Император был блюстителем чистоты веры, гарантом ее сохранения в границах христианского мира; он же должен был заботиться о распространении христианства за пределы этих границ. Именно в этом своем качестве он и выступал как земное подобие небесного Бога.
Эти представления о власти стали в той или иной мере известны Древней Руси сравнительно рано. Уже в летописный рассказ о убиении Андрея Боголюбского (1174 год) было включено изречение византийского писателя VI века диакона Агапита: «Естеством бо земным подобен есть всякому человеку царь, властью же сана, яко Бог». Однако все эти идейные заимствования мало влияли на общественную жизнь. Так, распространившееся, несомненно, под влиянием Византии представление о княжеской власти как установленной Богом реально никак не повлияло на традиционные отношения князей со своими дружинниками, а позднее — со своими боярами. Сам характер этих отношений не способствовал переносу на древнерусскую почву византийских представлений о власти.
Положение стало меняться с объединением русских земель вокруг Москвы. Произошло резкое усиление власти государя — московского великого князя. Начался переход от отношений правителя и вассалов, основанных на неписаном договоре, условия которого, однако, были хорошо известны обеим сторонам и ими соблюдались, к иному типу отношений — отношениям между правителем и подданными. В таких условиях в древнерусском обществе закономерно должен был появиться интерес к византийским представлениям о власти. Росту такого интереса способствовало и воздействие некоторых внешних факторов.
До середины XV века существовало одно серьезное препятствие на пути прямого переноса византийских представлений о власти на русскую почву. Охарактеризованные выше представления о власти связывались в византийской традиции лишь с особой императора как единственного главы христианского мира и не распространялись на прочих правителей, живущих в границах этого мира. В конце XIV века константинопольский патриарх Антоний, приведя слова апостола Петра: «Бога бойтеся, царя чтите», пояснял великому князю Василию Дмитриевичу, что апостол «не сказал царей... но царя, указывая на то, что один только царь во вселенной». Апостол, разъяснял он далее, говорит «о царе природном, которого законоположения, постановления и приказы исполняются во всей вселенной, и его только имя повсюду поминают христиане, а не чье-либо другое».
К середине XV века в этом отношении произошли значительные изменения. Византийский император, изменив своей миссии защитника и блюстителя чистоты православия, направился в Италию к римскому папе и содействовал заключению там во Флоренции в 1439 году церковной унии, по которой православная церковь приняла латинское вероучение и подчинилась верховной власти папы. А вскоре после этого, в 1453 году, турки-османы взяли штурмом Константинополь и положили конец существованию тысячелетней византийской империи, что было воспринято древнерусским обществом как «Божья кара» за отступление греков от истинной веры. В то же самое время, в конце XIV—XV века, и многие другие православные государства были завоеваны османами. Те же, кто уцелел (Дунайские княжества, грузинские царства), стали вассалами султана.
О том, как были восприняты происшедшие перемены русскими людьми того времени, лучше всего говорят слова писавшего в первых десятилетиях XVI века псковского монаха Филофея: «Все христианские царства потопишась от неверных, токмо единого государя нашего царство едино благодатию Христовою стоит».
На всем протяжении Средневековья Древняя Русь ощущала себя частью того мира, который историк Дмитрий Оболенский назвал «Византийским содружеством». Теперь это «содружество» перестало существовать, и православная Россия оказалась одна в чужом окружении, которое ощущалось как инославное и потому враждебное. Что следует сделать, чтобы Россия не разделила судьбу других православных государств? Этот вопрос то вполне осязаемо, то незримо присутствовал с середины XV века в древнерусском общественном сознании. Так, в рассказе о нашествии на Русь татарского хана Ахмата (1480 год), сохранившемся на страницах Типографской летописи, неизвестный автор призывал «сынов русских» дать мужественный отпор татарам, указав им на печальный пример «великих государей», которые «не стяжа мужествене» и теперь скитаются по чужим странам «укоряеми и поношаеми, оплеваеми, яко немужествени». В начале XVI века, призывая Василия III преследовать еретиков, Иосиф Волоцкий указывает, что в противном случае Россия погибнет подобно тому, как погибло некогда «Ефиопское великое царство и Армейское и Римское». Все это придавало древнерусским рассуждениям о характере власти правителя тот драматический оттенок, который они в иной исторической ситуации могли бы и не иметь: в восприятии современников споры о том, как организовать управление государством, воспринимались как споры, касающиеся самой судьбы государства.
Для образованных кругов древнерусского общества (прежде всего духовенства) падение Византийской империи стало своего рода катастрофой мирового порядка — с исчезновением института императорской власти исчез верховный гарант сохранения традиционного порядка в мире как в светской, так и в духовной сфере. Не удивительно, что возникла острая потребность в том, чтобы заполнить возникший вакуум. Первые результаты предпринятых усилий можно обнаружить в тексте так называемого «Слова на латину», написанного в 1461/62 году в связи с возведением на митрополичью кафедру митрополита Феодосия. Главный герой этого произведения — великий князь московский Василий Васильевич, «богоутверженный и благоразумный благоверия держатель Роускых земель», который отстоял чистоту православия, отвергнув унию, заключенную во Флоренции, и сохранил самостоятельность московской митрополии перед лицом латинской угрозы. Бог «спас русскую церковь», утверждает автор Слова, «обличением Богом вразумлеваемого великодержавного Василья Васильевича, в благочестии цветущаго царя всей Руси». Образу Василия Васильевича противостоит в «Слове» византийский император, который «увязнув» «в сети злата», поднесенного ему латинянами, «сеятель злочестия показася» и тем привел к погибели «царствующий град». Напротив, Василий Васильевич не только сумел сохранить в чистоте православную веру в Русской земле, но и распространил православное учение среди иноверных: «Многих от язык агарянского племени и от жидовского роду и от иноверных... благоразумием от тмы на свет изведе». В «Слове» мы еще не находим прямого утверждения, что великий князь Московский занял в мире то место, которое ранее принадлежало византийскому императору, но в нем заложена основа для того, чтобы подобный вывод был в дальнейшем сделан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
