— Да знаю, знаю! — отмахнулся барон. — Нам бы ночь простоять да день продержаться!
— А дальше-то что? — заинтересовалась Яга.
— Должен приехать боярин Бунша. Мы короновать его в Париж и создать правительство изгнаний! На границе ошивается всякий сволочь, из нее мы есть сколотить армий. Наше дело — левое, мы есть победить!
— Ты на левак-то особо не рассчитывай, — нахмурилась Яга. — Лучше думай, что делать? Эх, в тюрьму бы их!
Барон даже подпрыгнул от воодушевления:
— О! Ви есть большой талант! Вас ждет большой силиконовый грудь! В Париже есть ошшень хороший тюрьма, называется Бастилии! Надо их туда посадить.
— Ну, с твоей гвардией этого не осилить, — отмахнулась Яга. — Если только обманом…
— О, я, я! Мы есть ошшень ловко их обмануль! Мы их будем пригласить на королевски обед, а приведем их в Бастилии! О, какой там твердый стен и прочный запор! Они будут там сидеть ошшень, ошшень долго! Я всех врагов нашего Рейха помещаю в Бастилии! Миледи! Граф! Вы мне помогать разработать наш гениальный план!
20.
После обеда богатыри не удержались и прилегли отдохнуть часок-другой. Хозяин, впервые в своей жизни получивший золотую монету, приказал своим слугам закрыть гостиницу, дабы не потревожить сон богатых клиентов. Поэтому шпики, разосланные по всему городу, так ничего и не смогли пронюхать. Они крутились возле гостиницы, заглядывали в пыльные окна, время от времени получали зуботычины от хозяина, но толком ничего не узнали.
Богатыри проспали до обеда. Первым вскочил Яромир:
— Подъем, братцы, ехать пора!
— Како пора?! — возмутился Муромец, продирая глаза. — Дай хоть на людей посмотреть, по чужой столице побродить. Когда еще сюда попадем?
— Так ведь опоздаем!
— Ни шиша не опоздаем, — отмахнулся Илья. — Ты, брат, знай истину: солдат спит, служба идет! Все равно без нас ничего не случится.
— Это точно! — согласился Добрыня, сладко потягиваясь. — Государственные лбы всегда торопят, а на поверку оказывается, что недельку-другую можно было погулять.
— Мне очень хочется осмотреть местные достопримечательности, — сказал Попович. — Говорят, здесь есть театр!
— А что это такое? — сразу заинтересовался Яромир.
— Этого сразу не объяснишь, — сказал Попович, натягивая штаны. — Это, брат, такая штука, что только ахнешь!
Яромир сразу загорелся желанием попасть в театр:
— Тогда пошли поскорее, чего время тянем?
— Да идем уже, идем! — отозвался Илья. — Дай хоть причесаться! — Он встал у зеркала и принялся разглаживать искусственные кудри. Кудри слиплись от пыли, и Муромец вынужден был снять парик, чтобы его отряхнуть. Он открыл ставню, и в этот момент в окне показалась вытянутая физиономия очередного шпика. Не говоря ни слова, Илья опустил ему на голову кулак, с удовлетворением услышал стук упавшего тела и только после этого от души тряхнул парик. Кудри от испуга сразу завились в бараньи завитки.
— Вот теперь полный порядок!
Полуденный Париж встретил их веселым гомоном и толкотней. Друзья побродили по рынку, купили четыре бублика и уселись в тени, не обращая внимания на шпиков, которые пришли в необычайное возбуждение. На выходе с рынка богатырей остановил патруль. Мрачные мужики в черных ливреях, с алебардами наперевес, окружили друзей и мрачно предложили проследовать «куда следует». За что командир патруля получил бубликом в лоб и мгновенно окосел. Остальные попытались разбежаться, но не успели. Получил каждый.
— Чтобы никому не было обидно! — проворчал Илья, нагружая дергающиеся тела на телегу с мусором. — Н-но, милая! Пошла!
Яромир подхватил алебарды, переломил их, как соломины, и бросил туда же. Обрадованная лошадь резвым шагом припустила к выезду из города. Народу такой поворот событий неожиданно понравился.
— Так их! — крикнула румяная торговка. — А то привыкли обирать!
— Как воров ловить, так их нету, а как к людям приставать…
— Вот и получили! — добавил кто-то.
Богатыри покинули рынок, чувствуя себя героями. За их спинами продолжался веселый гомон и шум. Это рыночные торговцы всем скопом лупили пойманных шпиков. Из темного переулка выскочили, цыгане и окружили друзей разноцветной галдящей толпой. Они зазывно лыбились и разминали вороватые ручонки. Яромир, ни разу не встречавшийся с представителями этого своеобразного племени, слегка подрастерялся, но Илья поднял кверху кулак и гаркнул:
— Ша! Кто подойдет на расстояние кулака, убиваю на месте!
