— Есть какие-нибудь особенные слова, которые ты утром каждый день жене говоришь?
— Нет особенных слов, просто на работу пошёл. — Тут мы стали прощаться, и Поддубный в своей манере — когда он шутит, но улыбается только одними глазами, — поблагодарил:
— Спасибо тебе, дорогой Арсен, за такой подробный рассказ о твоей жизни.
— Это разве жизнь? — тут же, с той же, неулыбчивой иронией, отреагировал Моторола. «Именно, что жизнь», — подумал я; но не сказал, конечно.
— …и в Сирии я не был, — сказал Моторола, глядя на Поддубного, приехавшего на Донбасс как раз из Сирии.
— Ты в плену там был вообще-то, — тут же вспомнил Поддубный один украинский «фейк».
— Нет, там его убили, — поправил я.
Раз в месяц украинские СМИ обязательно сообщают, что Моторолу убили.
Что-то в этом всё-таки есть.
Украинские журналисты очень часто рассказывают не о действительности, а о своих тайных мечтах и наклонностях.
Донецкий аэропорт был окончательно взят 16 января 2015 года: новый терминал пал.
Миф о непобедимых «киборгах» рухнул.
Донецкие СМИ писали, что в районах, прилегающих к аэропорту, осталось не более 15 % жителей. Остаётся только удивляться, как же эти 15 % перенесли весь этот кошмар.
Уже через два дня, 18 января, в отместку, Донецк подвергся жесточайшим обстрелам из тяжёлых орудий. Проиграв личное, лицом к лицу, противостояние, киевское начальство мстило горожанам из больших пушек. Обстрелам подверглись все районы города, кроме Пролетарского.
Только 18 января в больницы Донецка было доставлено 44 человека, в том числе четыре ребёнка. В тот день погибло девять человек, среди них — девочка четырёх лет.
Помимо бомбёжек, судя по всему, были и другие планы отмщения за потерю аэропорта.
— 18 января прошлого года — первый и единственный раз, когда ВСУ зашли в город, — рассказывал Константин Долгов. — Уже пятиэтажки начались, а перед ними — прямой Киевский проспект. Мы тогда сидели в бригаде «Кальмиуса». Со мной подполковник, мой товарищ — глава Куйбышевского района. Ему звонит МЧСник и докладывает: «Иван Семёнович, мы поедем на Путиловку. Там вызов». — «Какой вызов, там бой идёт!» Оказывается: позвонила какая-то бабушка из уцелевшей пятиэтажки и сказала: «Хлопци, тут танк горыть. Прыедьте, потушите». Люди, которые не получали зарплату уже полгода, без ложного пафоса, реагировали просто: «Ну как не ехать, там же вызов? Нет, нужно ехать». Это на уровне условных рефлексов! По большому счёту, отмороженные люди, но героические. Но самое занятное для меня, феномен, то, что они даже не считают себя героями. Вот ты с ним беседуешь, а он даже не понимает, о чём идет речь. Я потом говорю этому коммунальщику: «Ты хоть понимаешь, что ты герой?». Он даже опешил: «В смысле?».
…украинских силовиков выбили в тот же день, но ежедневные обстрелы города продолжались.
22 января разнесло остановку на улице Куприна в Ленинском районе: попало сразу в троллейбус, в трамвай, в маршрутку, сгорела легковушка. В течение нескольких минут погибло 13 человек и 12 было ранено.
В связи с этим ещё и субботу 24 января объявили Днём траура по погибшим.
В День траура снова бомбили.
30 января было зафиксировано 21 попадание в жилые дома. Погибло семь человек.
11 февраля обстреляли автостанцию «Центр» и проходную Донецкого металлургического завода: погибли шесть человек и восемь были ранены.
Бомбёжки Донецка продолжались ежедневно с 18 января до 14 февраля: такова была сила обиды.
Кто-то конкретный принимал решение третировать город целый месяц. Где-то лежит такая бумага, и на бумаге есть подпись. Может быть, когда-нибудь отыщется этот документ?
Бомбёжки никогда бы, наверное, не прекратились, но в феврале началась Дебальцевская операция. И если изначально мстили за потерянный аэропорт, то продолжили уже за Дебальцево: там с украинской армией происходила очередная катастрофа.
Дебальцевская операция была не менее принципиальной для киевской власти и замайданного обывателя.
Про аэропорт они тут же сказали: зачем нам эта груда камней и металлоконструкций; заодно сочинив новую сытную порцию историй о том, что там полегло сорок тысяч бойцов российского спецназа (видимо, того самого, что два месяца подряд приезжал на киевский Майдан, чтобы всех убить, но так и не доехал).
