В то время, когда я это пишу, мне приходит в голову мысль, что некоторым объяснением предпочтения японцами германской военной медицины является то, что в то время, когда Япония обдумывала устройство своей армии по современному образцу, у германцев имелся свежий опыт 1866 и 1870 годов. Конечно, это объяснение очень правдоподобно, но все-таки, если бы британская медицина была бы одинаково хороша, то в армии нашлись бы один или два доктора, говорящих по-английски. Главный врач Танегучи, послуживший причиной всех этих рассуждений, худ и сухощав. Он производит впечатление глубокого ученого, но так как от него ничего нельзя добиться, кроме ворчанья с немецким акцентом, сопровождаемого стремительным бегством, то я оставляю его в области сомнений.
Несмотря на то что я уже достаточно хорошо был знаком со штабом армии и обменялся уже визитами с большинством из генералов, представление происходило торжественно и медленно. Сделав четыре-пять официальных поклонов первым в ряду, я с некоторым неудовольствием заметил, что их по меньшей мере еще около дюжины стояло выравненными в линию с чопорным видом людей, проглотивших аршин. К счастью, один комический инцидент ослабил мучительную торжественность этой процедуры. Следующим должен был мне представиться генерал Т. Кодама, начальник инженеров. Выступая вперед, он неловко задел и уронил большой глиняный горшок, произведя таким образом ужасный шум и смятение среди тишины, в которой производилась так благоговейно церемония представления. В настоящее время такие горшки употребляются в Японии для толчения бобов для супа. Они называются сурибачи (suribachi), или ступа для риса. В сражении при Ялу солдаты окрестили этим именем похожий на этот горшок холм конической формы, где у русских стояла батарея. Я сказал начальнику инженеров, очень смущенному наделанным им шумом:
— «Вы разбили сурибачияму в куски на Ялу, это вошло у вас в привычку, и вы должны теперь разбивать сурибачияму, где только с ним встретитесь».
Эта неважная шутка сделала чопорные ряды более развязными, и конец церемонии был лишен некоторых своих ужасов.
Пока мы дожидались завтрака, три начальника дивизии вместе со мной были введены в небольшую комнату, где я впервые встретил генерала Куроки. Здесь мы курили папиросы и болтали с генерал-лейтенантом и принцами Киташирикава (Kitashirikawa) и Куни (Kuni). Было доложено, что завтрак готов, и, попав в эту комнату, пришлось пройти через целый ряд взаимных церемоний, прежде чем выйти из нее. Сначала оба принца долго кланялись и церемонились, кому выйти первому, и прошло по крайней мере две минуты, пока они оба сразу не двинулись к двери и после некоторого препирания прошли через нее. Затем Куроки пожелал, чтобы я пошел первым, но я наотрез отказался, и он уступил и двинулся первым к двери. Вслед за ним пошел Ниши. Каждому известна эта нерешительность. Она случается в небольших размерах даже в Лондоне. Из десяти случаев в девяти каждый бывает в душе благодарен тому, кто решится пройти первым, каково бы ни было его старшинство. Наконец Хасегаве, Инуйэ и мне удалось, несмотря на безграничную скромность, отступления и взаимные отказы, достигнуть правой половины двери, после чего мы пошли завтракать без дальнейших хлопот. Дождь лил как из ведра или, как говорят японцы, как стрелы и копья, когда мы с трудом пробирались по глубокой грязи к большой палатке с плоской крышей, воинственно разукрашенной по стенам японскими флагами. В середине потолка палатки был прикреплен скомбинированный флаг восходящего солнца и британский. Рисунки обоих флагов так удивительно подходили друг к другу, что я невольно подумал, как бы хорошо было украсить наш флаг в его центре полным взошедшим солнцем для общего употребления такого флага в азиатских странах. Стол был убран флагами всех наций, за исключением одной. Но не флаги, несмотря на все их великолепие и значение, привлекали наши глаза. Отсутствие чего-либо, говорят, делает сердце нежнее, а целый ряд тонких, уже знакомых нам кушаний как бы приглашал приняться за них, что я страстно желал показать на своем собственном примере.
Для европейца решительно все равно, наполнить ли свой желудок сновидениями об обеде или же обедом из риса. Несмотря на то, что он испытает все ощущения еды и почувствует себя на минуту сытым до отвала, увы! Только на минуту, потому что не пройдет и получаса, как ему придется туже затянуть свой пояс. Однако здесь было кое-что, казавшееся существенным и сулившим удовлетворение. Тут были цыплята, ветчина, холодная свинина, желе розового цвета и сладкие пирожки. Винные бутылки с ярлыками Сотерн, Шато Лафит и Помери свободно переходили из рук в руки и так же свободно опустошались. Хотя наши ноги постепенно все более и более увязали в густой грязи, наше настроение подымалось все выше и выше, пока наконец не достигло точки кипения или речей. Куроки постучал по столу, и этот столь знакомый мне звук вместе со всеми его ненавидимыми мною последствиями заставили кровь похолодеть в моих жилах. Он приветствовал военных агентов и сказал, что желал встретить их как следует, но очень сожалеет, что дождь испортил все впечатление празднества. Было очевидно, что мне следовало отвечать, ибо все глаза были устремлены на меня с неприятно-вопросительным выражением. Среди всего собрания, около восьмидесяти человек, никто не говорил по-английски, кроме моих собственных офицеров, и мне пришлось выбирать между немецким и французским языками. Я чувствовал себя подобно портному, которому предложено выбирать для дуэли саблю или пистолет, т. е. оба языка были в моих руках, так сказать, плохим оружием. Я выбрал французский язык и кое-как ответил, что у нас в Англии самой надежной защитой от плохой погоды считается выпить как можно больше шампанского, которым его превосходительству было угодно сделать нас совершенно непроницаемыми для воды. Я добавил несколько шуток, которые казались в то время необыкновенно смешными, но изложенные на бумаге будут скорее наивны. Я закончил уверением, что мы приложим все наши старания ответить тем же гостеприимством, если представится на это случай в Европе или Америке. Чрезвычайно трудная задача говорить от лица собрания всех национальностей. Единственный исход из этого положения это говорить от себя лично и отделаться банальностью. Более значительные и общие интересы или идеи нашего общества так же различны, как два противоположных полюса.
После этого обмена речами все встали из-за стола и стали обходить кругом палатки и любоваться изысканными украшениями, устроенными солдатами в честь этого случая. Здесь пришлось увидеть разительный контраст по сравнению с тем, что могло бы быть устроено солдатами какой-либо другой страны. Квадратный двор величиной около пятидесяти ярдов с каждой стороны был разделен на отделы, где в течение последних двух-трех дней усердно работали обозные солдаты. Результатом этой работы было то, что двор превратился в нечто вроде музея мадам Тюссо[19] и естественно исторического музея. Одна группа состояла из гигантских лягушки, улитки и змеи. Они были в несколько тысяч раз больше своих действительных размеров и прямо до страха натуральны. Вся лягушка была сделана из гамаш и высоких сапог; змея составлена из русских подков, долженствовавших изображать чешую, а улитка была составлена из седел и котелков. Комбинация этих трех созданий напоминала японцам какую-то всем известную волшебную сказку. Мне рассказывали ее содержание, но я боюсь, что позабыл уже эту легенду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
