— А зачем? Все равно не смог бы ты нести меня на себе по сей зыбкой дороге из тины плавучей, а жалобы мои лишь зазря отвлекали бы тебя от задачи твоей нелегкой.
— А ты, видать, не плакса, — заметил он, стаскивая сапоги и выжимая носки.
— Спасибо уж, — она вдруг расхохоталась. — Ой, посмотри-ка на ноги свои!
В усиливающемся утреннем свете он увидел, что те покрыты затейливыми синими разводами от полинявшей курьерской униформы.
Потянувший предрассветный ветерок заставил Барнвельта застучать зубами.
— Бр-р! — поежилась Зея. — А я-то почти высохла после первого купанья! А ну-ка скидывай одежу свою промокшую и позволь мне отжать ее как следует. Иначе в сырости такой вовек ей не высохнуть.
Подкрепляя слово делом, она мигом выскользнула из своего эфемерного наряда и отжала его за бортом плота. Прошлое Барнвельта, прочно гнездящееся в округе Чатагуа, решительно заявило о себе, залив ему щеки ярким закатным румянцем, в то время как Зея вела себя с непосредственностью годовалого младенца.
Деловито развесив свои причиндалы на уцелевших реях плота, она обратилась к Барнвельту.
— Что же удерживает господина моего от действий? Иль уродства какого стыдишься ты в членах своих?
Барнвельт молчаливо повиновался.
Когда он снимал куртку, из-под нее выпало письмо Шиафази. Он скомкал его и швырнул за борт. Теперь оно все равно было ни к чему и могло лишь вызвать ненужные сложности, пробудив любопытство королевы Альванди относительно того, с чего это вдруг сунгарцам так понадобились ее друзья из Ньямадзю.
— Если к этим твоим волдырям добавится еще и солнечный ожог, ты и шагу ступить не сможешь, — заметил он. — Может, сорвем этот старый парус и укроемся… Хотя нет, лучше его пока оставить, иначе Часк нас не найдет,
— А ежели корабль твой не появится?
— Чего-нибудь придумаем. Может, у меня получится сходить ночью обратно в поселение — стащу чего-нибудь поесть и снасти, чтоб вооружить этот плот или построить новый. Хотя, по-моему, это не совсем жизненная идея.
— О, столь расторопный герой, как ты, с любыми обстоятельствами управится! А между тем неплохо было бы и подкрепиться, ибо разгулялся у меня чудовищный аппетит.
— Да где же я тебе возьму тут еду?
— Но при выдающихся способностях твоих наверняка выдумаешь ты некий способ хитроумный…
— Спасибо за комплимент, милочка, но даже я не всесилен. И нечего смотреть на меня таким голодным взглядом! Это напоминает мне о зверских обычаях твоей родины.
— Да прекрати ж, наконец, усмешки свои и оставь в покое сию тему! Вовсе не я оный обычай выдумала! И не волнуйся, пожалуйста, что в отношении тебя строю я планы людоедские, ибо, подобно шомалу скаковому, одни в тебе жилы да кости!
Он зевнул:
— Пока мы тут ждем, стоит чуток поспать. Давай заваливайся, а я подежурю.
— Но разве не следует тебе отдохнуть первому? На долю твою выпала самая тяжелая…
— Спать! — гаркнул Барнвельт, ощущая очередной приступ мужского превосходства.
— Хорошо-хорошо, господин благородный, — пробормотала она, кидая на него воинственный взгляд.
Он уселся на палубе, спиной к мачте, обводя глазами горизонт. При этом ему то и дело приходилось отвешивать себе чувствительные щипки и шлепки, чтобы не задремать ненароком. Высохнув, морская вода оставила на коже множество крохотных крупинок соли, отчего та жутко зудела. Почесывая бритую голову, он обнаружил, что на ней проклюнулась основательная щетина. Надо было в темпе придумывать, чем ее сбрить, иначе его инопланетное происхождение очень скоро стало бы очевидным.
— О Сньол! — воззвала Зея жалобным голоском. — Слишком замерзла я, чтобы заснуть!
— Ну иди сюда, я тебя погрею, — не подумав, ляпнул Барнвельт и тут же об этом пожалел. Быстрым кошачьим движением Зея поднырнула ему под правую руку и пристроила голову у него на груди. Она действительно вся дрожала от холода.
— Так-то лучше, — удовлетворенно пробормотала она, улыбнувшись ему.
«Да неужели?» — подумал Дирк, в душе которого две стороны его натуры осторожный, расчетливый делец и здоровое, молодое животное — тут же сцепились в смертельной схватке. Кровь гулко застучала у него в висках.
На сей раз делец одолел.
— Извини, — буркнул Барнвельт, решительно поворачиваясь к Зее спиной и протягивая руку к своей одежде, которая свисала с вант.
