Она никак не могла избавиться от воспоминаний об ужасной ночи в заштатном мотеле.
— Мне нужно переодеться. Моя сумка в багажнике.
— Сегодня едем на пляж. Так что можешь не мыться. — Он указал на кабину фургона. — Я уже положил твой купальник и полотенце вперед.
Он сказал «полотенце». В единственном числе. Она забралась на место водителя. Действительно, на доске лежит только одно свернутое полотенце.
Решила не задавать вопросов. Найл не плавает. Наверно, не собирается заходить в воду.
— У нас есть время остановиться и позавтракать?
Он кивнул:
— Скажу, где и когда.
Они ехали на север. Примерно через час, когда мотель остался далеко позади, Найл указал на кафе с большими окнами.
— Оставь машину у двери, под окном, — сказал он.
Они сели у окна, из которого был виден фургон. Он не снял темных очков и сел не напротив нее, а рядом. Обнял за плечи и притянул к себе.
— Кофе, черный, — попросил он официантку. — Для моей жены — со сливками. Хочешь блинчики? И чтоб чуть сахару сверху?
Как-то воскресным утром, сидя за столом в тетиной кухне, пока тетя готовила для всех завтрак, кузен Кевин начал поддразнивать Клэр из-за того, что она ест блинчики с сахаром, а не с кленовым сиропом. И Найл запомнил.
До этого дня он ни разу не прикоснулся к ней, даже не дотронулся до ее руки, в присутствии других людей. А теперь называет своей женой перед официанткой.
— А ты что будешь? — спросила она.
Если бы он предложил поехать к мировому судье, она согласилась бы без малейшего раздумья. Все, что произошло в мотеле, не имеет значения. Ей все равно, чем он занимается.
Найл рассмеялся и кивнул официантке:
— Она будет блинчики, без сиропа. Мне большую яичницу с ветчиной и тост. — Он улыбнулся. — В медовый месяц все время хочется есть.
Официантка улыбнулась в ответ и заправила за ухо прядь обесцвеченных волос. Совсем молоденькая, почти одного возраста с Клэр, но лицо уже усталое, грудь слишком пышная, попка округлившаяся. Пока Найл наблюдал, как официантка, вихляя задом, двинулась к стойке, Клэр сделала кораблик из салфетки. Напомнила себе, что телки его не интересуют.
— Собираешься уплыть от меня? — спросил он.
— Ни за что! — совершенно искренне ответила она.
Когда Клэр, одетая, причесанная и подкрашенная, вышла из ванной, Джейми спал на ее кровати, зажав телефон в руке. Она взглянула на часы. Утренний самолет вылетал из Лондона очень рано, и кто знает, когда все случилось в Барроу. В темноте своей комнаты он, наверное, открыл компьютер, написал от ее имени письмо с разрешением уехать, собрал кое-какие вещи — роман Филипа Рота, паспорт — и выскользнул в коридор, пока его сосед еще спал. Может, даже ночевал в аэропорту. Она еще раз посмотрела на часы. До приезда Эдварда с помощником министра еще двадцать пять минут. Пусть Джейми поспит минут пятнадцать, а потом она отведет его в его комнату, куда Эдвард вряд ли зайдет сегодня вечером. Покормит после ухода гостей. До тех пор он будет спать, а если и проснется до окончания ужина, ни за что не станет портить важный для отца прием.
Она быстро прикинула, что еще нужно сделать. Достать кольцо из сейфа и расставить на столе карточки для гостей. Кажется, все. Остальное пока придется отложить.
Она опустилась на колени перед сейфом, стараясь не зацепить колготки и не помять костюм. «Не столько против воров, сколько на случай пожара», — пояснил Эдвард, когда принес сейф. Они жили тогда в Каире, и Эдвард попросил установить сейф в нижнюю часть стола-приставки с тремя выдвижными ящиками, инкрустированными перламутром; верхний был настоящим, два других — фальшивыми. Потом они перевозили его из квартиры в квартиру вместе с картинами Тёрнера, Сэма Джиллиана и Фарука Хосни, с фамильным серебром Эдварда и ее фамильным хрусталем и с другими памятными вещицами, которые при каждом переезде помогали им сделать новую квартиру домом. Ставили сейф в комнате, предназначенной для Питера, — это сделалось ритуалом, сопровождавшим каждый переезд. В верхнем ящике Питер хранил свою коллекцию марок.
Однако комбинация цифр известна лишь Эдварду и ей; листок с цифрами хранится в ячейке банка Барклая в Лондоне вместе с копией их совместного завещания на случай, если что-то произойдет с ними обоими. Клэр трижды повернула ручку вправо, потом трижды влево и еще раз вправо и потянула дверцу на себя.
