Фарида наказали, его побили. Я своим глазам не поверил. Фарид был университетским профессором, известным ученым, который наставлял множество студентов исламу, открывал для них литературу на урду, Коран. У Бурхануддина было несколько громил, которые сильно поколотили Фарида. Он показал мне шрамы и синяки, на всем его теле багровели мусульманские автографы.
«Я же говорил тебе, что наш план сорвется, — стонал Фарид. — Они лишь побили меня, потому что я знаменитый человек. А если бы я был обыкновенным человеком, то меня просто зарезали бы».
Я комментировал сотни мистиков. Среди них было много суфиев, которые устраивали мятежи против мусульманского господства. Как только суфии узнали, что я комментирую их мастеров, то с тех пор два или три раза в год присылали мне замечательные издания Корана, с письмами такого содержания: «Вы единственный человек, который может комментировать наших мастеров, потому что вы не мусульманин. А мусульмане ничего не сделают вам, они не смогут изгнать вас из общины»,
Мусульмане скажут, что у меня нет права говорить о суфизме или Коране. Как-то раз в одном городе я говорил о суфизме, но городской маулви подошел ко мне и сказал: «Вы не имеете права читать лекцию. Вы не мусульманин и не знаете арабский язык. Как вы можете говорить о суфизме, о Коране?»
«Коран не имеет никакого отношения к арабскому языку, — ответил я. — Он напрямую связан с сердцем, а не языком».
Я наслаждался тысячами встреч с джайнами, индуистами, мусульманами, христианами и был готов сделать все, чтобы состоялся интересный спор.
Вы не поверите мне, но я пережил обрезание в возрасте двадцати семи лет, после того, как уже стал просветленным, только для того, чтобы вступить в суфийское общество, в которое мусульмане не допускали необрезанных.
«Хорошо, очищайте меня, — согласился я. — Это тело в любом случае умрет, а вы просто отрезаете маленький клочок кожи. Обрежьте меня, я хочу учиться в вашей школе».
Мусульмане не поверили мне. «Поверьте мене, — сказал я. — Я готов».
И они недоверчиво заметили: «Вы хотите, чтобы вас обрезали, и все же не желаете принимать наше мировоззрение».
«Это мое дело, — ответил я. — С чем-то второстепенным я всегда пойду на компромисс. Но что касается принципиальных моментов, то здесь я буду держаться стойко, никто не сможет принудить меня согласиться».
Разумеется, мусульманам пришлось изгнать меня из своего так называемого суфийского общества, но я сказал им: «Изгоняя меня, вы показываете миру, что вы ненастоящие суфии. Вы изгнали единственного настоящего суфия. На самом же деле, именно я изгоняю всех вас».
Они в изумлении переглянулись. Но это правда. Я пошел в их общину не для того, чтобы познать истину, я же знал ее. Тогда зачем я пошел к ним? Чтобы найти хороших собеседников для дискуссий.
Я с детства люблю спорить. Я сделаю что угодно, только бы получилась хорошая дискуссия. Но как же трудно найти подходящую компанию для интересного спора! Я вступил в суфийскую общину (в этом я впервые признаюсь) и даже позволили этим болванам обрезать меня. Они сделали это такими примитивными методами, что я потом страдал полгода. Но я старался не обращать внимание на это обстоятельство, ведь я хотел познать суфизм изнутри. Увы, я до сих пор не нашел настоящего суфия. Но это верно не только в отношении суфиев, ведь я не нашел и настоящего христианина, как и хасида.
Я жил вместе с суфиями, мне понравились эти люди. Но им не хватает одного шага до превращения в Будду. У них красивая поэзия (иначе и быть не может, ведь суфии сочиняют их из любви), но их переживания навеяны галлюцинациями. В суфизме ум доводят до такой степени, что вы почти сходите с ума по возлюбленному. Дни, проведенные в отрыве от возлюбленного, причиняют вам страшную муку.
Однажды ко мне пришел суфийский мастер. Он наставлял тысячи мусульман и один раз в год приезжал в наш город. Несколько мусульман из его группы заинтересовались мной и захотели, чтобы я встретился с ним. Они высоко ценили то обстоятельство, что их мастер повсюду и во всем видит Аллаха, что он все время радостен. «Мы живем с ним вот уже двадцать лет, но он все время пребывает в состоянии экстаза», — сказали они.
«Я приглашаю вашего мастера в гости, — объявил я. — Пусть он три дня поживет со мной. Я сам позабочусь о вашем мастере». Он был старым добряком.
«Вы применяете какую-то технику для поддержания своего постоянного экстаза, или же ваш экстаз возникает сам собой?» — поинтересовался я.
