2) выращенная в частном секторе. Учесть ее опять же невозможно, а было ее много и с каждым годом становилось все больше и больше.
Горожане, помогавшие убирать урожай, со смехом рассказывали, например, о гусях, стоявших головами к щели в амбаре. Амбар был государственный, из щели высыпалось зерно, а поедали его частные гуси. Это неучтенные гуси.
Гуси, которых не было, но один из этих гусей окончил свои дни на моем рождественском столе.
А проблему мяса ваш покорный слуга решал просто: во время экспедиции, летом, договаривался с владельцем частной скотины. Приезжал в деревню осенью, «к ноябрьским», то есть к празднованию Великой Октябрьской социалистической революции 7 ноября. К тому времени в Сибири уже лежал снег, были устойчивые холода. Мы с хозяином скотины выпивали по первому стакану и принимались за дело… Последний стакан выпивался после того, как корова была забита, туша разделана, мясо упаковано, деньги уплачены. Это тоже корова, которой не было. Корова, совершенно не учтенная в статистике про «60 килограммов», но эта «неучтенность» нимало не мешала нам есть мясо в течение всей зимы. Теневая корова как часть теневой экономики.
Никак не учитывалась продукция, которую люди выращивали сами для себя. Никита Сергеевич очень стремился в коммунизм и запретил держать скотину и разводить огороды в городах и поселках городского типа. До 1960 года в нашей семье покупали молоко у «частницы», державшей корову в зоне частной застройки Красноярска. Потому и пришлось переходить на чекушки.
Вредный косноязычный Брежнев, мучивший нас длинными речами (кто не хотел, мог и не слушать, между прочим), разрешил заводить садовые участки. Теоретически участки давались предприятиям, и продавать и покупать их было нельзя: продавалась не земля, а садовый домик и инвентарь. Садовый же домик разрешалось строить площадью не больше 25 квадратных метров, в один этаж и неутепленный. Такой, чтобы жить только летом.
Нормы этого садового домостроения нарушались сразу и самым злостным образом. Ставилась печка… Как же в Сибири, даже летом, без печки?! Стены складывались из бруса… Кто мог помешать купить и использовать брус?! А начиная со второй половины 1970-х ставились и домики в два или в полтора этажа, с каминами и картинами на стенах.
Чем дальше, тем больше народ смотрел на садовые участки как на свою собственность и преспокойно покупал и продавал их, при необходимости просто подделывая документы. Первый свой садовый участок я купил, «сделавшись» племянником рабочего железной дороги. А кто проверит и как, племянник я ему или не племянник?! Теневая сделка, в своем роде. В 1980-е и эти ухищрения уже не были особенно нужны.
Главное же, уже с середины 1970-х население весьма успешно снабжало само себя теневыми овощами и такими же теневыми фруктами. А многие разводили на своих участках теневых кроликов и теневых поросят.
Это — нравы Сибири, где холодно и где трудно вырастить что-то, кроме картошки, морковки, капусты. А юг? По всей России к югу от Орла и Курска шумели теневые сады, цвели теневые огороды, благоухали теневые коровники и свинарники.
Колхозники имели смешные пенсии в 12,20 или 26 рублей. Их зарплаты тоже были невелики… В 1981 году я наблюдал на Брянщине колхозы, в которых зарабатывали по 70–80—90 рублей. Но почти всю еду эти люди выращивали сами. Мы, археологи из города, казались им очень богатыми. Сидят в чистых комнатах, занимаются какой-то ерундой, а получают смолоду по 140 рублей! А матерые, взрослые — и по 250! И по 300 рублей в месяц!
Мы пытались объяснять, что нам-то приходится покупать каждую картофелину и каждое яблоко… Понимали не все. Для многих колхозников было совершенно дико, что молодые и здоровые не могут сами картошку посадить, яблоню вырастить. Ленивые они, эти городские, сытые бездельники. И громадные деньги получают черт-те знает за что.
— А молоко?! Для ребенка…
— И что — молоко?! Молодая, вон какая, здоровая, возьми косу и сена накоси…
По-своему, очень логично. А в экспедициях мы ели теневые овощи и мучались животами от теневой черешни и таких же теневых персиков. Сердобольная бабушка пускала нас в свой сад: не разводить персиков она просто физически не могла, духу не было у крестьянки не разводить сада. А вывозить их в город и продавать никаких сил уже не было. Местные же ее персиков не брали — у всех свои есть.
