— Ты так быстро с места сорвался, — напоминает, хотя я не хочу думать о том мерзком сообщении, присланном Колей. Мне прислал, а после Злате. Не хочу.
Но придётся.
Достаю телефон из кармана, нахожу ту самую картинку и показываю её Сашке.
Смотри, сука. Если это твоя работа, глотку через жопу вырву. Ты же знаешь меня не первый день. Ты же видел, на что я бываю способен. Так какого хрена тогда?
— Видишь?
Саша моргает покрасневшими из-за недосыпа глазами, хлопает тёмными ресницами, пялится в экран. На лице полная растерянность и непонимание.
Играешь? Или на самом деле не можешь въехать, что именно хочу тебе показать?
— Ну? Баба твоя под деревом. — поднимает на меня взгляд и пожимает плечами. — Что из этого? Я за время твоей болезни на неё на всю жизнь насмотрелся. Зачем мне ещё фотку её в нос суешь?
Он поводит головой, а я слышу хруст позвонков. Приходится сжать кулак, чтобы не свернуть Сашке шею раньше времени.
— Артур, ты чего смотришь на меня так? Какой реакции ждёшь?
И правда. Чего я жду?
Саша снова смотрит на экран, потом на меня, снова на экран. Задумывается. Размышляет.
— Подожди… да ну нахер, — выдыхает, уложив мысли в своей голове.
— Как это могло случиться? — сначала тихо, а после уже громче, на грани слышимости: — Как, блядь, это могло случиться?! Какого хера её фотографировали? Кто, мать его, это был? Ты же башкой за неё отвечал. Кто фоткал? Кого ты с ней оставлял? Вспоминай! Кто отправил это Романову? Ты?
Свободной рукой я ловлю Сашку за грудки. Он тяжело дышит, снова хлопает своими чёртовыми ресницами, а кадык под кожей пляшет, будто вот-вот выпрыгнет. Отпускаю лишь на мгновение, чтобы в следующее обхватить Сашу за шею, сжать крепче, зафиксировать.
Он так ошарашен, что практически не спорит. Молчит. И это всё сильнее убеждает меня в том: он виноват. В чём-то да точно виноват. Иначе бы дрался, верно? Не моргал ошалело, не дышал придушено, а спорил. Толкнул бы меня. Ударил. Сделал бы хоть что-то.
— Неужели это, блядь, ты?! Неужели?! Сука, убеди меня в обратном. Сделай хоть что-то, чтобы я на мгновение перестал сомневаться.
Всё крепче сжимаю его шею. Сам не замечаю, как его горло оказывается в моих тисках. Телефон отлетел куда-то прочь, мягко стукнулся где-то в углу. Мои руки свободны, и я давлю изо всех сил. Рожа Сашки краснеет. Из груди вырывается полузадушенный стон. Друг крупный мужик, но во мне сейчас столько ярости, что кажусь сам себе тем самым Халком из одной известной вселенной.
Халк, крушить!
Саша словно приходит в себя. Даже кажется слышу треск его разорванного на клочки терпения. Толкается, борется, пытается отпихнуть. Хрипит, а из горла вылетают булькающие звуки.
Но он всё-таки сбрасывает с себя мои руки. Красный, тяжело дышащий, злой.
Держится за шею, моргает часто, а я наклоняюсь и упираюсь коленями в руки.
Просто успокоиться. Взять себя в руки. Заставить сердце не с такой скоростью гонять кровь. Пусть эта чёртова кровь не заливает взгляд. Пусть.
— Её новый номер знает Романов, — говорю, и меня самого будто бы кто-то душит сейчас ледяными руками. — Знал. Это ты? Ты ему его слил?
— Да, блядь, нет! Ты совсем башкой из-за этой бабы двинулся? Сдурел?
— Как он мог его узнать? Кто, кроме тебя и меня мог его слить? Ну? Кому ты языком трепался? Если не Коле, то кому сдал? Вспоминай, придурок!
— Крым, послушай… я сейчас скажу кое-что, но… Может быть, это всё-таки подстава? Вдруг Злата и правда… ну, сама, а?
Моя рука как-то сама по себе взлетает в воздух, а под кулаком что-то хрустит. Звук этот отрезвляет, и пелена сходит разом, словно лавина с горы, хоронит под собой мою ярость.
От кулака, вверх по руке проходит волна боли, и мозги становятся на место.
— Идиот! — шипит едва слышно.
— Закрой рот, — говорю как-то очень спокойно, а Сашка выплёвывает зуб. — У тебя есть ещё, что сказать? Кроме ереси о подставе?