Но Дебальцево — даже не аэропорт, а целый город, имевший высокую стратегическую важность для ВСУ.
К зиме 2014 года в Дебальцево и прилегающих районах находилась группировка в восемь тысяч человек (называют цифру до 12 тысяч, но это, скорей всего, преувеличение).
На 8 февраля была намечена трёхсторонняя встреча канцлера Германии Ангелы Меркель, президента Франции Франсуа Олланда и Владимира Путина в Москве. Причём Меркель и Олланд должны были перед этим погостить у Порошенко, и в столице России оказаться, что называется, заряженными.
Захарченко нужно было взять город до этой встречи: переговоры начинались, а никакого Дебальцево у Киева уже нет.
30 января ополченцы взяли прилегающие к Дебальцево населённые пункты Углегорск и Никишино.
Сразу после этого киевские власти снова выступили с неожиданным предложением о перемирии — которое сами ранее и отменили.
В этой ситуации перемирие естественно означало бы сохранение Дебальцево за киевской властью.
К первым числам февраля ополченцами был установлен контроль над автомобильной дорогой Артёмовск-Дебальцево — и дебальцевский котёл замкнулся.
Но украинских силовиков ещё нужно было выкурить. К восьмому числу не успели. Пока шла встреча в Москве, дебальцевская группировка сидела в котле и ждала спасения.
Всё это время киевские власти огульным и самым нелепым образом врали всей Украине, что никакого котла нет, очередные «киборги» вот-вот пойдут в атаку, в результате которой голову Захарченко воткнут на кол и будут носить по базарам.
— По уставу Советской Армии перевес при наступлении должен составлять хотя бы три к одному, — вспоминал Захарченко по дороге в уже освобождённое Дебальцево. — По американскому уставу — шесть к одному. У нас всё было наоборот — нас тогда было меньше. Углегорск мы взяли за шесть часов. Наших бойцов было, как минимум, в три раза меньше, чем обороняющихся. Дебальцево, которое вмещает в себя семь Углегорсков, мы взяли за трое суток.
В самом Дебальцево их было пять тысяч. Нас, без подразделений поддержки, — порядка 1300 человек: атакующий кулак из 680 бойцов армии Донецкой Народной Республики плюс 200 человек выставил луганский корпус и прибыло 400 казаков Козицына.
По количеству танков они превосходили нас в пять раз. У нас на всё Дебальцево было задействовано четыре танка. Изначально было шесть, но один сломался по дороге, а второй танк, из Луганска, в Дебальцево заходить не стал: луганские никогда не штурмовали города, а у нас уже был опыт штурма Ясиноватой, Шахтёрска: когда танковые подразделения использовались как в прежние времена пушки. Подкатили пушку, бах в окно, и сразу назад — «сорокопятка» же небольшая. Так же и танк: подъехал, лупанул — пока пехота поддержала, чтоб его не спалили — и отъехал.
— Ты, как командир, можешь рационально объяснить, как вы, при таком численном перевесе украинской армии, взяли Дебальцево?
— Нет слова «невозможно». Нет его! Мы воюем на своей земле. Дома и стены помогают. Поддержка местных жителей в Дебальцево была колоссальная. Местные рассказывали, где сидят «вэсэушники», показывали дома́ — потому что «вэсэушники» входили в дома и квартиры, где эти люди жили. И местные указывали на свои окна и говорили: «Бейте туда! Бейте!». Мы говорили: «Это ж твой дом!». А нам в ответ: «Да чёрт с ним!». Можно рассказывать массу сказок, басен и баек по поводу личной подготовки бойца, по поводу подготовки и слаженности подразделений и всего остального. Здесь, как и в любой драке: их может быть двое, но в тебе просыпается такая дикая злость, что ты идёшь рвать: просто рвать, а не победить по очкам, по количеству синяков. Вот когда ты перед собой видишь не противника, а — жертву, то всё по-другому получается. Если люди боевой кураж поймали — всё иначе… Ну ты представь, глава республики вторым номером АГС[13] работает.
— Когда Батю бойцы увидели — охренели, — добавил кто-то из охраны главы. — «Вы Захарченко?» — «Да», — говорит. Сразу крику: «Захарченко здесь!»…
— Когда ярость появляется… — тут же продолжил Захарченко, и мне показалось, что он это сделал только затем, чтоб перебить своего бойца.
— …с той стороны это чувствуют? — довершил я.
— Да, на каких-то флюидах человек понимает, что он уже не боец, он — жертва. Что бы он ни делал — он загнанный зверь, его обложили.
— Ты как-то сказал, что в Дебальцево сломили дух украинской армии.
