Суета вместе с хаосом охватили весь дом, не больше порядка было и перед главным входом. Огромная зала не только кишела снующими людьми, но и была заставлена какими-то ящиками, мешками, тюками, корзинками и коробками. Добавляли абсурдности сцене поспешных сборов и три настоящих полевых орудия на громоздких лафетах, которые вооруженные до зубов, но по-прежнему пренебрегавшие доспехами охранники подтаскивали к открытым настежь окнам. Увиденное поразило белошвейку еще больше, оно ввергло ее в сомнение. Девушка никак не могла понять, то ли Дом Ортанов готовится к переезду, то ли к длительной осаде? Что же произошло за те несколько часов, что она нежилась под теплым одеялом?
– С дороги, зашибу! – вывел девушку из состояния вялой задумчивости крик, раздавшийся буквально за спиной.
Инстинктивно отскочив в сторону, Танва споткнулась, но каким-то чудом удержалась на ногах, чуть не упав на нагромождение пыльных тюков. Ее окрикнул высокий, обнаженный по пояс мужчина, несущий на богатырских плечах сразу четыре мешка с порохом. Белошвейка открыла рот и захлопала от удивления длинными ресницами. Не вписывающуюся в общий ритм движения девушку поразили не столько сила и выносливость взопревшего силача, но и его живучесть. Танве было неизвестно имя этого воителя, но она могла поклясться, что видела, как прошлой ночью силач с пронзенной мечом грудью летел с крыши, а затем, ударившись о камни мостовой, сломал правую руку в локте и свернул шею. Этого просто не могло быть! Это можно было списать на ошибку, вызванную постоянным стрессом, в котором пребывала девушка, а также и тем, что все воины Дома Ортанов были для нее на одно лицо, да вот только немного опухший локоть таскавшего мешки «покойника» и продолговатый ровный шрам чуть повыше солнечного сплетения говорили об обратном.
Хоть девушка и не разбиралась в лекарском деле, но все же знала, что переломанные руки за сутки не срастаются, на месте колотой раны за несколько часов не образуется шрам, а уж если человек свернул шею, то его сразу относят на кладбище. Воскресать и быстро исцелять серьезные ранения могла лишь нежить! Танве опять стало не по себе, и ее сковал страх. Увиденное означало, что все, о чем ей ночью поведал Тибар, было ложью; ложью от самого начала до конца… Обитатели Дома Ортанов на самом деле являлись вовсе не благородными воителями Небес, как, например, священники-экзорцисты или рыцари Святых Орденов, а богомерзкой нежитью.
Несказанно трудно описать словами, что именно чувствует человек, оказавшийся темной ночью на кладбище среди разгуливающих вокруг разрытых могил скелетов или завывающих зомби. Примерно те же ощущения посетили и юную девицу, оцепеневшую со страха и боявшуюся не только двигаться, но и дышать. Голова белошвейки закружилась, мир вокруг покрылся дрожащей пеленой тумана, а от слабости задрожали колени. Эмоции окончательно вышли из-под контроля рассудка. Танва с ужасом осознала, что буквально через миг она или потеряет сознание, или забьется в истерике. И тот, и другой вариант означал бы верную смерть. Заключивший сделку с Сатаной граф понял бы, что его обман открылся, и ему бы не осталось иного выхода, как поскорее умертвить зачем-то понадобившуюся белошвейку. Девушка уже мысленно попрощалась с жизнью, но всемогущее Провидение послало ей спасителя.
– Нашла время на мужиков пялиться, пошли! – пробасил на самое ухо кто-то незаметно подкравшийся сзади и обхвативший девицу за плечи. – Мы вот-вот выезжаем, а она красотою потных телес любуется! Позже себе ухажера подыщешь… из тех, кто выживет!
По силе и размеру заключивших ее в объятия ручищ, а также по росту мужчины Танва поняла, что вновь угодила в гости к Вернарду, правда, с голосом палача творилось что-то странное, он довольно сильно изменился: осип и как будто шел не из горла, а из недр огромного, волосатого брюха. Едва поспевая шевелить ногами, чтобы не отстать от тащившего ее во двор палача, девушка наконец-то почувствовала физическое облегчение: рябь тумана уже не застилала глаза; ни обморок, ни истерика ей больше не грозили. На несколько мгновений прекративший подавать признаки жизни рассудок вновь заработал и быстро нашел оптимальный ответ на самый важный вопрос: «А что же ей дальше делать?» Пока еще никто из Дома Ортанов не догадался, что простушке-белошвейке стал известен их нечестивый секрет. Танве лишь оставалось до поры до времени вести себя как ни в чем не бывало и не подавать виду, что распознала ложь, которой ее этой ночью от души попотчевал не страдающий косноязычием и умеющий складно врать граф. Ей нужно было не просчитывать сложные комбинации неизвестной ей игры, а лишь дрейфовать по течению обстоятельств, отдавшись волнам быстро развивающихся событий, и ждать подходящего момента для побега.
Начало пассивной манеры поведения было успешно положено. Танва не сопротивлялась Вернарду, вытащившему ее из особняка и не давшему поглазеть на приготовления Дома Ортанов к осаде, хотя, с другой стороны, девушке не стоило обижаться на верзилу, поскольку зрелище, представшее ее глазам во дворе, тоже было вполне достойно внимания. С десяток рабочих, а может, и воинов, сменивших мечи на лопаты, копали траншею, в точности повторявшую изгибы ограды. В дно широкой, но не очень глубокой ямы втыкались железные прутья, высотой примерно в полтора человеческих роста. Только что выкопанная земля не утрамбовывалась и не сваливалась в огромную кучу, как это обычно бывает при строительстве домов или фортификационных сооружений, а зачем-то переносилась на внутренний двор дома, туда, где в поместьях и особняках нормальных господ находятся коровник, конюшня и прочие хозяйственные постройки. За то время, что Танва провела у Ортанов, девушка разучилась удивляться, и если обнаружила бы позади особняка пышный сад или множество кустов роз вместо площадки для выгула домашней скотины, то ничуть бы не удивилась…
Почти все свободное пространство между траншеей и особняком было превращено в нечто среднее между перевалочным торговым постом, постоялым двором и военным лагерем. Основу абсурдной композиции, изобразить которую на холсте решился бы лишь сильно пьяный художник, составляли тюки с провизией и всяким ненужным в хозяйстве хламом, а еще четыре стоявшие почти вплотную одна к другой кареты. Лошади были запряжены и недовольно били о землю копытами, видимо, суета и толкотня во дворе, а также громкие звуки, которые издавали работавшие, ужасно нервировали благородных и пугливых от природы животных. Находившиеся рядом с экипажами возницы успокаивали своих подопечных как могли, но толку от этого было немного. Животным ужасно не нравились шум вокруг них, быстро мелькавшие перед глазами картинки и, главное, запахи. Хоть обоняние девушки было куда слабее, чем у породистых лошадей, но ее нос все равно уловил исходившие от некоторых тюков тошнотворные ароматы, отвратительное амбре из затхлости, гнили и протухшего мяса… Однако, похоже, Танва была единственной из людей во дворе, кому обоняние причиняло неудобство. Около двадцати охранников грузили одни зловонные тюки на крыши карет. А содержимое других как ни в чем не бывало делили по походным котомкам. «Наверное, у них у всех насморк, – почему-то подумала белошвейка, а затем не на шутку испугалась: – Надеюсь, меня не заставят таскать эту вонючую гадость? Я не возьму котомку в руки, пусть даже самую маленькую… уж лучше пусть сразу убивают!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