Сейф открылся. Клэр вынула документы: их с Эдвардом завещание, свидетельство о браке, свидетельства о рождении детей, паспорта и консульское свидетельство Джейми о рождении за границей. Совместные акции, свидетельство о приобретении картины Тёрнера. В самом низу — коробочка с кольцом ее бабушки по материнской линии.
«То есть если они до сих пор у тебя. Если ты не отдала их тогда по ошибке».
Не сводя с нее прозрачных глаз.
«Я никому не скажу, никогда, никому не говорил. Если бы сказал, тебя бы давно закопали за то, что ты натворила».
— Ты не идешь? — спросила она, прижимая полотенце к груди.
— Я скоро вернусь. Иди плавай.
Он взобрался на место водителя и, оглянувшись, дал задний ход. И она осталась на пляжной парковке где-то в середине атлантического побережья, как хлебная крошка, которую вот-вот склюет прилетевшая чайка.
Проводив фургон глазами, прошла по траве к песчаной части пляжа. Вокруг нее семьи устраивались на целый день, дети забегали в воду и, визжа от холода, возвращались обратно, матери доставали из корзин еду. Она нашла в дюнах вымытую водой ложбинку и расположилась возле нее.
Когда он вернулся, отдыхающие с детьми уже уехали. Солнце заходило за горизонт. Кожа у нее обгорела, на носу и руках выступили веснушки. Она молча прошла за ним к парковке. Он открыл багажник, достал ей пиво, и она увидела, что багажник разгрузили. Остались только его рюкзак и ее сумка. Бумажный пакет с банками коки и пива. И его вещевой мешок.
Сев за руль, она не удержалась и взглянула на одометр. С утра он проехал полтораста миль. Она понятия не имела, куда он ездил. И не стала расспрашивать. Повернула ключ зажигания и завела мотор.
— Все, — сказал он, усаживаясь на место пассажира. Кабина наполнилась запахами солнца, моря и его сигарет. Ее майка не закрывала плеч, и влажная обожженная солнцем кожа прилипала к сиденью. Не больно, даже приятно: настоящий летний отдых. — Можем возвращать машину.
Она не спросила, что в мешке, который он поставил на пол и зажал ногами. И почему он взял его с собой, когда пошел в туалет на заправке на побережье Джерси, после того как они проехали Филадельфию.
Возвращая машину в прокатном агентстве, она опять взглянула на одометр. В какой-то момент — может, когда она тоже ходила в туалет, — Найл его подкрутил. Теперь на нем был нулевой пробег.
Она убрала документы в сейф и открыла коробочку. Дедушка был американцем в первом поколении, родился на одной из грязных бруклинских улиц, но стал звездой бейсбола и ловким бизнесменом. Он хранил свою бейсбольную форму с надписью «Финеас О’Доннелл» на спине в стеклянной витрине в своей комнате и, пока был жив, бросал мяч с братом Клэр во дворе их дома в Гриниче, штат Коннектикут. Бабушку он встретил, когда она только что приехала из Швеции и днем работала манекенщицей, а ночью — гардеробщицей в одном из клубов. Она была выше его ростом, с осиной талией и совсем светлыми волосами, которые аккуратно укладывала в узел на затылке. Он выяснил, в какие дни она работает в клубе, и зарезервировал себе постоянный столик. Дело закончилось тем, что он преподнес ей огромный изумруд, оправленный кельтским тройным узлом. Платина и два бриллианта.
— Стань ирландкой, — сказал он ей, если верить семейному преданию.
И она ответила:
— Пожалуй, так-то лучше.
С каждым годом семейной жизни бабушкины щеки округлялись все больше и пламенели все ярче. Мормор осталась такой же высокой, элегантной и сдержанной, как и в годы, когда ее фотографии украшали каталог фирмы «Франклин Саймон и К°». Она пережила деда на десять лет, с каждым годом становясь все бледнее, и наконец однажды уснула и не проснулась. Когда вскрыли завещание, наследников ожидали два сюрприза. Во-первых, Мормор оказалась на шесть лет старше, чем уверяла. Во-вторых, завещала свое знаменитое обручальное кольцо Клэр.
Клэр закрыла коробочку и надела кольцо Мормор. Нет времени его почистить, но это не страшно. Окруженный бриллиантами изумруд сверкает на руке, отбрасывая темно-зеленые блики на тонкую кожу и отполированные ногти. Его обвивают изящные платиновые завитки, и серебристые отблески похожи на лунный свет, играющий на гребне волны. Кольцо неизменно привлекало взоры всех, кто оказывался рядом.
— Вообще-то, это парадное кольцо, — объяснила как-то Мормор Клэр. — Твой неразумный дед обожал широкие жесты. Такое кольцо надевают не каждый день. — Однако носила его не снимая.