Она была еще влажной, чего и следовало ожидать при столь близком соседстве с водной поверхностью. Тем не менее он напялил на себя непросохший костюм, бросив через плечо:
— На веревке наши шмотки в жизни не высохнут. А если их надеть, тепло тела их со временем высушит. Тебе, пожалуй, тоже лучше одеться.
— Уф! — вздохнула она, вертя в руках порядком потрепанную тунику. — Ну ладно, как скажешь, господин мой.
Она через голову влезла в свое полупрозрачное одеяние.
— А теперь изволь-ка опять согреть меня, ибо зубы мои начинают стучать, будто кастаньеты танцора балхибского!
Они опять устроились у основания мачты. Луны зависли уже у самого горизонта — в самом скором времени должно было показаться солнце. Зея довольно вздохнула и улыбнулась Барнвельту. И прежде чем он осознал, что такое творит, он склонился над ней и поцеловал.
Она ни оттолкнула его, ни ответила на поцелуй. Вместо этого на лице ее было написано неподдельное изумление и растерянность. Наконец она выговорила:
— Ужель сие и есть тот земной обычай, «поцелуем» именуемый, о коем знаю я только из слухов?
— Ну да. А он что, еще не дошел до Квириба?
— Говорят, что повесы отдельные в наших краях уж вовсю его практикуют, хоть никто из круга нашего придворного пока мне его не показывал. Верно ли, что средь землян это нечто вроде приветствия, что свидетельствует о любви и почтении?
— Так меня, по крайней мере, уверяли.
— Чудесно! Можно и должно, чтоб подданные верные любили особ династии царствующей! Так что, дражайший Сньол, яви доброту свою еще разок, дабы доказать свою преданность трону!
В голове у Барнвельта мелькнула мысль, что у слова «любить» довольно много значений, но он уступил просьбе. Зея, как он обнаружил, демонстрировала исключительные способности совершенствоваться с практикой.
В висках у него опять застучало. Барнвельт-Здоровое животное, сбитый было с ног, опять поднялся и вцепился в Барнвельта-Дельца. Последний взмолился: «Ради всех богов, Дирк, опомнись! Если ты будешь продолжать в том же духе, а она не станет противиться — что просто однозначно, — это может стоить тебе головы! Погоди, вот уладишь все дела и проблемы, связанные с нынешним предприятием…»
Барнвельт-Животное никаких аргументов не выдвигал, да это ему было и ни к чему. Пользуясь явным превосходством в грубой силе, он повалил Барнвельта-Дельца на ковер. Ко всему прочему он выяснил, что частичное прикрытие прелестей Зеи ничуть не преуменьшило его желаний, а, скорее, еще больше их стимулировало.
Он поменял положение, поскольку придавленная Зеей правая рука у него начала затекать. В этот момент показавшееся вдали светлое пятнышко заставило его резко выпрямиться.
— В чем дело, дражайший мой друг? — забеспокоилась Зея. Барнвельт неохотно высвободился из ее объятий и указал на крошечный белый треугольник, который поднимался на фоне светлеющего неба над западной стороной горизонта.
— Если не ошибаюсь, это парус «Шамбора»!
Он обвел Зею долгим, медлительным взглядом. Однако Барнвельт-Делец к тому моменту сумел вновь оказаться у руля. Дирк мрачно занялся утренней зарядкой. Трухлявые доски древнего плота только поскрипывали под его отжиманиями и приседаниями.
— Чем это занят ты? — изумилась Зея. — Уж не ежеутренним ли поклоненьем угрюмым богам ньямским?
— Понимай как знаешь. Просто слегка упражняюсь, чтобы… гм… усилить кровообращение. Хочешь, сама попробуй.
Наконец он остановился, тяжело отдуваясь.
— Слушай, мне тут пришло в голову, что, может, это вообще не наш корабль. Так что давай-ка лучше заляжем за мачтой, чтоб зря не светиться.
— А ежели это неприятели наши?
— Слезем в воду и будем молиться, чтоб фондаги нам чего-нибудь не отгрызли.
Под напором рассветного бриза парус стремительно рос. Когда он приблизился настолько, чтобы из их укрытия можно было разглядеть корпус, Барнвельт удостоверился, что это действительно «Шамбор». Однако он выждал еще немного, пока не углядел на руле Часка, после чего вскочил, издавая вопли и размахивая руками.
Через несколько минут суденышко врезалось носом в водоросли и уткнулось в плот. Барнвельт помог Зее перелезть через фальшборт и вскарабкался следом.
Он мрачно уверял себя, что только редкостная удача позволила ему избегнуть вступления с принцессой в интимную связь, которая бог знает чем могла закончиться. Но в то же самое время еще одна, наименее практичная сторона его натуры — Романтичный Мечтатель Барнвельт — тихонько шептала: «Ах, но ты же все равно ее любишь, и вовсе не как верный подданный царственную особу, вовсе нет! И когда-нибудь, наверное, вы все равно с ней как-нибудь, где-нибудь соединитесь. Когда-нибудь. Когда-нибудь…»
