Затем он услышал гул мотора приближающейся машины. Она ехала с выключенными фарами. Потом остановилась.
Вспыхнули фары, и это было похоже на ослепительно белый взрыв, затем открылись двери. Бенни легонько подтолкнул Пэт вперед:
— Эл, да выключи же ты эти чертовы фары.
Ответа не последовало. Было совсем тихо, затем в лучах света обозначались лицо с резкими морщинами, идущими от носа к подбородку, и близко посаженными глазами, в которых на свету был заметен безумный блеск.
— Детка! — Пендлтон протянул к ней руки. — Девочка моя…
От следующего шага его удержал пронзительный, истерический вопль, сотрясший все тело Пэт, выгнувший его дугой. Теперь она дрожала крупной дрожью, словно внезапно распрямившаяся пружина.
Она увидела человека, которого ненавидела больше всех на свете. Пендлтон знал это. У него в руке появился пистолет, и он начал медленно наступать на дочь.
— Убей его, — твердила она. — Убей его.
— Пендлтон. Стой!
Пендлтон не остановился. Он сделал еще один шаг и протянул руку к дочери. И только когда Бенни оттолкнул девушку от него, Пендлтон словно очнулся. Он вскинул пистолет. Бенни еще никогда не доводилось видеть вооруженного Пендлтона.
— Ты же убьешь ее!
Он остановился.
Больше они уже не слушали бормотания Пэт. Их взгляды встретились, и главный вопрос был в том, кто первым дрогнет и отведет глаза.
— Пендлтон, — сказал Бенни. — Тебе конец.
Бенни еще никогда не видел этого человека в таком оцепенении.
— Пендлтон, ты проиграл. Ты потерял Пэт навсегда.
— Убей его, — сказала она.
Пендлтон зашевелил губами:
— Тейпкоу, я сохраню тебе жизнь. Тейпкоу, ты будешь жить.
— Убей его, — сказала она.
Бенни нечего было ответить на это, ему вообще было нечего сказать, и тогда он расхохотался. Он рассмеялся в лицо старику, и его смех прозвучал столь же чудовищно, как и истерические вопли Пэт. Бенни понимал, что противник уязвлен, он видел — тот пошевелился, в то время как сам Бенни еще крепче сжал руку девушки, выгадывая момент для решающего удара.
И тут Пендлтон не выдержал. Он ринулся вперед, отчаянно размахивая руками и в припадке безумной ярости даже забыв о своем пистолете, который упал на землю, словно камень, так никого и не убив. Однако при падении ствол задел висок Пэт, и произошло то, что только и могло охладить пыл Пендлтона. Пэт упала, на ее волосах была кровь.
Бенни подождал, пока они не окажутся рядом, распластавшаяся без чувств на земле и прерывисто дышавшая девушка и склонившийся над ней рыдающий Пендлтон.
Бенни был вне себя от ярости, но именно этот гнев заставил его помедлить еще немного. Затем, не будучи в силах сдержать себя, Бенни занес ногу и что было силы пнул стоявшего на коленях человека. И продолжал пинать до тех пор, пока тот не отполз от дочери. Теперь Пендлтон сидел на земле, подняв на него злые, словно остекленевшие глаза, которые, похоже, так и не увидели дула направленного на него пистолета. Он выстрелил прямо ему в лицо.
Потом еще и еще. Пистолет плевался огнем, содрогаясь в его руке, а затем замолчал. Кончились патроны.
Еще какое-то время Бенни неподвижно стоял в лучах белого света фар. Затем склонился над Пендлтоном и нашел у него в одном из карманов маленький клочок бумаги, исписанный цифрами и названиями итальянских городов. Он выпрямился и странно замер, даже не заметив, как его пальцы разжались и из них выскользнул пистолет. Он просто стоял, чувствуя себя совершенно опустошенным.
Когда же он поднял Пэт на руки и крепко прижал к себе, то им овладело совершенно новое ощущение. Он подумал о том, что теперь, когда они снова вместе и так близки, его душе больше не страшна никакая пустота.
Глава 26
Док Уэлч снова натянул на Пэт одеяло, оставив руки снаружи и сделав так, чтобы все выглядело аккуратно.
— Не о чем беспокоиться, Бенни. Она проснется с головной болью. Просто дай ей еще одну такую. — И он протянул таблетку. Док закрыл саквояж. — Теперь о другом. Судя по тому, как ты это описал, она явно подсаживается. Дай-ка тот шприц. — Бенни вытащил шприц из своего кармана и передал ему. — Видишь эти деления? Увеличивай дозу от сих до сих. Через одинаковые интервалы. У тебя пока достаточно раствора?
— Это не имеет значения. Когда кончится, тогда и кончится. Она больше не будет иметь дело с этой дрянью.
Док Уэлч лишь приподнял брови, потом пожал плечами. Бенни положил шприц обратно в карман:
— Она завяжет. Я слежу за этим. Теперь дело обстоит по-иному.
