в ту ситуацию, полную беспомощности и стыда. Повезло, что он ничего мне не сделал. Просто повезло.
— Ну, перестань, — опомнился он. Я плакала и не могла остановиться, пока Андрей не прижал меня к себе. — Перестань, моя девочка…
Я злилась. Злилась, но обхватила его за талию. Так хватаются за спасательный круг. Он говорил невнятно, как всегда. Сигарета во рту мешала, и он перенервничал. Гладил волосы, повторял:
— Перестань… Перестань.
Я притихла.
Меня трясло, но вокруг была летняя ночь, в комнате спала дочка, я в надежных руках. Все хорошо. Я смогла рассказать.
— Это я виноват. Если бы быстрей тебя нашел… Или его бы взял за яйца…
Или не был тем, кто ты есть. Если бы был рядом с нами, как полагается отцу. Если бы не работал с Шелеховым, а затем с Глодовым, ничего этого бы не случилось. Столько всяких если! Я обнимала его, прижималась щекой, но обида разъедала и без того недолгое счастье. Раньше я принимала его — как есть. Не ждала чудес, хотя на них надеялась. Андрей ничего не мог мне обещать: я это проглотила вместе со слезами. Но в Пекине я увидела и другой вариант. Другую возможность. Пообщалась с Диной, прочла ее записи, и увидела на что способен мужчина, который поставил семью на первое место. Думаю, я не знаю и сотой доли того, через что он прошел, чтобы покончить с криминалом навсегда.
Но он сделал это.
В тот момент я завидовала Дине. Для меня это несбыточная мечта. И от этого было вдвойне обидно. Осознание, что это мне придется подстраиваться под его жизнь, а не он сделает все для нас с дочкой, здорово отравило мое существование.
Он ведь не белый воротничок. Он киллер. Я давно это уяснила.
— Ты мог бы уйти, — тихо, несмело пробормотала я, и обмякла.
— Что? — он не понял.
— Мог бы уйти, — набралась я смелости. — Как Эмиль ушел когда-то. Ради своей семьи. Мне Дина рассказала.
Он отстранил меня, чтобы взглянуть в глаза. Мне этого не хотелось. Я чувствовала себя капризной девчонкой, которая на Новый год клянчит звезду с неба и не хочет понять, что это невозможно.
У него были глубокие, ничего не выражающие глаза, черные из-за ночной тени.
— Я не Эмиль, — хрипло, но членораздельно сказал он. — У меня другая ситуация.
Он откашлялся, и выбросил сигарету с балкона.
— У Эмиля были возможности, были перспективы. Я не могу сдаться, как он.
Я опустила голову и кивала, чувствуя судорогу в сжатых челюстях.
Знаю эти аргументы.
Но Андрей хотя бы попытался объяснить, а не просто послал меня.
— Я не могу выехать из страны, — продолжил он. — Мы говорили об этом. На мне пожизненный срок. Враги. Я вынужден так жить… и… Мне жаль, Лена.
К концу фразы голос потерял силу. Андрей вышел с балкона, оставив меня одну. Ночной ветер развевал волосы, пока я сидела, как изваяние, и пялилась на фонарь во дворе. В его голосе были настоящие сожаления. С самого начала ему нечего было нам предложить. Так глубоко себя закопал, что уже не выбраться.
Я сбросила альбом с колен и пошла следом.
На кухне он наливал водку. Второй раз за два дня. Он и раньше много пил. Когда преследовали старые кошмары или воспоминания о войне… Становился неразговорчивым, уходил в себя. Как признался позже: не хотел говорить об этом, вспоминать. Подойти бы со спины, встряхнуть и сказать: война давно закончилась! Сделай что-нибудь, выберись из ямы! Хотя бы попытайся ради нас!
Если ему самому это нужно.
Быт, семья, ребенок.
Каждый день, а не несколько головокружительных мгновений.
В глубине души я всегда знала, что он не станет себя обременять. Образ жизни такой: ничего лишнего с собой не носит, не живет на одном месте. Горсть патронов, сигареты, больше ничего ему не нужно. Одиночество въелось в него до костей. Я чувствовала это. Это не спор из-за того, кто будет забирать ребенка из садика. У нас много проблем, большая часть которых неразрешима.
— А сам ты бы этого хотел? — спросила я.
Соврать было легко, но он промолчал.
— Нет смысла обсуждать. Это невозможно. Вам с Аней нужно будет уехать через пару месяцев.
— Это из-за меня? Из-за того, что я спросила? — у меня чуть слезы из глаз не брызнули.
Он покачал головой.
— Меня настораживают некоторые моменты. Лучше не спорь. Со снайпером я разберусь, не беспокойся.
Я кивнула и не спросила, поедет ли он с нами, хотя хотелось. Нет, конечно. Не поедет. Его арестуют при пересечении границы. Тупик.
Глава 24
Андрей
— Отлучусь ненадолго, — сказал Андрей мягко, словно во рту было что-то вязкое. — Буду внизу, в машине. По делам.
Пока Лена не опомнилась, вышел из квартиры и спустился во двор.
Постоял на крыльце, сунув руки в карманы пиджака. Уже поздно. Некоторые окна горят, но на улице почти никого. Горло давил спазм. Он медленно вдохнул-выдохнул, глядя на диск луны.
Интересно, поняла она, почему ушел? Или в срочные дела поверила?
Вряд ли… Лена — сообразительная девочка.
Андрей медленно дошел до машины и сел за руль, оставив дверцу открытой.
Закурил и ждал, опустив голову, когда остынет.
Снайпер сильно его взбесил. Внешне он хотел избежать вспышки — и справился. Но давно его так сильно не злили… Наверное, с тех пор, как Лену похитили… или Дину.
— Я его убью, — пробормотал он.
Надо выслеживать его. А там Андрей его разговорит.
Какое-то время он дышал ровно и успокаивался. Не так это просто.
Еще и Лена…
Разговор с ней напомнил, чем хороши ни к чему не обязывающие свидания и короткие романы.
До скандала не дошло, но он почувствовал, что она закипела.
Он тоже.
Когда про Каца сказала. Новый герой у нее. Освоилась, познакомилась с этим гадом — он умеет пускать пыль в глаза. Вот и Дине тоже. Запудрил ей мозги… Ладно, что теперь. Дело прошлое.
Но Лена.
Это была не ревность, но что-то около: она привела Каца в пример.
Ему в пример.
Мудак. Сволочь с белыми манжетами. В первое мгновение Андрей хотел вспылить, но справился с собой. Первая ссора умерла в зародыше, но осадок, он уверен, остался у обоих.
Он понимал, чего она хочет.
Молодая, влюбчивая, первый ребенок у нее. Увидела, как этот мудак прикрыл свою лавочку, отмылся, и для себя такого захотела.
Слишком много хочет.
Мечтает.
Пытается, но не может принять все как есть.
Он материл Каца