«Разумеется, у меня есть техника, — ответил он. — Куда бы я ни посмотрел, повсюду я вижу Аллаха. Поначалу это состояние казалось мне нелепым, но постепенно мой ум привык во всем видеть Аллаха».
«Сколько лет вы уже практикуете этот метод?» — спросил я.
«Сорок», — ответил он. Наверно, ему тогда было лет семьдесят.
«Вы доверяете своему переживанию экстаза?» — спросил я.
«У меня нет в нем никаких сомнений», — ответил он.
«Давайте сделаем так, — предложил я. — В течение трех дней вы не будете выполнять свою технику, не будете видеть во всем Всевышнего. Три дня воспринимайте все вещи в их настоящем виде, не наделяйте их божьим духом. Стол это стол, стул это стул, дерево это дерево, человек это человек».
«А зачем вам это?» — недоумевал суфий.
«Я скажу вам об этом через три дня», — ответил я.
Но не понадобилось и трех дней. Уже через день этот человек рассердился на меня, он был взбешен. «Вы разрушили сорокалетнюю дисциплину! — кричал он. — Вы опасный тип. Мне сказали, что вы мастер, а вы вместо того, чтобы помогать мне... Теперь я вижу, что стул это всего лишь стул, что человек это просто человек. Аллах исчез, а вместе с ним и экстаз, который окружал все это меня как океан Аллаха».
«Я поступил так из научных соображений, — объяснил я. — Я хотел, чтобы вы поняли, что ваша техника вызвана галлюцинациями, в ином случае сорокалетняя дисциплина не исчезла бы в один день. Вам приходилось поддерживать свою технику, чтобы ваше заблуждение сохранялось. Решать вам. Если вы хотите повести всю оставшуюся жизнь среди грез, то вполне можете этого добиться. Но если вы хотите пробудиться, то для этого вам не понадобится никакая техника».
Этот суфийский мастер не захотел жить со мной три дня, но когда он уходил, то сказал: «Я благодарен вам. Мне придется снова начать свое странствие. Я знал, что стол это стол, что стул это стул, но насильно стал проецировать на все вещи Аллаха, наполнил все вокруг себя божественным светом. И я знал, что просто выдумываю свое переживание. Но это продолжалось сорок лет! Постепенно заблуждение превратилось в реальность. Но вы показали мне, что эта техника просто заставляла меня галлюцинировать».
Встречи с христианами
В Джабалпуре, где я прожил двадцать лет, есть большой теологический колледж, в котором обучают христианских миссионеров для азиатских стран. Этот колледж самый большой в Азии. Я часто посещал его. У меня были там приятели, но директор предупредил их о том, что меня не следует развлекать в студенческом городке. «Этот человек перезнакомится со студентами и профессорами, — говорил им директор. — Он уже начал устраивать встречи в узком кругу у вас дома, этот тип испортит вас».
Мой друг передал мне слова директора и добавил: «Он не хочет, чтобы ты появлялся в городке. А мы бедные преподаватели и не может возразить ему».
«Не беспокойся, — ответил я. — Я сам поговорю с ним».
Я пошел прямо к директору Маквану, который возглавлял теологический колледж имени Леонарда, и сказал ему: «Вы готовите миссионеров для всей Азии, но боитесь меня, одного единственного человека. Вас страшит, что я буду приходить в студенческий городок будущих миссионеров, которые собираются обратить в христианство всех жителей Азии! Вы не доверяете своим профессорам, не доверяете христианству, не доверяете своим миссионерам. Вы не доверяете своим студентам, которые скоро станут миссионерами. Неужели я могу испортить весь ваш студенческий городок, в котором живут десять тысяч человек, но они не смогут испортить меня? Кстати, вас я также зачислил в эти десять тысяч».
«Я буду, как и прежде, приходить сюда каждый день, — заявил я. — И не только в студенческий городок, но в вашу контору, чтобы просто дать вам возможность испортить меня».
Директор был потрясен. «Быть испорченным мной?» — воскликнул он.
«Да, — подтвердил я. — Либо вы испортите меня, либо я испорчу вас. Я бросаю вам вызов. Вы глава колледжа. Десять тысяч человек прислушиваются к вам, считают вас великим святым. Испортите меня, сделайте меня христианином. Я готов обратиться вашу веру. Но если вы потерпите неудачу, то приготовьтесь обратиться в мою веру, у которой нет названия».
«Я не хочу спорить с тобой, мне ссора ни к чему», — испугался он.
«А мы не ссоримся, — успокоился его я. — Я буду просто сидеть на этом диване и молчать, а вы переманивайте меня в христианство. Затем вы будете сидеть тихо, а я буду убеждать вас. Никто даже не услышит, что происходит в этом кабинете».
