приговоренных.
Начальник подбежал к стражникам и отдал соответствующее распоряжение.
Они потащили Бенедиктуса к месту казни.
– Доколе, Господи, я буду взывать – и ты не слышишь; буду вопиять к тебе о насилии – и ты не спасаешь? – исступленно закричал он, вырываясь от солдат. – Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия? Грабительство и насилие предо мною! Закон потерял силу, и суда праведного нет! Нечестивый одолевает праведного, и суд происходит превратный!
Хэнкс безучастно посмотрел на него и отступил в сторону, давая дорогу.
– Горе строящему город на крови и созидающему крепости неправдою! – выкрикнул монах ему в лицо, проходя рядом.
Мастер Хэнкс вдруг коротко и страшно рассмеялся. Начальник тюрьмы и стражники вздрогнули, а Бенедиктус сразу сник и покорно пошел во внутренний дворик к плахе.
– И обратятся богатства их в добычу, и дома их – в запустение, – вновь раздался голос невидимого теперь за стеной Бенедиктуса. – Они построят дома, а жить в них не будут; насадят виноградники, а вина из них не будут пить.
И после короткой паузы раздался последний возглас:
– Близок день гнева Господа! – и тут же пресекся, прерванный глухим дробящим стуком топора.
Хэнкс отпил из фляги и прислонился к стене, дожидаясь начальника тюрьмы. Тот очень скоро появился из-за стены и деловито сказал:
– Приговор приведен в исполнение. Прикажете второго?
– Оставьте меня с ним наедине. Ждите там, – Хэнкс махнул рукой в сторону места казни.
В глазах начальника промелькнуло удивление, но он покорно склонил голову и удалился. Мастер Хэнкс нетвердой походкой подошел к сэру Томасу, отрешенно стоявшему в одиночестве около башни.
– Может быть, у вас есть еще какие-нибудь просьбы? – спросил Хэнкс у него.
– Передайте, пожалуйста, это письмо моей жене, – сказал сэр Томас, отдавая ему лист бумаги. – Что ее ожидает?
– Не беспокойтесь. О ней позаботятся. Она не будет знать нужды, – сказал Хэнкс. – Еще что-нибудь?
– Нет, больше просьб нет. Я закончил свои земные дела, я сдал командование и покидаю корабль. А свой отчет я дам Господу.
– Как знать, дадите ли, – пробормотал мастер Хэнкс, рассматривая кустик травы под своими ногами.
– Но уж я-то скоро это узнаю, – слабо улыбнулся сэр Томас. – Жаль, что я вряд ли смогу что-либо рассказать вам о своем знании.
Хэнкс достал флягу:
– Не хотите ли?
– Нет, спасибо.
– А я выпью.
– Вы славный боцман, мастер Хэнкс, но вам нелегко служить под началом такого адмирала, как ваш король, – заметил сэр Томас.
Хэнкс дернул плечом и промолчал.
– Что же, я, пожалуй, пойду. Нехорошо заставлять людей ждать себя, да еще под таким холодным дождем, – сэр Томас зябко поежился. – Прощайте, мастер Хэнкс.
– Прощайте, сэр Томас, – ответил Хэнкс и отвернулся от него.
Он слышал шаги сэра Томаса по мокрому песку, потом – тишина, потом – удар топора.
– Все, – сказал себе Хэнкс, допил содержимое фляги и, пошатнувшись, направился к лестнице в башне. Поднимаясь, он услышал внизу оживленные голоса стражников:
– Дольше ждали… Чего тянули – непонятно! Само дело на одну минуту, а ожидание – на час! Ну, ладно, закончилось – и, слава Богу! Я весь продрог до костей!.. Пойдем, ребята, выпьем грогу! И джину! За упокой души супостатов и за наше здравие! Аминь!
Часть 8. Родовые муки
Родовые схватки у королевы Энни начались ночью. Генрих, спавший в последние три месяца отдельно от жены, немедленно, как только ему доложили о родах, пошел на ее половину.
Он помнил, как рожала Екатерина, какое страшное изнуренное лицо у нее было, как тряслись ее руки; помнил ее спутанные, мокрые от пота волосы, раскиданные по подушке; помнил черные безумные глаза и сухие растрескавшиеся губы, искусанные в кровь. Та картина была ужасна, поэтому король с опаской заглянул в спальню Энни, ожидая увидеть нечто подобное. Но Энни вовсе не была ни страшна, ни отвратительна. Ее прекрасное молодое лицо было наполнено предчувствием великой радости материнства. И лишь мелкие капельки пота, выступившие на лбу, и тонкие пальцы, лихорадочно сжимающие простыни, выдавали мучения женского тела, избавляющегося от бремени плода.
– Скоро ли? – спросил Генрих у повивальных бабок, суетившихся около постели королевы.
– Нет, ваше величество. Судя по всему, еще не скоро. Только началось. Не раньше утра, – ответили ему.
Энни застонала. Король нагнулся и поцеловал ее.
– Уйдите, прошу вас! Вам тут не место, – преодолевая боль, произнесла она.
Генрих кивнул, отошел к дверям и подозвал главную повитуху.
– Вы головой отвечаете мне за моего сына, – вполголоса сказал он ей. – Упаси господи, если с ним что-нибудь случится! Вы умрете под пытками. Все вы.
– Богородица поможет королеве. Она позаботится о благополучном разрешении ее величества, – перекрестилась повитуха.
– Дай бог! – перекрестился и Генрих.
* * *
Возвратившись в свои покои, он отослал камердинеров, самостоятельно улегся в постель и долго ворочался, представляя себе, какой замечательный у него будет сын, каким славным королем он станет в будущем.
Проснувшись, Генрих сразу же осведомился, не родила ли королева? Ему доложили, что схватки участились, но воды еще не отошли.
– Долго рожает, – пробормотал Генрих, расплываясь в улыбке. – Точно будет сын. Мальчишки не торопятся вылезать на свет божий.
От волнений и переживаний король всегда чувствовал голод, поэтому приказал скорее накрывать стол к завтраку. Оказалось, что стол уже накрыт, и особы, приглашенные для того чтобы разделить трапезу его величества, ожидают выхода короля.
– Прошу садиться, джентльмены, – сказал им Генрих, ответив на приветствия. – Что за чудесный денек выдался сегодня! Погода этой осенью стоит точно такая же, как в прошлом году, когда я объяснился с моей милой Энни и попросил ее стать моей женой. И вот,
