– Я, наверное, надоел вам своими гипотезами. Может, лучше приготовить кофе?
– Нет-нет, постойте, – она силилась сосредоточиться на какой-то важной для нее мысли. – Так значит, каждая частица – Вселенная? Так, что ли? Бесконечно огромная внутри и невидимая снаружи. И каждая – сама по себе, замкнутая и никогда не сможет установить с другими никаких контактов. Я правильно поняла вас?
Он нетерпеливо кивнул, поторапливая ее, как всякий хороший преподаватель, чтобы она сама сделала вывод.
– Хорошо, но разве вы не собирались на примере этих самых фридмонов объяснить мне наше положение? Или вы хотите сказать, что и каждый отдельный человек – тоже некое подобие фридмона?
Он давно уже забыл, по какому поводу упомянул об этой гипотезе; он никогда бы не сделал подобного вывода. Проводимая ею аналогия показалась ему неуместной. Но сейчас эта девчонка была единственной его студенткой и единственным собеседником, она в любой момент могла снова забыться странным сном, поэтому он решил взбодрить ее своим собственным абсурдным выводом и ответил:
– Разумеется! Хотя нет, это слишком! Человек – не замкнутая система, – поправил он себя, как добросовестный ученый. – Но представьте себе такое! Вот мы приняли за исходный момент, что наша Вселенная – микрочастица. Хорошо, но разве нельзя допустить, что подобно тому, как мы расщепляем ядра материи и сталкиваем их одно с другим, чтобы получить все новые и новые частицы, мы и сами могли оказаться в таком же положении. Наша Вселенная попала в циклотрон иного, более совершенного разума, и он расщепляет ее, чтобы изучить. Вполне допустимо, так ведь? И вот, во время этого самого расщепления нашей Вселенной мы с вами случайно попали вместе с яхтой в новый фридмон, у которого свои внутренние законы и иное время.
– Вы это серьезно? – побледнела девушка и стала поправлять ослабевшей рукой сбившиеся брюки.
– Разумеется, серьезно, – через силу засмеялся он, и ему сделалось жутко.
– Но почему вы такой жестокий?!
– В природе не бывает жестокости. Как биолог, вы должны знать это.
Однако биологиня не выглядела испуганной. Она спокойно взбила смятые подушки и снова улеглась на них.
– Я сейчас принесу вам кофе, – сказал он.
– Нет-нет, лучше веточку!
– Какую веточку?
Тревожное воспоминание о какой-то веточке расплывалось в тайниках его памяти. Неужели время уносило их назад, в прошлое, даже во время разговора? Да, собственно, так и должно быть. Обманчивое чувство стабильности мгновения исходило от этого загадочного вещества – человеческого мозга, только он единственный и мог противопоставить себя времени в какой-то степени.
Устремленные на него «аметисты» утратили свой благородный блеск и напоминали осколки пивной бутылки.
– Веточку, профессор, веточку! Уф, лучше умереть!
Ее веки конвульсивно дрогнули, словно она и на самом деле собралась помирать.
– Не надо, слышите! Прошу вас! Давайте я отнесу вас в лодку! – бросился он к ней, схватил за плечи и ужаснулся: тело ее покоилось на кровати в какой-то смертельной расслабленности. Он подхватил ее на руки и вынес на палубу. Стал торопливо натягивать на нее спасательный жилет. Она несколько минут держалась на ногах, но потом упала в лодку и простонала:
– Этот ужасный свет! Я не могу, я боюсь его!
Лишившись той иллюзорной защищенности, которая у них была в каюте, он почувствовал себя брошенным и одиноким. Ведь девушка вот-вот уснет, и он останется один. И все же возвращаться в каюту нельзя, надо остаться здесь и надеть спасательные жилеты. Черт возьми, почему, если все это уже происходило с ними и если это он писал записки, почему он не упомянул о лодке? И на что, собственно, они оба надеялись, уж не на то ли, что как были подняты кем-то или чем-то над морем, так и будут опущены обратно? А эта убийственная усталость? В записках об этом ничего не говорилось.
– Пойду в каюту, – девушка стала выбираться из лодки.
– Погодите, я придумаю что-нибудь!
Он потащился к трюму, на ходу надавливая рукой место в области печени – уж она-то первой должна реагировать на силовые поля, – но боли не чувствовал. Наверняка усталость исходила от всеохватывающего страха и безуспешных попыток подавить его, от губительного однообразия этой их маленькой Вселенной. И может, именно сон представлял собой в этой ситуации хоть какой-то выход.
