Сверху мой отец, снизу соседка.
Зад отца поднимался и опадал между белеющих ног тети Наташи. Похоже, что он делал ей больно, стукая животом об живот, раз так она стонала и царапала его спину. Муж тети Наташи находился на работе, как и моя мама, а вот папе в ночную смену. Странно, что вместо того, чтобы отсыпаться перед работой, он боролся с тетей Наташей.
Я присел обратно, они меня не заметили. Я выиграл ту игру в «прятки». Лишь потом, в одном из кинофильмов я видел похожую сцену, и ребята с улицы объяснили – что это за «борьба». Соседи вскоре съехали, и я не спрашивал у отца о том случае, лишь иногда, когда мы ругались, слова грозились сорваться с губ, но всегда успешно их проглатывал. Видел, что мать с отцом любят друг друга. Хотя иногда и вспоминались раскинутые белые ноги, слышался натужный скрип диванных пружин…
– Девяносто девять, сто! Я иду искать, кто не спрятался – я не виноват!
Давным-давно перестает раздаваться торопливый топот, Александр переходит на неслышный шаг. Но таким шагом далеко не уйдешь, значит, он где-то рядом. Я подношу клок рубашки к лицу и вдыхаю знакомый запах. Сосредотачиваюсь на образе Александра, нахальной ухмылке, стальных глазах, белобрысой голове.
В черепной коробке растет напряжение, в ушах пищит, словно я слышу тонкий писк зуммера. Звук вкручивается в центр лба, из глаз произвольно льются слезы, как при гриппе. Возникает ощущение, что переносица раздувается и вот-вот взорвется.
Начинается охота на «лис» – я ещё застал то время, когда в моде была спортивная радиопеленгация. Но я сейчас сам как один большой радиопеленгатор, слышу писк зуммера, чувствую едва уловимый аромат – там находится Александр. Как кот из мультика, которого тащит за нос полупрозрачный запах, я бреду по следу. Не хватает пиликания для полноты ощущения игры. Может, тоже какую-нибудь страшную считалочку выдать, чтобы у Александра слегка сжалось одно место?
Под лапами шелестит мох, опавшие листья, сухо стреляют сучки – мне можно не прятаться, я охотник.
Где-нибудь под кустом копошится моя дичь, моя прелесть, моя пища…
Тьфу, никак не могу избавиться от этих мыслей, и как с ними живут Иваныч и Вячеслав? Федя с Мариной не смогли, эх…
– Раз, два, оторвалась голова. Три, четыре, найду тебя в квартире…
Я останавливаюсь у кряжистого дуба, зуммер в голове гудит сильнее. Зубчатые листья спускаются до земли, но под сенью никого нет. Лишь чахлые кустики покачиваются у мощных, похожих на удавов корней, и валяются полусгнившие прошлогодние желуди.
– Пять, шесть, хочу тебя съесть. Семь, восемь, смерть тебя скосит…
Зуммер звенит заводским гудком, я вдыхаю запах пота, словно охотник сует меня носом в подмышку. Небо светлеет настолько, что я вижу в отдалении проплешину перевернутой земли. Александр закопался в перегной? Вряд ли, скорее всего он где-нибудь на дереве. Так и есть – у раскидистой ели на стволе застывает выпирающий нарост. Что ж, поиграем.
– Девять, десять, ищу, чтоб пендаля отвесить…
Я поднимаю с земли корягу и метаю в ель. Пролетев десяток метров, рыхлая гнилушка рассыпается от удара. Примерно там, где должен располагаться медный лоб моего друга охотника.
– Туки-туки, охотничек! Я тебя нашел! – радостно кричу я в сторону ели.
– Может, ещё поищешь? – в моё плечо бьет шишка.
Я резко оборачиваюсь – из-под орешника смотрят стальные глаза Александра. Никакого следа от перекопа рядом. Он подстроил мне ловушку.
Засранец!
– В следующий раз я обязательно тебя найду!
– Да-да, я ни капли не сомневаюсь. Но пока я тебя слишком хорошо знаю, Женек, на этом и буду подлавливать. Мысли неординарно, медвежонок, креативь по полной! – Александр ужом выскальзывает из-под куста.
– У тебя опыта больше, недаром так быстро вычислил местонахождение Марины.
– То было в первый раз. Ой, да что я оправдываюсь – в тебе играет досада. Прими как данность, что я всегда буду на корпус впереди тебя! Может наперегонки до холма Пожарского? До места с одеждой.
– Ага, а вдруг заметят?
– Да рано ещё, через полчаса солнышко выйдет, тогда и запоют петухи. А молодежь сейчас не особенно в лес-то рвется. С тех пор как в канаве нашли двух голых ребят с колотыми ранами, – кривится Александр. Его работа, сам рассказывал.
– Тогда бежим, кто не последний, тот сопля! – я дергаю с места, не дожидаясь отсчета до трех.
И снова появляется то самое наслаждение бегом, когда хочется бежать и бежать, то состояние, когда сливаешься с природой. Так, наверно, гнали мамонта первые охотники… или же убегали от мамонта, если не везло пробить дубленую шкуру с первого раза. Испуганно ухают пролетающие совы, ласково проминается мох под лапами, кусты хлещут влажными ветвями. Стоячий воздух посвистывает в ушах, когда я несусь через лес. Я перепрыгиваю через заросшие осокой овраги, проношусь над мшистыми валежинами, ныряю под поваленные деревья.
Александр не отстает ни на шаг, даже и не скажешь, что у него протез. Можно поставить наперегонки с кенийцами – мчится быстрее ветра. Чуть слышно ступает по траве, мху, ни одна веточка не хрустнет под ногами. Мы добегаем до тайничка с одеждой одновременно, но мне показалось, что Александр специально сдерживал свой бег, чтобы ещё больше не ранить мои ущемленные чувства. Тактичный, блин!
Трансформация в человека занимает всё меньше времени. Я просто выбрасываю из головы мысль о черном оборотне и чувствую, как опускается на загривке шерсть, превращается в волосы. Поеживаясь от холода, прыгаю на одной ножке, стараясь попасть в штанину. Александр же в это время собирает в пучок какие-то травы, срывает соцветия ранних цветов.
– Засушим и выкурим? Или на венок собираешь?
– Нет, не угадал, тетя просила собрать полынь, череду и зверобой. Ты знаешь, сколько полезного растет в лесу?
– Да ладно, если нужно я иду в аптеку, и там покупаю то, что нужно от болезни, – я накидываю футболку на вспотевшее тело.
– Аполитично рассуждаете, товарищ. Лучше загодя предотвратить то, что потом лечить приходится. Не полениться и сходить в лес, четыре похода в нужное время заменяют годовое посещение аптек, – усмехается Александр и сует мне под нос желтые цветочки.
Пыльца попадает в нос, и я чихаю, отпрыгиваю от противного пучка. Раньше палкой сбивал эти зеленые кустики с желтыми соцветиями, смотрел, как облачком поднимается легкая пыль, а теперь с головой накрывает какое-то отвращение, чуть не выбрасываю наружу вчерашний ужин.
– Фыркаешь? Не любишь зверобой? Вот и буду класть его рядом с собой, чтобы ты во сне не задушил меня, завистник недоделанный.
Да нет, не изменился он.