Конечно, совершенно не дело археологу самому резать и разделывать скот. Полное безобразие, что населению предоставляют самому снабжать себя кабачками и морковкой, а правительство устраняется от этого, несмотря ни на какие продовольственные программы. Полный бред — мобилизация людей на «борьбу с урожаем».
Естественно, совершенно не дело вся эта глобальная «неучтенка», когда тонущая в кипени вишневых садов деревня ест, превращает в компоты и варенья, продает и дарит городским родственникам десятки тонн теневых, никак не учтенных и не зафиксированных ни на какой бумаге вишен. Когда целые стада коров и гусей проходят по графе «неучтенные».
Разумеется, все это так. Но я ведь и не восхваляю «застой» как время полной честности и великой законности. Я просто показываю, что:
1) впервые за всю историю России население в «годы застоя» было хорошо накормлено. Сытнее не жили ни «при царе», ни при «Никите-кукурузнике»;
2) никакого «застоя» в сельском хозяйстве не было.
«Застой» в сельском хозяйстве — это время множества событий и глобальных, судьбоносных перемен. Вся жизнь русской деревни, ее традиционная жизнь окончательно переломилась в эту эпоху.
Достижения мобилизационной экономики
Сказанное в предшествующей главке может звучать приговором мобилизационной экономике. Да, в сельском хозяйстве она показала полную неэффективность. Но не сама по себе мобилизационная экономика плоха, а ее распространение на весь хозяйственный механизм в целом, на все отрасли народного хозяйства. Не будем даже говорить, что мобилизационная экономика — необходимость в эпохи войн и катаклизмов. Она и родилась во время Гражданской войны и показала свою высочайшую эффективность в годы Второй мировой войны.
Но и при мирном небе есть области, в которых мобилизационная экономика как раз очень эффективна и полезна. Например, создание инфраструктуры. Например, прорывы в космос.
Мобилизационные модели в экономике возникают всегда, когда нужно что-то освоить, построить, завоевать, закрепить. В мобилизационном режиме строились железные дороги в колониальной Индии и Африке. Вообще колониализм был не столько актом частной инициативы, сколько актом мобилизации громадных сил под руководством государства. Той же Ост-Индской компании, которой до 1958 года принадлежала почти вся Индия, государство помогало последовательно и упорно.
Освоение территории США тоже велось мобилизационными методами. То есть «простые парни», которые ехали на Запад на фургонах, тоже осваивали территорию, но как? Строили деревянную избу, разводили стада коров, распахивали прерию. Все замечательно и героично, но на создание современной инфраструктуры никак не тянет. К началу XX века промышленно освоенной была территория США к востоку от Аппалачей — знаменитый «промышленный ад», который и самим американцам совсем не нравился. Основная часть территории США была освоена и введена в цивилизацию во время Великой депрессии. И во многом усилиями американского ГУЛАГа, Администрации общественных работ (PWA) и Администрации гражданских работ Civil Works Administration — СВА.
На общественные работы в некоторых штатах забирала полиция всех безработных. В других местах шли по желанию, но шел-то кто? Люди, буквально умиравшие с голоду. Работы состояли в чем? В строительстве каналов, дорог, мостов, причем в основном в необжитых и болотистых малярийных районах. Например, на Юге, в штате Теннесси. Там была создана специальная Администрация долины реки Теннесси, которая построила гидроэнергетический узел в одном из самых отсталых и депрессивных районов США. Теперь там прогресс, цивилизация и капитализм, но создано это полурабским трудом безработных.
На общественных работах одновременно были заняты до 3,3 млн человек. Всего же через американскую систему «общественных работ» прошло 8,5 млн человек. Были лагеря семейные, а были и отдельные, мужские и женские. И не все супруги потом смогли воссоединиться — лагерь могли перевести в другое место. Всех в товарные вагоны — и поехали! Теоретически за работу платили из $30, но обязательные вычеты составляли $25. Фактически люди трудились за еду в условиях, вполне сравнимых со сталинским ГУЛАГом.
В Европе, особенно в Германии и Италии, в 1920–1940 годы тоже создавалась современная инфраструктура. Например, великолепные автострады, которые и сегодня так нравятся российским туристам.
В СССР мобилизационная экономика позволила еще при Сталине создать целые промышленные районы, сравнимые по масштабам с Руром, Манчестером или с «промышленным адом» США. Об этой эпохе я пишу в другой книге.[103] Но в СССР «годов застоя» велась работа над 15 крупнейшими народнохозяйственными программами. Среди них такие масштабные, как программа развития сельского хозяйства в Нечерноземной зоне РСФСР, создания Западно-Сибирского территориально-производственного комплекса, строительства БАМа, Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса и многое, многое другое.