Он нашел в трюме запасной парус, и ему пришло в голову, что, если один его край спустить через релинг, не привязывая, а в середине лодки укрепить мачту и одно из весел, а к ним прикрепить второй край паруса, получится что-то вроде палатки.
Девушка с трудом переставляла ноги, еле-еле шевелила руками. Он тоже утратил ловкость и делал все с неимоверными усилиями. Наконец укрытие было готово. Он залез внутрь, опустил край паруса, и лодку заполнил мрак. Еще раз проверил устойчивость мачты и весла, затем выполз наружу.
– Можете входить, только осторожно. И да приснятся вам сны лучше предыдущих.
– А вы?
Он зашнуровал на себе спасательный жилет, ответил, не отвлекаясь:
– Принесу матрац и устроюсь рядом с вами. Так что не бойтесь.
– Но это может быть опасно.
– Если что-нибудь случится, ухвачусь за лодку.
– И перевернете ее, – сказала она, тотчас поняв, что подумала в этот момент только о себе. Затем приказала: – Дайте сюда матрац, я пристрою его рядом с лодкой.
Благодаря их общим усилиям матрац действительно поместили между релингом и резиновой лодкой, вплотную с ее резиновым бортом, и профессор погрузился во мрак, который не пугал его, ибо в этой обратной Вселенной, где они находились, куда страшнее был свет. Он лег с ощущением человека, который был разбужен ночью кошмарами и теперь снова возвращается в царство сна с робкой надеждой на то, что они больше уже не повторятся, что назавтра мир снова будет на своем месте, а он снова обретет в нем свое место.
Он полагал, что девушка давно уснула – не видя ее, поскольку высокий борт лодки возвышался между ними, как крепостной вал, – и задумался о возникшей в памяти птице, летавшей за тридевять земель за веточкой. Страх его все еще противился сну, и он снова силился доказать, что это противоестественно, чтобы животное или птица желали того, что не входит в сферу их жизненных потребностей. И в этот миг до него донесся голос феминисточки:
– Эй, фридмон, идите в лодку! Но без глупостей! Это я говорю серьезно.
– Какие еще глупости?
– Знаете, какие. Давайте идите, иначе я тоже не усну.
Он молча лег рядом, а липнувшие друг к другу синтетические жилеты зашуршали, обезопасив их тела от соприкосновения.
Однако ему не хотелось умирать в одиночестве, и он мысленно обратился к женщине на портретах. Конечно же, он любил ее, если воспоминание о ней, пусть и неясное, так согревало сейчас его душу.
Студентка зашевелилась, зашуршала своим жилетом и толкнула его.
– Дайте руку! – попросила она. – Дайте, прошу вас, но не воображайте черт знает что!
Ее пальцы сплелись с его пальцами, сначала как бы инстинктивно спасаясь от чего-то, потом сжались в кулачок и доверчиво устроились в его ладони. Ольга делала так же… Но кто такая Ольга? Впрочем, это уже не имело значения!
И он снова позвал к себе в лодку женщину с портретов и повел ее за руку в невидимую и неопределенную в пространстве и времени неизвестность.
22
В полусне он пытался обнять какую-то девушку. Запыхавшись, он тыкался наугад, пока девушка наконец не завизжала, а на него самого не свалилось что-то мягкое.
Он долго выпутывался из какого-то полотнища и метался в ковчеге с мягкими пружинящими стенами, уверенный, что все это ему снится и что он никак не может проснуться. А когда, наконец, выпутался из полотнища и оглянулся вокруг, то увидел в мутном свете стоящую в двух шагах девушку.
Он не помнил ее лица, помнил только тело, однако оно оказалось упрятанным в дурацкую одежду. Верхняя часть была упакована в объемистый жилет канареечного цвета, из которого торчали рукава толстого свитера цвета бордо, а ноги терялись в широченных брюках из грубого синего вельвета. В поясе брюки были тоже широки, и девушка поддерживала их рукой, косточки которой побелели от длительного напряжения.
Он привстал, продолжая единоборство с огромным, белым как саван полотнищем, и тогда девушка-сновидение отошла назад, путаясь в широченных брючинах, и снова завизжала.
Он замер, позабыв о своем намерении высвободиться из плена, и почувствовал, что что-то плотно сжимает его грудь, с шумом прилепляясь и отлепляясь от потной груди.
Похоже, его испуг успокоил девушку, и тем не менее она приказала:
– Не вставайте!
Затем наклонилась и быстрым движением вытащила из-под полотнища весло, воинственно подняла его, заодно подтягивая сползавшие брюки, и спросила:
– Кто вы такой?
Перед ним белела каюта. Где-то за ней возвышалась мачта с красным сигнальным фонарем на рее.
