Рафферти вытер лицо рукавом.
– Черт, я знаю, что у него есть достоинства. Но на черта он должен все время тыкать меня ими как шпорами. – Зак пошевелил ногой и застонал.
– Пожалуй, я тут ещё малёк посижу.
– В грязи?
– Да, грязь – штука приятная. Мягкая такая.
Ханна села рядом.
– Это было мило с твоей стороны, Рафферти, – защищать мою честь. Никто прежде не делал для меня ничего подобного.
Миссис Йорк услышала скрип повозки, звон упряжи и выпрямилась, чтобы посмотреть, как Гас Маккуин с женой уезжают из города. Ханна подумала, что у этой истинной леди выдался на редкость насыщенный день. Она столкнулась с ворами-отщепенцами, любезно побеседовала с недостойной потаскухой и подорвала здоровье местного сумасброда. Миссис Маккуин словно решила разом испытать судьбу на прочность и показать, что не лыком шита. Ханна повернулась к Рафферти. Он тоже наблюдал, как отбывают его родственники. По побитому, опухшему лицу было трудно угадать, о чем Зак думает. Ханна попыталась прочесть выражение его глаз, но те были такими же пустыми, как небосвод над головой.
* * * * *
Клементина приложила припарку из сырого картофеля к припухшему синяку под глазом Гаса. Муж дернулся и с присвистом выдохнул:
– Ой! Боже ж мой...
– Не ввязывайся в неприятности, если не можешь вытерпеть лечение.
– Ха! Ты начинаешь ворчать как жена, Клем. Осторожней, а то сочтут, что ты все-таки любишь меня – ай! – Он схватил ее за запястье и отвел руку с припаркой от своего лица. Гас искренне, по-мальчишески улыбнулся. – Это не то, что ты подумала.
Клементина бросила припарку на стол. Та шмякнулась на коричневую клеенку. От ее респектабельного мужа, самопровозглашенного трезвенника, воняло адским пойлом.
– Я нахожу тебя дерущимся с братом возле салуна той женщины, и у тебя хватает наглости утверждать, что это не то, о чем я думаю.
– Но ведь это правда! Единственная причина, по которой я вошел в этот чертов салун – хотелось положить конец кутежам Зака, его блуду с Ханной Йорк и привезти брата домой, где ждет куча работы.
Гас сидел за старым столом, но теперь поднялся на ноги и стал мерить шагами маленькую лачугу. Он двигался неуклюже, точь-в-точь дряхлый ревматик. Побитое лицо походило на кусок говядины в витрине лавки мясника.
Клементине было больно смотреть на мужа. Не понятно, как вышло, что он дрался с собственным братом в грязи у салуна, размахивая кулаками, кряхтя и рыча, словно животное.
Себя Клементина тоже не понимала. Она подняла дубину и ударила человека. И почувствовала радость, даже больше – торжество.
– Мой брат с каждым днем становится все сумасброднее, – сказал Гас, гнев в его голосе был свежим, как и побои на лице. – Его интересуют лишь виски, карты и женщины.
– Может, он не хочет, чтобы его спасали, – не удержалась Клементина. – Может, лучшее, что ты можешь сделать для вас обоих – выкупить долю Зака в ранчо и позволить ему уехать.
«В ад», – добавила она про себя.
Гас запустил пальцы в волосы, почесал затылок. Потом вздохнул, и широкие плечи поникли.
– Ты не понимаешь.
– Так объясни, в чем дело.
Гас повернулся, и Клементина увидела, что его губы плотно сжаты – как всякий раз, когда Гас сталкивался с чем-то неприятным, словно попробовал какую-то гадость на вкус.
– В наше последнее лето с Заком, ещё в детстве, знаешь, что сделал мой брат? – Гас отрывисто хохотнул, качая головой. – Он научился воровать. Понимаешь, Клем, в то время наш папаша устраивал передвижные представления по спасению душ вдоль Миссисипи, и пока он стоял впереди, молясь и повторяя «аминь» и «аллилуйя», Зак тёрся в толпе и ловко обчищал карманы. По большей части он добывал всего-то несколько дешевых позолоченных часов и мелких монет, но были времена, когда мы не ложились спать голодными лишь благодаря этому скромному улову. – Гас натянуто усмехнулся. – Мой брат… Он всегда пытался защитить нас от последствий образа жизни старика и его глупостей.
Гас замолчал и жестким взглядом посмотрел в лицо Клементине, желая увидеть, как она восприняла его признание.
– О, Гас, я бы никогда не подумала осуждать тебя или твоего брата, – сказала она ласково, – никого из вас, за то, что случилось, когда вы были детьми.
Он снова потряс головой.
– Да, но ты должна понять. Я всегда умел только мечтать, сочинять истории и прятаться за своими фантазиями. Но мой брат не такой. Он родился жестким – жестким и несгибаемым, как вяленое мясо. И в то последнее лето… ну, однажды ночью старик вернулся домой. Мы жили в палатке, и он, шатаясь, ввалился в нее. От отца разило кровью и виски, и у него недоставало одного глаза. Зак шел с Па, и он… на нем было больше крови, чем на отце. Рубашка вся почернела и блестела от крови; кровь запеклась в волосах и пятнами покрывала руки, как боевая раскраска индейцев. И все то время, что папаша просто сидел в центре палатки, истекая кровью и постанывая, снова и снова твердя «Сукин сын выколол мне глаз», Зак ходил туда-сюда, спокойно и хладнокровно собирал вещи и сворачивал лагерь, не говоря ни слова.Разве что однажды приказал отцу заткнуться.
Гас замолчал, будто закончив рассказ, и Клементина подумала, что история довольно странная. И о том, какую же горестную и необычную жизнь вел ее муж в детстве.
– Затем, спустя неделю, – внезапно продолжил Гас, – я увидел в газете заметку о карточном мошеннике, найденном мертвым с собственным охотничьим ножом в сердце.
Клементине потребовалось какое-то время, чтобы связать две части признания. Ей не хотелось верить, что…
– Ты говоришь, твой отец…
– О, Боже, нет. Не отец. – Гас снова выдавил из себя хриплый смешок. – Ты бы поняла это, едва увидев его. Он, возможно, мошенник и мелкий воришка, и ему, верно, нравится спать с чужими женами и жульничать в карты. Но Па сразу убегает как луговой тетерев при первом же намеке на насилие.
Тогда Клементина поняла, но тут же об этом пожалела. Ей не хотелось думать о том, какое безумное мужество потребовалось десятилетнему мальчику, чтобы пронзить сердце взрослого мужчины его же собственным охотничьим ножом, и какой дикий ужас толкнул тогда Зака на преступление. Не хотелось думать, какой отпечаток это оставило на ребенке, пусть даже жестком, как вяленое мясо.
– Гас, может…
– Но вот мой брат, – не унимался Гас, – никогда ни от чего не убегал.
Клементина положила ладонь на его руку. На ощупь словно камень.
– Если он и впрямь сделал это, если убил того картежника, то лишь затем, чтобы спасти жизнь вашего папы. А может статься, та заметка в газете вообще никак не связана с тем, что случилось с твоим отцом.
