Римская империя, простершаяся от Месопотамии до Иберии и от Сахары до Нортумбрии, распространила свою цивилизацию повсюду. Но, несмотря на то, что новая свобода передвижения создавала потенциал для передачи культур на огромные расстояния, большинство жителей империи не отступали от своих обычаев и не спешили перенимать универсальную римскую культуру. Этот «регионализм» отчасти отступил лишь тогда, когда христианская вера утвердилась в качестве официальной религии римского государства и в дальнейшем, за все долгие годы распада Западной империи, постепенно превратилась в средоточие жизни римских провинций, ее господствующий культурный фактор. Три века понадобилось христианству чтобы вырасти из мелкой фракции внутри иудаизма в институализованную религию империи, однако, в отличие от римской культуры, бесследно выветривавшейся из местного быта вместе с уходом легионов, христианство сумело пропитать собой существование западноевропейцев и стать фундаментом их культуры и цивилизации.
Три столетия, предшествовавших принятию и распространению христианства в качестве официальной имперской религии, были свидетелями не только преследований, мученичества и необычайного бесстрашия верующих, но и прозорливости и политической мудрости, проявленной христианскими вождями. При этом религия, в конечном счете утвердившаяся на Западе, созидала себя не только в сопротивлении гонителям, но и в собственной внутриконфессиональной борьбе. Причина, по которой христианство сумело стать универсальной религией средневековой Европы, заключалась в том, что его ведущие принципы предполагали открытость для всех. Каждый человек, будь он святым или грешником, монахом или молочницей, мог и должен был стать христианином. Такая всеоткрытость сделалась одним из главных устоев западного христианства стараниями святого Августина; однако дабы показать, что именно в этом заключается Божья воля, Августину пришлось взять верх над множеством толкований и противоречий, живших в христианстве с самого начала его существования. С торжеством августиновского вероучения западное христианство, а вместе с ним и западная цивилизация получили цельную ортодоксию, сумевшую удержать свои позиции на протяжении тысячелетия. После Библии труд Августина «О граде Божием» был самой читаемой книгой средневековой Европы, и подобно тому, как ученые эллинистического мира искали практического применения идей, сформулированных Платоном и Аристотелем, латинская церковь средних веков пыталась строить организационные структуры, создавать правила и давать наставления, которые бы отражали августиновскую концепцию христианства. Что-бы понять, как сложилась эта концепция, нам нужно знать о том, какой путь прошла христианская вера до Августина.
В конце весны 27–го, или, возможно, 33 года н. э. молодой еврей из северной иудейской области Галилея был казнен за городской чертой Иерусалима через распятие на кресте — форма казни, предназначавшаяся римлянами для рабов и преступников, не являвшихся римскими гражданами. Проповеди Иисуса, странствующего харизматического проповедника и, по свидетельствам некоторых, чудотворца, привлекли к нему небольшую, но преданную группу последователей- галилеян, и когда судьба привела его в Иерусалим, вокруг уже собрались возбужденные толпы, желающие увидеть знаменитого «учителя» своими глазами. Однако весть, которую нес Иисус, не заключала в себе ничего триумфального: его учение звало к состраданию и прощению, любви к неимущим и слабым. В Иерусалиме же его ждало предательство, унижение, бичевание и казнь на кресте.
Предназначение, которое исполнял Иисус, ничем не отступало от иудейской веры и истории. Пятью столетиями ранее Исайя предрек, что Мессия (помазанник Господа) будет «презрен и умален пред людьми» и «как овца, веден… на заклание» (Ис 53:2–7). Однако когда Иисуса распяли, иерусалимские власти — римский наместник, царь Иудеи, верховное священство — были только рады сбыть с рук потенциального возмутителя спокойствия. Что касается большинства евреев, то сам факт его смерти, скорее всего, позволил им не воспринимать всерьез или вовсе отринуть любую мысль о том. что Иисус мог быть Мессией — хотя вообще родиться такая мысль могла только в их среде.
Римская империя вбирала в себя множество религий, и почти каждая из них была формой политеизма. Римляне, как правило, терпимо относились к чужим богам, а некоторых даже заимствовали сами—греческий олимпийский пантеон был присвоен целиком, широкое распространение получили культы египетской Изиды, малоазийской Кибелы и персидского Митры. От подчиненных народов требовалось лишь чтить римских богов животными жертвоприношениями и, еще важнее, поклоняться божественной персоне императора. Однако иудаизм отличался от прочих религий. Евреи верили в единого бога, и их вера запрещала им поклоняться кому‑либо еще. От римских властей они получили особую льготу на religio licita—разрешенную религию, — освобождавшую их от почитания императора.
