— Хорош болтать! Давай, заканчивай побыстрей свое гнусное дело, садист. Пошли лучше на машину поглядим, а то меня уже трясти начинает.
— Это, батенька, называется шок. Ну, все вроде. Только еще вот эту ссадину замажу, и пойдем. О, классический Франкенштейн получился!
Закончив обрабатывать друг другу порезы, Иван и Сергей отправились выяснять, насколько серьезны повреждения у Волги. После пятнадцати минут шнырянья с фонариком вокруг машины выяснилось, что помимо смятого переда и выбитого стекла к боевым ранам Волжанки добавился пробитый радиатор, разбитые фары, плюс Лесничему однозначно светила замена передних амортизаторов. Да еще неясно, насколько сильно повело от удара лонжероны.
— Ну что, будем голосовать? Или сразу кому-нибудь из своих позвоним, чтобы приехали, забрали?
— Думаю, и то, и другое. До Москвы километров двадцать осталось, не более, так что пока мы машину из кювета на трассу достанем, как раз кто-нибудь до нас доползет. Садись-ка ты плотно на телефон, а я поползу отлавливать какой-нибудь грузовичок.
— Принято, понято.
В Москву они добрались только на рассвете. Волгу Ивана тащил на тросе Димка Бегемот, чудом оказавшийся в этот день дома, а не на даче или где-либо еще. Старая гвардия не подвела и на этот раз. Бегемот подъехал к месту аварии за немыслимо короткий срок, видимо, гнал с запредельной скоростью, и успел как раз к тому моменту, когда Волгу втащил на обочину случайный доброхот КамАЗ. Димка же помог загнать изувеченную машину в гараж, а после отвез домой Семь-сорок. Когда они прощались, Сергей мечтательно закатил глаза к небу и произнес: «А все же классно покатались!», чем вызвал дружный смех Ивана и Димки. Действительно, «классно»: теперь машину несколько недель восстанавливать придется. Да еще и исключительно своими силами, поскольку на автосервис просто нет средств. Все сбережения, какие были, на запчасти уйдут.
Иван поднялся к себе в квартиру, устало разделся. Зашел в ванную принять душ и заодно полюбовался на свое отражение в зеркале. Да, действительно на Франкенштейна смахивает. Хорошо хоть глаза целы. Придется, видимо, больничный брать, а то такую красоту на «бандитскую пулю» не спишешь при всем желании, коллеги расспросами замучают. Да и челюсть, которой он о руль стукнулся, побаливает. Как бы без зубов не остаться, повыпадают еще после такого удара.
Завернувшись в махровый халат, Иван протопал на кухню. Заглянул в холодильник. Глаза сами собой сфокусировались на початой бутылке «Гжелки». А может, действительно? Дерябнуть грамм сто для успокоения души? А то такая ночка выдалась — врагу не пожелаешь! Хотя… Что-то в последнее время это стало происходить чуть ли не ежедневно и каждый раз исключительно по очень весомой причине. А нужны ли сейчас эти «фронтовые» сто грамм? Да нет, как-нибудь в другой раз.
И Лесничий, закрыв холодильник, отправился отсыпаться.
* * *
Кристина опять проснулась рано и опять в одиночестве. Но на этот раз она пружинкой соскочила с кровати и помчалась умываться и готовить себе завтрак, торопясь отправиться на эскизы. Вчера Фомич пообещал, что даст попользоваться своим мольбертом, и даже достал из заветной папки несколько чистых холстов, уже натянутых на основу из плотного картона. Кристина сама закупала именно такие и, как ни странно, именно этой же французской фирмы, поэтому была приятно удивлена тому, что у нее и Фомича оказались одинаковые пристрастия. Так что после завтрака можно было сразу отправляться на озера рисовать. Дорогу туда она уже знала, где спрятана лодка — запомнила. Панаму от солнца — и ту раздобыла. Так что перекусить и в путь! Главное — рацию не забыть, а то Фомич волноваться будет, еще на поиски отправится.
Но проскочить незамеченной мимо хозяина ей все равно не удалось, поскольку Фомич все-таки успел вернуться со своего утреннего обхода владений до того, как она покинула дом. Они, можно сказать, уже по традиции, вместе попили чай из самовара, поболтали о том, о сем. Правда, Кристина все порывалась закончить чаепитие как можно скорее, но Фомич словно нарочно тянул время, так что, когда она вышла в путь, солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом.
Подобное поведение Фомича Кристину даже позабавило. То, что ему не по душе вынужденное одиночество, и он до смерти рад любому собеседнику, было настолько очевидно, что не могло вызвать у нее даже легкой тени раздражения. Фомич не был назойлив или зануден, его рассказы не повторяли друг друга. К человеческому общению он относился как к роскоши и наслаждался каждой его минутой. Надо ли говорить, что Кристине очень льстило подобное внимание к своей персоне?
К тому моменту, когда она добралась до третьего озера, Кристина успела основательно вспотеть, устать и трижды подумать, а так ли ей хочется рисовать, как она считала. Выбранное накануне место и ракурс ее уже не радовали, и Кристина отправилась прямо на пляж, намереваясь сначала отдохнуть и покупаться, а уж потом решать, будет ли она сегодня рисовать и что именно.
Минут через сорок ее настроение значительно улучшилось, поскольку хотя бы временно, но с этой противной греблей было покончено, и ноющие плечевые мышцы перестали так сильно болеть. Плюс купание среди кувшинок в костюме Евы (купальник с собой она не взяла уже исключительно из принципа), нега на разогретом белом песке… Благодать!
Кристина выбрала новый вариант пейзажа, установила мольберт и начала рисовать. Через некоторое время она словно отключилась от того, что и как делают руки, — ее обычное рабочее состояние, когда не требовалось осмысления самого процесса творчества. С одной стороны — так было легче, но с другой — удовольствия, равно как и других эмоций, во время самого процесса она не испытывала. Такое вот рисование в анабиозе. Все, что ей оставалось — «включиться» за несколько минут до того, как на полотно лягут последние мазки, и порадоваться, что еще одна работа получилась «на уровне».
Когда через несколько часов творческой медитации она «включилась» и, критически оглядев холст, признала, что ей лично придраться здесь не к чему, следующей мыслью Кристины стало: «Мамочки, а сколько времени-то?»
Судя по тому, как изменилась окраска неба, еще немного, и Фомич ее начнет разыскивать с собаками. То есть, с собакой — с Иртышом. А она к тому же всего один раз на связь выходила! Так, срочно рацию! Где же она? А вот же! Уф, только бы не опоздать! Как неохота Фомича напрягать! Наверняка он ее уже запрашивал, а она все прослушала!
После разговора с Фомичом Кристина слегка успокоилась (оказывается, он только-только собирался за ней идти) и споро принялась паковать мольберт. Спустила лодку на воду и погребла с такой скоростью, что и олимпийским чемпионам не снилась. Правда, во-первых, олимпийских игр по гребле на резиновых лодках не проводится, а во-вторых, сил Кристины хватило ровно на то, чтобы догрести до второго длинного озера, «Шнурка», как она его про себя назвала. Руки немедленно отозвались протестующей болью, разве что в суставах не заскрипели, и Кристина с некоторым удивлением поняла, насколько она вымоталась за сегодняшний день. А еще два озера переплыть, да до дома прилично топать. Плюс надо учитывать, что мольберт весит весьма солидно: Фомич, судя по всему, миниатюрные тубы с краской просто не признает, так что у него только масло на несколько кило потянет. Нет, без помощи Фомича до дома она в таком случае доберется только к завтрашнему утру.