— Надо думать, все это твоя идея?
— И ее.
— Как скажешь. — Док потянулся за шляпой. — Ты что-нибудь знаешь про лечение?
— Оно тяжелое, я знаю.
Док рассмеялся:
— Оно бесполезное. Ни у одного дилетанта это не получится. — Он пошел к двери.
— Док, твой способ лучше?
— Я не знаю, но он более научный. — Он снова рассмеялся.
— Послушай, док. Ты можешь сделать это для нас? Помочь ей соскочить?
— Конечно, Бенни. За ту же плату. — Док Уэлч закрыл дверь.
Бенни пошел на кухню и выпил чашку кофе. Дом странно затих. Бенни допил кофе и отправился спать.
Он проснулся поздно. Дом по-прежнему был тихим, большим и пустынным, но это была другая тишина. Она походила на ожидание, на задержку дыхания перед очередным значительным усилием.
Вот только делать Бенни было нечего, кроме как ждать.
Альверато уехал, так же как и Берди. У остальных ребят были свои пристанища в городе и в некоторых местах на побережье. Это был день, когда они забирали груз.
На яхте Альверато был радист, которому предстояло говорить с человеком на берегу, а у этого человека — телефон, обеспечивающий связь с тем местом в Уэстчестере, откуда Бенни предстояло слушать, как будут забирать товар. Таким образом, ничто не было пущено на самотек, все согласовано и подготовлено к отгрузке.
Бенни прошелся по пустому дому, от комнаты с письменным столом Альверато и телефонами через холл к обшитому панелями бару. На стене висела голова кабана, и два бессмысленных глаза, сделанных из стекла, смотрели в другой конец комнаты — на дверь.
Было двенадцать пятнадцать. Выпить чего-нибудь, что ли? Но он не стал этого делать, повернулся, чтобы подняться по лестнице.
Пэт сидела за фортепьяно, уставившись невидящим взглядом в другой конец комнаты.
— Пэт, — сказал он. — Ну как ты?
— Нормально.
Бенни прошел через комнату и коснулся ее руки:
— Еще один день, Пэт, и мы свободны.
Она повернула голову и посмотрела на него.
— Уже пора, — сказала она, — первый час.
Она задрала рукав свитера, оголив нежную кожу руки.
— Попозже, Пэтти. — Он улыбнулся ей и медленно опустил рукав. — Ведь сейчас ломки нет, правда?
— Уже пора.
— У тебя есть эта таблетка, Пэтти. Ты сейчас в полном порядке, ведь так?
Свет из окна, казалось, режет ей глаза. Она отвернулась.
— Полежи немного. Я приду попозже. Сейчас тебе это не нужно, Пэтти, ты прекрасно себя чувствуешь.
— Прекрасно, — сказала она.
На какой-то момент он забыл про то, что это за день, и про телефоны, и про ожидание, но сейчас увидел часы на каминной полке и пошел к двери:
— Ты прекрасно себя чувствуешь, Пэтти. Жди меня здесь.
— Прекрасно, — снова сказала она.
Когда он закрыл дверь, она сказала что-то еще, но он не расслышал.
Двенадцать тридцать.
Он снова остался один. Время съежилось, но не ожидание.
Мертвый кабан на стене посмотрел на него. Он повернулся, прошел обратно.
Час.
Он оставил дверь в бар открытой, так что стеклянные глаза смотрели на него, когда он находился на полпути через холл. Этот проклятый кабан действовал ему на нервы, и он сменил направление, чтобы пройти ближе к стене. Кабан отстал, только когда он был на полпути к бару.
Час двадцать.
Возможно, Пэт следовало бы принять маленькую дозу — так, на всякий пожарный; он какое-то время будет занят.
Потом он увидел ее сквозь стекло парадной двери, на ступеньках, ведущих к аллее.
— Пэт!
Она повернулась, наблюдая за его приближением.
— Ты в порядке, Пэт?
— У меня болит голова. Бенни, уже пора. Уже за час перевалило.
— Чуть попозже, Пэт. А сейчас иди наверх.
— Ты сказал, что поможешь мне.
— Иди наверх. Ты сейчас в порядке, ведь так?
— Ты не дашь мне?
— Пэт, послушай меня. Попозже. Сейчас я занят, а ты прекрасно себя чувствуешь.
— Прекрасно, — сказала она.
Час тридцать пять.
— Пэт, мне нужно бежать. Я…
— Отлично, отлично, — сказала она, непроизвольно вскинув руку и ущипнув себя за мочку уха.
Час сорок. Теперь телефоны. Нет, слишком рано. Бар…
Стеклянные глаза и стеклянные бутылки выглядели тусклыми из-за того, что переместилось солнце. Бенни хотелось выпить. С ним это редко случалось, но сейчас хотелось. Любая старая бутылка, одна из тех — под высохшей кабаньей башкой.