Цыгане очень сильно расстроились, поскольку богатыри представляли собой хорошую добычу. Наиболее радикально настроенные члены этого племени все-таки решились на каверзу и попытались натравить на богатырей медведя. Медведь вышел на двух лапах и заорал дурным голосом, оскалив слюнявую пасть. Яромир с трудом сдержался, чтобы не влепить косолапому оплеуху. В последний момент он все-таки сообразил, что глупый зверь в общем-то, не виноват.
— Ладно тебе, Миша! — Яромир приобнял медведя за плечи. — Довели тебя басурмане! Тебе на лужайке лежать, а не здесь париться. На-ко, хлебни!
С этими словами он вытащил бутылку с Надракакашем и плеснул медведю в открытую глотку. Медведь закрутился винтом сначала вправо, потом влево и, взревев дурным голосом, бросился на цыган. Разноцветные юбки, кафтаны и штаны замелькали в воздухе. Богатыри не успели удивиться, а бродячих «артистов» и след простыл. На месте толпы остались сиротливо лежать чья-то огромная вставная челюсть и накладные груди. Медведь продолжал носиться по улице, обхватив лапами умнеющую голову, завывая, как ночной демон. В одном из переулков он столкнулся с гвардейцами кардинала.
— Прривет, уррки! — рявкнул он, с мучительным трудом произнося членораздельные звуки. — Дерржись! — и с давно забытым рвением пошел окучивать блюстителей порядка. Но этого богатыри уже не видели. Их внимание привлек народ, собравшийся на площади.
Осторожно, стараясь никого не покалечить, богатыри пробились через толпу и увидели странное, пугающее зрелище. На высоком помосте стоял палач с топором и неторопливо жрал пирожное. Он слизывал с толстых, мясистых губ крошки, прихлебывал из плетеной бутылки и сладко жмурился от солнечного света. Рядом стоял бородатый, простоволосый мужик. Было видно, что его наспех привели в более-менее пристойный вид. Только расплывшийся под глазом синяк и ссадина на губе говорили о том, что с мужиком работали специалисты из тайной канцелярии. Напротив помоста возвышалось нечто вроде ложи. Там уже сидели дамы и с вожделением готовились созерцать предстоящее действо. Расфуфыренные франты обмахивались кружевными платочками и томно улыбались. Не улыбался только долговязый тип в мантии. Он держал в руке свиток и скрипучим голосом зачитывал приговор:
— На основании вышеизложенного, за попытку взлететь на воздушном шаре с целью покушения на его высокопреосвященство, Жан-Поль Монгольфей приговаривается к отрубанию головы и прочих конечностей тела. Вердикт суда: казнить. Нельзя помиловать! Подсудимый! Вам дается последнее слово.
Бедолага подошел к краю помоста, и толпа загудела. Палач встрепенулся, перестал облизывать пальцы и на всякий случай схватился за топор.
— Братцы! — забормотал мужик, но его тут же грубо перебили:
— Говори громче, не слышно!
— Братцы! — завопил осужденный. — Вы ведь меня знаете! Я занимаюсь наукой и никого не хотел убивать! Это поклеп! Это попытка остановить прогресс! Не остановите! — Он повернулся к судьям. — Мысль остановить нельзя!
— Мысль, может быть, и нельзя, — пробормотал судья. — А тебя можно. Палач, приступай!
— Палач растопырил руки и пошел на мужика, скабрезно ухмыляясь:
— Иди ко мне, пташка! Сейчас тебе будет хорошо. Дядя сделает тебе маленькое бобо!
— Уйди, фашист проклятый! — заорал мужик, уворачиваясь от гнусных объятий. На трибуне вип-гостей весело заржали. Какая-то девица хлопнулась в обморок.
— Что творится-то?! — возмутился Яромир. — Надо их остановить! Ведь порешат мужика!
— Мы не имеем права вмешиваться! — зашептал Попович. — Не забывай, мы — гости. К тому же у нас задание!
Яромир упрямо мотнул головой:
— Ну и что, что гости? Значит, терпи любое безобразие? Да меня всю жизнь будет совесть мучить, ведьне виноват мужик, по глазам вижу!
— Илья! — взмолился Попович. — Ну скажи ему! Илья засопел:
— Вообще-то… — начал он, но тут изобретателя наконец поймали и потащили к плахе. Илья чертыхнулся и полез на помост. Вслед за Ильей на помост влезли все четверо. Толпа загудела. Палач растерялся и повернулся к судьям:
— Нет, ну совершенно невозможно работать! Уберите болельщиков!
Судья вскочил, замахал руками. Толпа гвардейцев, спутавшись алебардами, ринулась на помост и тут же улетела за пределы площади после пинка Добрыни Никитича. Илья поднял руку:
— Я отменяю казнь!
— Казнить! Нельзя помиловать! — заверещал судья, срывая с головы парик и обнажая круглую, как бильярдный шар, голову. Яромиру немедленно захотелось украсить ее всеми полагающимися шишками. И он не стал сдерживать благородного порыва. Соскочив с помоста, богатырь подбежал к судье, зажал его между коленями и стал обрабатывать голову старика с давно не испытываемым азартом.
