— В нашем деле хватает привлекательных девушек. И потом, мне как-то не казалось, что она из тех, кто замутит с рок-музыкантом.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, она была приличная, хорошо воспитанная, да и просто поумнее и поначитаннее, чем большинство ее подружек.
— У нее был ребенок.
— И что же?
— Чтобы забеременеть, надо с кем-то переспать. Она проделала это, когда ей было пятнадцать, и теперь вы меня уверяете после двух встреч с ней, что она была «не из таких»?
— Нутром чую, скажем так. Не знаю. Может, я ошибаюсь. Она казалась милой девчонкой, вот и все. Не испускала тех самых флюидов. Их умеешь чуять, особенно когда работаешь в нашей сфере. Возьмите хотя бы тех трех девчонок, которых вы видели, когда вошли.
— Значит, у Линды ничего не было ни с кем из группы?
— Точно нет.
— А как насчет парней из других групп, которые были на фестивале?
— Возможно, она с кем-то и болтала, но я не видел, чтобы она с кем-нибудь общалась особенно долго.
— А как насчет Рика Хейса?
— Организатора? Ну да, я видел ее с ним. Она говорила, что знает его по Лондону.
— Они были близки?
— Сомневаюсь. Они вели себя друг с другом совсем не так. И еще: не поймите меня неправильно, Рик славный малый, просто у него не клеится по этой части.
Чедвик мысленно отметил это. Те, кому не везет в любви, часто находят интересные пути, чтобы выразить свою неудовлетворенность, и пути эти бывают сопряжены с насилием.
— Вы не знаете, был ли у нее дружок? Она ни о ком не упоминала?
— Не помню… Слушайте, неужели вы догадались, что здесь что-то еще?
— О чем вы?
— Они могли думать, что это не просто убийство.
— «Они»?
— Такая фигура речи. Кто-нибудь…
— Вы меня запутали.
— Вижу. Не знаю… Я подумал… Не все видят мир одинаково.
— Начинаю это понимать.
— Ну… знаете… я хотел сказать, убийство — это же просто слово.
— Смею вас уверить, для меня это нечто большее, «что-то еще».
— Простите. Простите. Не хотел вас обидеть. Но вы — это вы. Я всего лишь хотел вам сказать, что другие люди мыслят иначе.
Чедвику стало неуютно в этих философических дебрях. Отчаянно пытаясь выбраться на более надежную почву, он спросил:
— Вы знаете, где она жила?
Мысли Мёрчента, похоже, витали где-то далеко, наконец, словно очнувшись, он усталым голосом ответил:
— У нее была комната на Пауис-террас. Ноттингхилл-Гейт. Во всяком случае, так она сказала, когда заходила к нам в студию.
— Вы, случайно, не знаете номер дома?
— Нет. Я и улицу-то знаю только потому, что, когда она упомянула Ноттингхилл, я стал ее расспрашивать, потому что это отличный район. Все знают Ноттингхилл, Портобелло-роуд, Пауис-сквер и прочее в том же роде.
Чедвик помнил лондонскую Портобелло-роуд: в войну он как-то побывал там в увольнении.
— Дорогой район?
— Черт возьми, да нет же. По крайней мере, для Лондона. Там сплошь такие дешевые комнатенки — спальня, она же гостиная.
— Вы сказали, что встречались с ней в Лондоне пару раз. Когда был второй?
— В прошлом году, на концерте в Раундхаусе. По-моему, в октябре. Во время одного из туров, которые устраивал Рик Хейс. Она тогда опять попросила Вика провести ее с подружкой за сцену, а он это опять поручил мне.
— Та же подружка, которая была с ней на звукозаписи?
— Да. Извините, но я уже сказал: я с ней не общался. Не помню, как ее зовут.
Чедвик посмотрел вдаль, на долину. Трактор уже исчез. Поднялся ветерок, тени облаков бежали по полю и по светлым пятнам известковых обнажений.
— Не очень-то у вас хорошая память, дружище, — заметил он.
— Слушайте, если вам кажется, что от меня никакой пользы, то простите, — пожал плечами Мёрчент. — Но я говорю правду. Линда никогда не была частью нашего окружения, она не была фанаткой. За последние два года она связывалась с Виком только три раза, просто чтобы попросить о небольших одолжениях. Нам это было нетрудно. Никаких проблем. В конце концов, она была родственница. Но больше ничего не было. Никто из нас с ней не сближался, никто из нас ее хорошо не знал.
— И это все?
— Да, сэр.
— Вернемся к прошлому воскресенью. Где все вы были между часом и часом двадцатью ночи?
Мёрчент кинул окурок в бассейн:
— Разве упомнишь!
— Вы вместе с остальными слушали «Лед Зеппелин»?
— Какое-то время да, но вообще я от них не в восторге. Видимо, я читал в вагончике или был в пивной палатке.
— Это не очень-то хорошее алиби, верно?
