знать историю болезни.
— Ну вот, есть у нас телега невезучая, — задумчиво начинаю я, пытаясь выстроить цепочку. — Раз поехала — колесо сломалось, починили, в сарай загнали, утром опять проехали совсем немного — колесо сломалось. Что это значит?
— Плотник виноват! — уверенно говорит мамочка. — Плохо починил!
— А вот и нет, — улыбаюсь я. — У самого сарая яма нехорошая, вот он свежепочиненным колесом в ямку бух — и разошлись гвозди. Понимаешь? Вот и у людей так. Живот может болеть оттого, что съел чего не того, а может — из-за почек, например. А диагностики на весь организм нет, ты сама мне показывала, и прежде, чем искать, надо понимать, что ищешь.
Мамочка задумывается. Я ем, размышляя о том, что будет, если вообще все лекари закончатся. Тогда получится, что их вообще не учили, и придётся открывать курсы обучения докторов вместо школы, а я… Я не хочу… Я детство хочу, а не «вечный бой». От этой мысли тихо всхлипываю, моментально оказавшись прижатой к Серёже.
— Что случилось, Милалика? — интересуется мамочка, даже не пытаясь уже кинуться ко мне.
— Не хочет она лекарскую школу создавать, заведовать и прочее, — объясняет мамочке всё отлично понявший Серёжа. — Моей милой детства хочется.
— И не надо, — качает головой мамочка. — Лекарей не будет — знахари найдутся, а они всяко больше знают, так что придумаем что-нибудь. Ты и так много сделала, маленькая.
— Ну а кто, если не мы… — вздыхаю я.
К вечеру, впрочем, я получаю ответ на свой вопрос. От сотни лекарей остаются трое, продравшиеся сквозь мой тест. Они не выглядят богатыми, двое очень молоды, лет по двадцать, а третий — седой старик с очень умным взглядом. Начинаю я со старика, и вот тут меня ждёт сюрприз. Он даже не приближается ко мне, зато
