из самой глубины души, злостью, именно здесь, в русской избе с бревенчатыми стенами.
И тут Маша поразила Рууди еще одной, совершенно для него неожиданной новостью.
Женщина как-то таинственно намекнула, что они всебудут воевать. Правда, об этом еще нельзя говорить, но это решено: партия организует партизанскую борьбу. Уйдут в леса и начнут вредить немцу. Наверняка партия все устроит, и детей и старика куда-нибудь спрячет. Она уверена, что подобные разговоры серьезно обоснованы.
Партия сделает и организует, услышал Рууди. Не совсем ясной казалась ему эта мысль, но то, что великая народная война скоро вспыхнет за спиной у немцев, было просто потрясающе и придало крылья Руудиным мыслям. Он смотрел на Машу с уважением и нескрываемым восхищением. Простая деревенская женщина, придавленная горем, а гляди, не сдается, немцу горло готова перегрызть.
А ведь таких женщин в России могут быть тысячи. И они есть, несомненно, не говоря уже о мужчинах. И от этого на душе у Рууди стало как будто легче, когда он прощался с Машенькой возле калитки.
Такое приключение пережил Рууди в ту прекрасную июльскую ночь. А сейчас он спал на ходу, спотыкаясь и наталкиваясь на спины товарищей.
* * *
Как ни странно, но командует нашим полком теперь капитан. Капитан Соболев, а начальником штаба полка – всего лишь старший лейтенант. Дело в том, что незадолго до начала войны в Москву на какие-то курсы были вызваны командиры полков и начальники полковых штабов, командиры дивизий и начальники штабов дивизий вплоть до корпуса, а заместители автоматически стали теперь командирами. В старой армии капитан обычно командовал батареей. Ну, да это пустое, солдату более или менее все равно, кто в полку главный. Только странно как-то видеть на месте полковника всего лишь капитана.
Соболев, кажется, настоящий мужчина: спокойный, хладнокровный. По-видимому, в трудные минуты держит себя в руках. Это по лицу видно: если что не так, сразу кровью наливается, но он не орет, а только, как бы про себя, понизив голос, начинает материться. Прежде у него такой привычки не было. Первое изменение, вызванное войной.
Ребята из обоза рассказывали, что у начальника хозяйственной части, майора Лаанемяэ, очень требовательного офицера, прошлым летом, как раз в дни летнего солнцестояния, были тяжелые переживания. Он считал, что офицеров сразу начнут ставить к стенке и просил своих ребят, если такое случится, чтобы его расстреляли солдаты из какой-нибудь другой части. Если расстреливать станут свои, ему, мол, будет очень тяжело. Он ведь к своим обозным ребятам относился хорошо, хотя и строго взыскивал за непорядок. В армии иначе нельзя. Лаанэмяэ этого разговора не завел бы, если бы слегка не выпил, все по той же причине. Ребята между собой поговорили и решили, что не пойдут доносить на своего начальника, чтобы его поставили к стенке. Начали вспоминать и пришли к выводу, что хоть майор и резок на язык, но все же человек справедливый. Короче говоря, его успокоили. Сейчас на марше майор подвижен как ртуть, бегает кругом, хлопочет и все носом фыркает, эта манера у него и раньше был а. Он и в мирное время мало спал, а теперь, наверно, и вовсе без сна обходится.
Старший лейтенант Рандалу, командир батареи, рассказал нам однажды вечером историю про то, как его принимали в офицерское собрание. При каждом гарнизоне имелось офицерское собрание соответственно роду оружия, и у каждого собрания было свое правление, распорядитель, суд чести и тому подобное. Разумеется, и казино с буфетом, в котором барменом был солдат. Я один раз заходил в казино: полковник забыл в штабе ключи от квартиры, относил ему. Наш старик в одной рубашке играл на бильярде с каким-то капитаном, очевидно, на пиво, потому что маленький столик рядом с бильярдом был заставлен бутылками. Ну ладно. Рандалу начал службу в гарнизоне молодым офицером и теперь па повестке дня стоял его прием в офицерское собрание артиллеристов. Офицеры сидели за празднично накрытым столом, распорядитель собрания, майор Кириллов (в гражданскую войну под Псковом он вместе с батареей перешел к белоэстонцам и, плохо ли, хорошо ли, говорил по-эстонски) представил Рандалу. Дальше должно было последовать испытание: принимаемый, стоявший у торца стола, обязан выпить «полковника», то есть чайный стакан водки, затем на четвереньках проползти под столом и на другом его конце, если мне не изменяет память, ему полагалось осушить второго «полковника». После такого возлияния нужно было суметь пройти, не покачнувшись. Только тогда офицера объявляли членом собрания.
Рандалу, который родился в бедной крестьянской усадьбе, впроголодь учился в гимназии, потом с отличием окончил военное училище и, еще будучи кадетом, обратил на себя внимание как хороший наездник-спортсмен, от такого испытания отказался. Он сказал:
– Господин майор, господа офицеры, я этого делать не буду. Для меня, как офицера республики, неприемлемо выполнение отживших, оскорбительных традиций царской армии. А водку я пью, когда мне хочется и столько, сколько мне хочется.
Разразился настоящий скандал, однако большинство офицеров все же оказалось на его стороне, и Рандалу был первый молодой офицер, которого освободили от этого унизительного ритуала.
Вряд ли когда-нибудь в другое время мы услышали бы эти истории, но война нас всех одинаково заставляла спать в лесу, хлебать баланду из одного котла и вместе обсуждать темы, неизвестно откуда вдруг возникшие.
– А где майор Кириллов сейчас? – спросили мы.
Выяснилось, что в армии он уже не служит. Работает в Тарту строительным десятником, ребята его видели[55].
[…]
* * *
Утром мы пришли в какое-то селение, кучно расположенное на восточном берегу небольшой реки. Через реку был перекинут довольно новый с виду мост справа от него находилась базарная площадь с прилавками и фанерными будками, выкрашенными в голубой цвет Торговля шла полным ходом: продавали мясо, ягоды, грибы, овощи – все то, что всегда продается на базаре.
– Коли мир, так мир, – решил Руудии выудил из кармана брюк губную гармонику. Одним прыжком он оказался на обозной повозке, бросил карабин рядом с собой на поклажу, удобно перекинул ноги через задок и продул гармонику.
Потом он минутку подумал, по его дочерна загоревшему лицу пробежала знакомая усмешка. Так, песня выбрана. мелодия Над сутолочной площадью понеслась залихватская мелодия: Рууди играл, насколько хватало легких. Мало того, та мелодия была на слова, которые Рууди не мог не спеть. И над суетой рынка зазвучала эстонская песня, философствующая о жизни:
Эх, жизнь моя пропащая, день-деньской я пьян
Жена моя гулящая, сын мой хулиган.[56]
Паузы