— Я не знал, что оно мне понадобится.
— А остальные?
— Они околачивались где-то рядом.
— А ваш менеджер, мистер Адамс? Он там был?
— Крис? Да, он тоже был где-то неподалеку.
— Но вы его не видели?
— Не могу точно сказать, в какое время я его видел, но он иногда мелькал у меня перед глазами.
— Значит, любой из вас мог выбраться в лес с Линдой Лофтхаус и заколоть ее там?
— Ни у кого не было для этого никаких причин, — возразил Мёрчент. — Ни у кого не было с ней близости, мы ее толком не знали. Я просто сделал для нее два пропуска, вот и все.
— Вы не говорили, что их было два.
— А вы не спрашивали.
— Для кого был второй пропуск?
— Для ее подружки. С Линдой была одна девушка.
— Та же, которую вы видели в Раундхаусе и на записи? Имя которой вы не помните?
— Та самая.
— Почему вы не сказали раньше?
Мёрчент как-то неопределенно махнул рукой.
— Если вы делали ей пропуск, вы должны знать ее имя, — настаивал Чедвик.
— Я на него не смотрел.
— Вы видели эту девушку на фестивале позже?
— Раз или два.
— Она была вместе с Линдой?
— В первый раз да. Потом — нет.
— Что вы знаете об этой девушке?
— Ничего. Она была Линдина подружка, они вместе пели по клубам. По-моему, они жили вместе, или были соседями, или еще что-нибудь в этом роде.
— Как она выглядит?
— Выглядит классно. Лет ей примерно столько же, сколько Линде. Длинные темные волосы, южный тип. Славная фигурка.
— В котором часу вы видели ее в последний раз?
— Не помню. Играли «Пинк Флойд». Значит, где-то около полуночи.
— И тогда они были вместе?
— Нет, Линду я тогда не видел.
— Что в тот момент делала эта ее подружка?
— Просто стояла вместе с кучкой каких-то ребят, пила, болтала. Никого из них не знаю.
Кто же это? — задал себе вопрос Чедвик. И почему не сообщила о пропаже подруги? Уже не в первый раз он задумался об умственных способностях того мирка, с которым ему приходится иметь дело. Получается, этим людям все равно, если кто-то украдет у них спальный мешок и, более того, если кто-то из близких попросту исчезнет? Он не рассчитывал, что они будут смотреть на мир так же, как он, ожидая опасности за каждым углом, но ведь, чтобы беспокоиться за кого-то, достаточно обычного здравого смысла. Если только что-нибудь не случилось и с этой девушкой. Он решил, что не сумеет это выяснить, если будет продолжать болтаться в Свейнсвью-лодж, а мысль о том, чтобы снова попытаться разговорить остальных музыкантов, вызывала у него головную боль.
Чедвик поблагодарил Робина Мёрчента за то, что тот уделил ему время, заметив, что с Виком Гривзом им тоже придется побеседовать, когда Гривз будет чувствовать себя лучше, и потом они вернулись в дом. Гордый собой Эндерби держал в руках пластинку «Мэд Хэттерс», он попросил у Мёрчента автограф. Тот подписал диск. Остальные, развалившись в креслах, курили и потягивали напитки, Рэг Купер тихонько наигрывал на гитаре, Вик Гривз, очевидно, уснул на своем диване. Где-то на заднем плане жужжала аудиосистема. Крис Адамс проводил их к выходу, извинившись за Гривза и сообщив, что, если им потребуется что-то еще, они могут просто связаться с ним, дал им свой телефон и простился у дверей.
— Как ты ее заполучил? — спросил Чедвик в машине, указывая на пластинку.
— Он мне ее дал. Менеджер. Они все ее подписали.
— Лучше сдай ее мне, — заметил Чедвик. — Ты же не хочешь, чтобы подумали, будто ты берешь взятки, верно?
— Но… сэр!
Чедвик протянул руку:
— Ну-ка, парень. Давай сюда.
Эндерби неохотно отдал ему диск. Чедвик сунул его в портфель, пряча улыбку, когда Эндерби чуть не сорвал сцепление, выезжая обратно на дорогу.
Глава девятая
Редакция «Мохо» представляла собой квадратное помещение открытой планировки на том же этаже, на котором располагались редакции журналов «Кью» и «Керранг!». Здесь работало около двадцати человек. Возле двух довольно больших окон стояли длинные столы, заставленные компьютерами «Макинтош» всевозможных расцветок и заваленные стопками компакт-дисков, справочников и папок. Беспорядок, но довольно живописный беспорядок. Шкафчики для документов размещались под столами. Стены увешаны плакатами — в основном увеличенными обложками «Мохо». Сотрудники, как отметил Бэнкс, тоже являли собой пеструю картину: короткие стрижки, длинные гривы, седина, бритые головы; одежда на журналистах была в основном непарадная, однако наличествовало даже несколько галстуков.
