– Ты же поцеловал ее! – рассмеялась она.
– Да-да, помню. Я был поражен твоей нежностью… и тем, что сердце мое так билось… Я отпустил тебя, но хотел только одного – снова заключить тебя в свои объятия. И не понимал – почему не делаю этого.
– А потом что же? Понял все-таки? – Она смеялась; путы недоверия к нему совсем уже не мешали ей.
– Только одно я в ту минуту знал совершенно точно: не хочу, чтобы это ушло, кануло, как мимолетное увлечение. Почему теперь, почему ты – объяснить себе я не мог.
– И скоро тебе удалось объяснить? – Голос у нее прерывался.
– Да, моя любимая! На следующий же день.
– Когда ты зашел узнать, нет ли для тебя вестей, не звонил ли твой друг…
– Да не ждал я ни вестей, ни звонка! Тебя, тебя хотел видеть и искал предлога. Разумеется, мы тут же сцепились, а кончилось тем, что упали друг другу в объятия. И тут меня осенило: все очень просто – я влюблен в тебя по уши, предан одной тебе душой и телом.
Она молчала, только смотрела на него каким-то странным взглядом.
– Ты уже знал тогда, когда сел и…
– Да, тогда знал; понял. Сердце колотилось, все во мне ликовало – я ведь уже почувствовал твой отклик: что ты, дорогая моя, любимая, тоже любишь меня! И во всем мире нас было двое – только ты и я… И в этот момент – быть может, самый торжественный в моей жизни, – когда я пребываю буквально на седьмом небе от счастья, готов признаться тебе в любви, – что же я слышу? В самый, повторяю, ответственный миг. Моя любимая холодным, безразличным голосом осмеливается – вот именно осмеливается – спрашивать меня… о работе!..
– О, прости меня, я так виновата! – воскликнула Пернел, ужаснувшись, какую боль она ему причинила. – Я понимаю, как это взбесило тебя.
– Да, я был взбешен, это правда. Но мне следует извиниться за глупое замечание о клиентах, добивавшихся своих целей через постель. Неудивительно, что ты ударила меня!
– Я подумала – ты ответишь мне тем же!
– Я был вне себя и решил – лучше поскорее удалиться. Но не прошло и двадцати минут, как мне расхотелось уезжать в Лондон – ведь ты, твоя дверь так близко…
– Ты все еще был очень расстроен? – Она всем сердцем разделяла его тогдашнее состояние, не думая о своем, а просто веря ему.
– Еще как! – с притворной свирепостью подтвердил он. – В понедельник я в первую очередь рассмотрел просьбу Йоланда, а покончив с этим, стал все расставлять по полочкам. Во вторник утром, казалось мне, нашел ответы на все вопросы и собрался вечером ехать в Миртл. Но поговорить с тобой не терпелось, и я позвонил днем в твой офис.
– Ты был не лучшего мнения обо мне.
– О нет, ты для меня стала олицетворением всего прекрасного. Но я… в тот момент я швырнул трубку, потому что еще кипел от злости. Попросил своего секретаря позвонить Йоланду и сообщить, что дело его улажено. После этого мне становилось все хуже – то ярость, то боль, то чувство вины, – и я решил больше не встречаться с тобой.
– Мне так жаль, Хантер! – простонала Пернел.
Внутри у нее все переворачивалось, – поразительно: уверенный, сильный Хантер страдал… так же, как она сама все это время.
– В пятницу, – продолжал он, сжимая ее плечи, – я получил написанное лично Йоландом письмо с выражением благодарности, но даже не подозревал, что ты не принимала участия в его составлении.
– А сюда ты приехал вчера в полдень?
– Меня чуть удар не хватил, когда я увидел плакат «Продается» в твоем саду. Хотел тут же позвонить тебе, выяснить, в чем дело, но наш последний разговор… сама понимаешь. Время к семи, тебя нет… В страшном смятении нашел я номер домашнего телефона Йоланда, позвонил ему.
– Позвонил Майку? Ты?!
– Ну, конечно же! И правильно сделал! Мне сообщили, что ты поехала в Йовил. Адреса они не знали; не знали и фамилии твоей матери после ее замужества.
– Ах, Хантер! – задохнулась Пернел. Знай он фамилию матери, поняла она, – сразу позвонил бы ей в Йовил. А может, еще вчера приехал бы туда.
– Я даже связался с агентом по недвижимости, но и он понятия не имел, где ты находишься. И вот с тех пор, дорогая моя, я страдал в ожидании тебя, прислушивался к звукам каждой проезжающей машины.
Пернел лишь глубоко вздохнула. Он взял ее руки и долго смотрел в ее повлажневшие карие глаза.
– Неужели, дорогая моя, дорогая Пернел, я понял тебя неправильно, и ты любишь меня… «немножко»?
Пернел с трудом сдерживалась, слова признаний рвались наружу. Высказать бы ему все-все… Но ее гордость и скромность еще перевешивали ситуацию.
– Сейчас ко мне вернулась способность здраво мыслить. Скажи, верно ли, что в прошлое воскресенье, во время нашего разговора, ты была так эмоционально возбуждена, что говорила…
На сей раз Пернел собрала все свое мужество:
– Я говорила так, потому что боялась – ты догадаешься о… о том, что со мной происходит. Это такой был ужас… – Она подыскивала слова. – Я… я решила все скрывать. А вдруг вы догадаетесь… – И умолкла, внезапно охваченная последним, непобедимым смущением любви.
Но она уже сказала, конечно, больше, чем хотела, а ему все было мало, он желал слышать ее признания.
– О чем? – нетерпеливо допрашивал он.
Что ж, Хантер сделал все, что мог, чтобы победить ее настороженность, завоевать ее доверие. Она не в силах больше сдерживаться.
– Догадаетесь о том… что меня переполняет любовь к тебе! – прошептала она.
– Любовь моя! – Хантер нежно заключил ее в объятия.
Он прижимал ее к сердцу, молчал, а Пернел была на вершине счастья. Какое изумительное, радостное у него лицо… Она увидела его, когда он отодвинулся и посмотрел ей в глаза, как бы боясь поверить. Потом стал часто, нежно целовать ее, все заглядывая ей в лицо. Наконец губы их слились в долгом-долгом, самозабвенном поцелуе.
– Ты… ты уверена, дорогая? – Он все еще сомневался.
– Конечно! Да, да, да! – вскрикнула она и успела заметить новый восторг на его лице, прежде чем он опять начал целовать ее. – Но я думала, – на мгновение она оторвалась от него, – что ты уже все понял… знаешь…
– Конечно, милая моя. Я еще не весь разум растерял, – подтвердил Хантер с улыбкой, которая так давно сводила ее с ума. – Все наши разговоры… Я вспоминал их, поначалу даже анализировал. Ты проявилась в них – как сердечная, умная, красивая девушка, с тонким чувством юмора. Ведь, в сущности, наши отношения… подспудно мы наслаждались обществом друг друга. Во всяком случае, так мне казалось. Раз за разом, после наших встреч, я спрашивал себя – откуда эти наши ссоры, стычки… порой мы прямо ненавидели друг друга. Мне приходило в голову: быть может, это для тебя защитная маска, попытка не выдать свои истинные чувства?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