— Почему ты мне не веришь? Почему ей? Кто она такая? — злится, стирая тыльной стороной ладони кровь с губ. Ставший щербатым рот кривится, и я отворачиваюсь. — Кто она, Крым? Просто баба! Жена этого урода, убившего ребят, тебя чуть не убившего. Мы с тобой столько лет вместе! Да я хоть в огонь, хоть в воду. А ты мне в морду?
— Ты во мне разочарован, что ли? — заламываю бровь и смотрю на злого Сашку в упор.
— Стоило ей появиться, всё пошло по пизде! — орёт и кажется, что вот-вот его на части порвёт. — Пусть горит огнём тот сраный тендер, те пустыри, её помощь, если за всё это пришлось такую цену платить.
За закрытой дверью нарастает гул голосов. Парни. Они вернулись на собрание. Или никуда не уходили? Но у нас пока ещё ничего не закончено.
— Да нахуй она тебе вообще нужна? Крым, очнись! Парни недовольны! Ты же всё к её ногам бросил, всего себя. Так разве можно? Если бы она не припёрлась тогда, не было бы ни смертей, ни спаленного клуба. Ничего бы не было. Это она, понимаешь? Она самая главная проблема. Причина всего пиздеца!
Меня снова накрывает, потому что понимаю: даже Саше я не могу позволить нести всю эту херню о Злате. Никому не позволю.
Хей, Крымский, ты что, действительно снова бьёшь своего друга из-за женщины?
Внутренний голос разрывает голову изнутри, а Саша летит к противоположной стене. Срать, если у меня разойдутся швы или лопнут внутренние органы.
— Заткнись.
Это всё, о чём я говорю ему. Но он действительно затихает, только смотрит волком. Осматриваю ангар. Внутри он пуст и лишь несколько стульев сиротливо жмутся к стене.
— Крым, — доносится до меня, но я не смотрю на Сашку. — Ты больной на голову придурок.
— Просто думай, прежде чем рот свой открывать.
Снова тишина внутри, а голоса снаружи всё громче. Кто-то бьёт в дверь, зовёт меня, но время сейчас остановилось. Вдруг Сашка принимается ёрзать, кряхтеть и кое-как всё-таки поднимается на ноги.
— Ты просто не понимаешь! От неё давно надо было избавиться. Она лишняя, из-за неё дохрена проблем. Избавиться, понимаешь? Ну, натрахался ты всласть, и хватит. Услышь меня, Крым!
У меня внутри что-то обрывается. Совсем тонкое — та прозрачная ниточка доверия, которая ещё была натянута во мне. То немногое, что ещё было “за” Сашку.
— Ты о чём?
Я подхожу ближе. Совсем близко, и мы снова оказываемся друг напротив друга.
— Её просто нужно отдать Романову. Сразу нужно было, как только она появилась. Понимаешь? Это самое правильное. С этого нужно было начинать. Просто отдать Романову, он этого хочет. Её получить, проучить. И тогда всё закончится. Он пообещал, что тогда всё закончится.
С Сашки медленно слетают все маски. Одна за другой. Обнажают нутро. Во всей красе показывает одержимость своей кривой и сломанной правдой.
— Ты…
— Нет, Артур, ты просто сейчас не понимаешь. Но ты поймёшь, это правильно.
— Блядь, только не говори…
— Пра-виль-но, — повторяет, а во взгляде непоколебимая уверенность. — Теперь всё будет хорошо. Я виноват, очень виноват. Но я всё исправил. Всё! Теперь никто не погибнет, теперь война закончится. Дело же важнее всего? Так ты всегда говорил. Просто вспомни всё, что вбивал в головы парней. Тогда всё встанет на свои места.
Я не знаю, где нахожу в себе силы не убить его. Потом. Не время. Мне просто нужно бежать. Нужно. Я не могу терять время на этого идиота. Верящего в каждое своё слово. Уверенного в своей правоте.
На удивление легко мне удаётся справиться с замком. Солнечный свет бьёт по глазам, я обвожу взглядом притихших парней и бросаю хриплое:
— Этого, — взмах рукой за спину, — никуда не выпускать.
— Это же Сашка.
— Это гнида.
Всё, что происходит дальше — просто рваные кадры старой киноплёнки.
Торопливые шаги, срывающиеся на бег. Свист ветра в ушах. Спотыкаюсь, едва не падаю. Кто-то бежит за мной, но я ничего не вижу. Перекрытое страхом — да им, чёрт его возьми, — дыхание. Плывущие перед глазами кровавые блики. Когда я бегал так в последний раз?
