языкам и математике. Ей тоже не всегда это нравилось, но она прекрасно понимала, что занятия были в ее интересах.
– Не сказал бы. Все дело в моем отчиме, он терпеть меня не мог. А мать всегда заглядывала ему в глаза, и боялась пойти против его мнения. – Нотт нахмурился. – И он специально отправил меня на корабль, чтобы я не мешал ему распоряжаться деньгами моего отца.
В его голосе было столько обиды, что девушка невольно испытала жалость. Не всем так повезло с родителями, как ей. Быть может, из-за этого Нотт ведет себя не слишком приятно, потому что разочаровался в людях?
Юноша на некоторое время замолчал, но заметив к себе искреннее внимание не удержался, и принялся рассказывать:
– У нас с отчимом время от времени происходили конфликты, но до поры до времени он держал себя в руках. Однако, чуть больше года назад все изменилось. Помню, мы с друзьями отправились на охоту, а после решили устроить небольшой отдых. Сам знаешь, как это бывает, девушки, веселье, вино. Мы развлекались так множество раз, поэтому нам быстро наскучило, и захотелось разнообразия. Кто-то предложил устроить большой костер, такой, чтобы ночь стала светлее дня. Мы были уже хорошо пьяны, поэтому идея показалась просто отличной. За лесом как раз начиналось поле крестьян-серобников, где виднелись большие кучи сена.
– Вы подожгли их? – Эйрика не заметила, как сжала ветку, и та с треском переломилась.
– Ну да, – кивнул Нотт, – Видел бы ты, какой получился сноп огня, почти до самого неба. Это было потрясающе! Но потом, что-то пошло не так. Вместо того, чтобы затухнуть, огонь пошел дальше… Особого вреда он не причинил, разве что выгорела какая-то деревня. Потом было разбирательство со стражами порядка. Родители моих друзей как-то замяли дело, и только мой отчим пошел на принцип. Он отказался платить, и потребовал наказания. Меня ждало двадцать ударов плетью и тюремное заключение, но мать продала некоторые драгоценности, и тайком от своего мужа добилась того, чтобы наказание отменили. Она же уговорила дядюшку взять меня на свой корабль, пока отчим смягчится, и все немного забудется. Через пару лет, я войду в возраст, когда смогу сам распоряжаться своим наследством, и тогда он не посмеет сказать мне и слова. Поэтому я и вынужден тратить свои лучшие годы на этом корыте, хотя мог бы жить, как положено мне по праву рождения.
В наступившей тишине было слышно, как потрескивают ветки в костре. Закусив губу, Эйрика смотрела на огонь, не решаясь поднять взгляд на собеседника, от жалости не осталось и следа. Девушка даже пожалела, что завела этот разговор, есть вещи, о которых лучше не знать.
– То есть ты считаешь, что осудили тебя несправедливо? – медленно произнесла она, пытаясь справиться с нахлынувшим чувством брезгливости.
– Они не имели права судить меня, это граф Вердский, на чьих землях находилась деревня, расстарался.
– А люди, которые погибли? Из-за вас…
– Эйрик, не будь занудой. Я не слышал, чтобы погибли люди. Так, разве что несколько крестьян, но кто считает этих серобников.
Эйрика резко встала, и бросила обломки ветки в костер. В ее глазах заплясали отблески пламени, от чего лицо стало почти пугающим.
– Эй, ты чего? – растерялся Нотт.
– Ничего. Знаешь, я был о тебе лучшего мнения. – девушка глубоко вздохнула, чувствуя, как начинает щипать глаза. Ей никогда не доводилось видеть пожар, но живое воображение рисовало ужасные картины. Стена огня, и люди, которые не могут найти из него выход. Разочарование было столь велико, что она даже пожалела, что Нотта не повесили за этот поступок.
– Откуда я знал, что огонь пойдет на деревню? – юноша тоже встал, – Да и в прошлом это уже.
Эйрика смотрела через огонь на племянника капитана. «А ведь он действительно не понимает, в чем его вина, для него крестьяне – не люди» – пришло внезапное осознание. Но легче от этого не стало. Вспоминались простые добродушные люди, которые подкармливали ее по пути в Торд, а иногда подвозили на телегах. Разве они хуже аристократов? Иначе чувствуют или мыслят?
– Я и так достаточно наказан за эту глупость, – Нотт пожал плечами, – Можно подумать, ты не совершал сомнительных поступков в своей жизни.
– Сомнительных поступков? Что бы ты сказал, если бы твой замок сожгли крестьяне просто потому, что не считают аристократов за людей? Ты бы отнесся к ним с пониманием, пытаясь найти выход из горящих комнат? – девушка невольно повысила голос, чувствуя, что не в силах сдержать эмоции.
– Ну ты не сравнивай, кто они, и кто я, – возмутился юноша.
– А чем ты лучше? Тем что родился в богатой семье, не ударив для этого пальцем о палец? Ты считаешь себя обиженным, а ведь даже не получил по заслугам, отделавшись потерей комфорта. Жаль, что тебе не всыпали плетей!
Нотт оглянулся на ночной лес. Теперь он жалел, что так разоткровенничался. Эйрик не сказал ничего нового, те же слова юноша уже слышал и от отчима, и от дядюшки, но сейчас, на пустынном берегу это воспринималось иначе. Его движение не прошло незамеченным.
– Тебе страшно? Боишься, что я сейчас развернусь и уйду, оставив тебя одного? – проницательно заметила девушка, – А крестьяне, лишаясь своих домов, испытывали куда больший страх.
Даже не головой, а сердцем, она ощутила, что ее слова попали в цель. Не останавливаясь, Эйрика продолжила. От каждого ее слова Нотт вздрагивал, как от удара. Произошедшее больше не казалось вышедшей из под контроля шалостью. Здесь, среди шумящих деревьев и таинственных шорохов, приходило отчетливое понимание, какой бывает безысходность. Он всегда умел себя оправдать, но теперь любые слова звучали просто жалко, и от этого стало еще более тошно.
Опустив голову, юноша смотрел на догорающие угли. В груди словно что-то жгло изнутри. Эйрик видел в нем не более, чем убийцу, и теперь Нотт и сам ощущал себя таковым. Есть вещи, от которых невозможно отмыться даже при помощи денег и титула.
– Ты меня презираешь. – это был даже не вопрос, скорее утверждение, – И оставишь одного…
– Презираю!
Эйрика выдохнула. Выговорившись, она теперь жалела, что так разошлась. Не ей поучать других, что правильно, а что нет. Ведь сама порой бывала грубой или несдержанной. Другое дело, что ей хоть приходило в голову задумываться о последствиях.
–