Осевшие во многих городах эллинистического и римского мира, евреи славились своей замкнутостью и обычаем не вступать в браки с людьми иной веры или расы. Средоточием их конфессиональной жизни были священные писания, в которых история страданий народа переплеталась с его уникальным и крайне моралистическим единобожием и которые, помимо прочего, содержали строгие предписания относительно режима питания, семейных отношений, обрезания и соблюдения субботы. Именно вера, а не место жительства была фундаментом сообщества — евреи из Эфеса, Антиохии или Карфагена ничуть не уступали в своем еврействе тем, кто жил в Иерусалиме или Лидде. Это центральное место веры в жизни означало, что евреи, уверовавшие в Иисуса как Мессию, превращались в исключительно преданных хранителей христианства.
Последователи Иисуса со всей очевидностью убедились в божественности Иисуса, когда тот через несколько дней после распятия вновь явился перед ними. Воскресение стало центральным актом христианской веры. После вознесения учителя на небеса настал черед его немногочисленных приверженцев, апостолов, распространить учение Христа («Христос» — греческое слово, означающее «помазанник») среди евреев. Но и власти, и многие иудеи из народа видели в рассказах апостолов серьезное оскорбление религии —христиан стали гнать из городов, избивать и осуждать на казнь. Одним из наиболее рьяных преследователей оказался человек по имени Саул, который присутствовал при мученической смерти Стефана, первого апостола, забитого насмерть камнями за богохульство, и организовывал расследования среди сочувствующих христианам. Отец Саула был достаточно важной персоной, чтобы заслужить римское гражданство, однако все члены его семьи оставались праведными иудеями. Они говорили на еврейском в домашнем кругу, но при этом свободно изъяснялись и на арамейском, и на греческом — межплеменном языке эллинистического мира. Таким образом, среда, в которой воспитывался Саул, носила черты одновременно глубоко местные и универсальные.
Саул стал христианином после того, как услышал голос Христа по дороге в Дамаск, и в дальнейшем Саула уже знали под именем Павла. Энергия, которую этот человек продемонстрировал во время преследований, теперь обратилась на проповедь христианства и строительство христианской церкви. Павел путешествовал по Леванту, Малой Азии и Греции, посещал христианские общины, проповедовал и рассылал письма со словами предостережения или поддержки. В 58 году н. э. он был арестован римскими солдатами в Иерусалиме, где какое‑то время ему угрожала смерть, но затем его переправили в Рим, где он предстал перед судом. В 64 году и. э. императору Нерону показалось удобным обвинить христиан в пожаре, который уничтожил значительную часть Рима. Согласно преданию, и Павел, и Петр — апостол, которому Христос предопределил стать основателем церкви, — оба стали жертвами последовавших расправ.
Присутствие в Риме в период правления Нерона заметной христианской общины (состоявшей, вероятно, из пары сотен человек) демонстрирует, что в продолжение каких‑то трех десятилетий отколовшаяся иудейская секта распространилась за пределы иудейского общества и закрепилась в городах, расположенных на другом конце империи. Миссионерство Павла явилось основной движущей силой этого процесса, однако прежде чем познакомиться с его деятельностью, нам нужно понять, почему так много людей оказались готовы принять религию, происходившую из чуждой культуры. Почему те, кто не имел никакой связи с иудаизмом, —сирийцы в Дамаске, греки в Коринфе, египтяне в Александрии — смогли поверить в то, что Иисус Христос есть мессия, посланный Богом? И в то, что этот Бог не просто бог евреев, но общий Бог всего человечества и единственный Бог, исключающий всех прочих?
С древнейших времен и во всех культурах религия служила разным человеческим потребностям. Желание найти смысл посредством веры в сверхъестественные силы сочетается у человека с врожденным ощущением связи с неким неопределимым измерением естественного мира. И хотя данное ощущение с трудом поддается описанию — ибо является чисто эмоциональной реакцией на место и обстоятельства, — это не умаляет его значения. Большинство религий признавало богов, и боги повелевали всеми элементами природного мира, в том числе человеческой судьбой. Поскольку боги непостоянны, функцией религии и жрецов (позднее священников) оказывалось умилостивление богов с целью склонить удачу на сторону людей. В Древней Греции этот порядок взаимоотношений стал разрушаться: люди по–прежнему верили в богов, они участвовали в священных праздниках и приносили жертвы в надежде снискать высшее благоволение, однако изначальная связь между богами и духовным измерением человека уже не ощущалась. За последующие столетия прогрессирующей урбанизации чувство связи с силами природы у обитателя греко–римского мира притупилось еще сильнее, а взаимозависимость между духовной жизнью и религиозным поклонением почти исчезла. И тем не менее для наших предков небо над головой не было началом бесконечного и пустынного пространства, оно было полно богов, соперничающих за человеческое внимание. В сверхъестественные силы по–прежнему верили все, изменилась только их природа.
