В три часа ночи к моей мэльге подошел тягач, и мы с Юрой в полнейшей темноте быстро собрали подготовленные с вечера вещи и уселись в кабину. Через несколько минут мы были на батарее. Натуженно гудя моторами и ярко светя фарами, машины с пушками медленно выходили на асфальт и вытягивались в колонну.
Подсвечивая фонариком, я пошел проверять готовность батареи к маршу.
Бог мой, чему я научил офицеров и солдат! Ни один поезд не был готов к длинному пути. Все гремело, болталось и стучало. На крюках некоторых машин не было шплинтов. Прямо-таки печальное зрелище представляла кухня, которую на учения ни разу не выводили. Мало того, что она была грязной снаружи и внутри. Стучали крышки котлов и ящиков, гремели в котлах кастрюли, тарелки, бачки и половники. Пришлось водить вдоль колонны начальника штаба, начальника тыла и командира батареи.
– Сами не спите и противнику на том берегу залива не даете, выговаривал я им. – Там, наверное, тревогу объявили из-за нашей кухни.
Офицеры сердились, плевались и кричали на солдат. Колонна тронулась при ярком свете взошедшего солнца и сразу взяла хороший темп, превышающий нормативы примерно в два раза. Мне с Юрой пришлось ехать в середине колонны, скорее в роли пассажира, чем в роли советника. Мои попытки заставить хоть своего шофера ехать медленней ни к чему не привели. Он мотал головой и на мои доводы отвечал:
Мущ мумкен. Нельзя. Калабудж. Арест, тюрьма, – при этом бросал руль и складывал руки так, будто на них уже наручники.
Столь красноречивый жест охлаждал мой пыл и возмущение. Я оглянулся назад и не увидел второй половины батареи. Только пушка за нашей машиной виляла задом на всю ширину дороги. Примерно через час такой гонки головная машина остановилась.
Я пошел в голову колонны к мистеру Ибрагиму Хоррасу, назначенному старшим.
Ты назад оглядываешься? – спросил я его как можно спокойней. Половину батареи потерял.
– Ле? Почему? Сува аэриз тари, водители знают дорогу, – ответил он.
– Но ведь это же батарея. Она должна идти в одной колонне.
Действительно, не прошло и часа, как отсавшие машины подошли. Оказалось, что две машины заглохли вскоре после начала движения, а остальные стали помогать. Я напомнил мистеру Ибрагиму о порядке вождения колонн и предупредил, чтобы скорость не превышала 40 километров в час.
– Тамам, порядок, мистер Василий, – ответил мистер Ибрагим и начался второй этап гонки. Когда на горизонте показалась Гордага, головная машина остановилась снова. Я опять подошел к мистеру Ибрагиму.
Куда ты так спешишь? – спросил я его. Мы поздно выехали. Это нехорошо.
Действительно нехорошо. Но если ты придешь на полигон один, тоже будет нехорошо.
Мы подождем все машины, и вся батарея будет вместе.
– Это будет правильно,- вздохнул я с облегчением.
На этот раз долго ждать не пришлось. Все машины на большой скорости подошли и пристроились в хвост колонны.
Я прошел вдоль колонны, проверил крепления, ступицы колес. Заставил слезть с кузовов командиров орудий и со мной осматривать технику.
– Можно ехать, – сказал я мистеру Ибрагиму, вернувшись в голову колонны.
– Нельзя, мистер Василий.^
– Почему?
– Сейчас будем пить чай. *
К нам с подносом шел солдат с горячим чаем в стаканах.
– Но мы поздно выехали. У нас нет времени, – напомнил я мистеру Ибрагиму. – Ехать осталось совсем немного. Вот она, Гордага!
Мы быстро ехали. Теперь у нас есть время пить чай. Рано приехать в Гордагу нехорошо.
Я посмотрел вокруг. Солдаты оживленно разговаривая, расстилали в тени машин одеяла, раскладывали лепешки, копались в сумках.
Солдат с подносом терпеливо ждал. Ждали и офицеры. Я молча взял стакан и сел в холодке под кузов машины.
После чая был перекур, после перекура снова чай. К двум часам дня батарея пришла на полигон. Было время обеда, но обедать не пришлось. Примерно в километре от полигона нам встретилась полоса сыпучего песка метров 300 шириной, и почти все машины забуксовали.
Только вечером батарея заняла свое место и подготовилась к стрельбе. Расстроенный, я с Юрой уехал ночевать в Гордагу. Там, на берегу Красного моря, в легких двухэтажных гостиницах жили наши советники.
Горячий ветер пустыни сменился не столь горячим морским ветром. Главное, не было духоты. Ветер к ночи стих, и я устроился ночевать на балконе второго этажа. В одних трусах я лежал на койке и смотрел в звездное небо. Только начал дремать, как вдруг над ухом нудно зазвенел москит, потом еще и еще. Пришлось укрыться простыней. Тело сразу покрылось потом. Сон пропал. Выкурив за ночь пачку сигарет, утром уехал на полигон. Там меня ожидала неприятность. Все пушки при вращении дергались и дрожали как в лихорадке. Первый признак неисправности ПУАЗО и ЦРЯ.
Молодой инженер в поте лица, в буквальном и переносном смысле, старался найти неисправность, но это ему удалось не скоро. Уже появились самолеты, когда батарея смогла начать тренировку.
На другой день утром на полигон приехал мистер Усэма. Я рассказал ему, как проходил марш.
– При такой скорости на марше не только приборы выйдут из строя, но и колеса у пушек отвалятся. Когда машина буксует на песке, она трясется так, словно ее специально поставили на виб-
ратор для испытания на прочность, – убеждал я мистера Усэму. Нельзя так с техникой обращаться.
Я накажу командира батареи, – успокоил меня мистер Усема. Вели другие батареи не будут после этого выполнять правила марша, то нужно наказать командира батареи. Толко я не уверен, что наказание поможет. Командиров батарей нужно учить, как совершать марш. Учить практически.
Я приказ. Другой батарея будет хорошо, перешел мистер Усэма на русский язык.
Но дело было не в наказании и не в приказе. Даже не в занятиях. И занятий, и технической литературы и наставлений всего этого было вполне достаточно.
Главная беда заключалась в недооценке технических требований по эксплуатации техники и присущей арабам беспечности. Они на технику смотрят, как на что-то вечное, и обращаются с ней соответственно. Если же техника ломается, значит, по их мнению, плохая техника.
Но нужно отдать должное арабам в одном. Если техника выходила из строя по халатности или небрежности, то виновный производил ремонт за свой счет. Это относится и к солдатам, и к офицерам в равной степени.
Если солдат разобьет стекло, сломает ключ и так далее, то ему приходилось порой отдавать последние пиастры. Но если изо дня в день медленно, но верно машина выводилась из строя из-за неправильного ухода и технического обслуживания, за это ни с кого не спрашивали. Низкая техническая культура – вот основная причина небрежного отношения к технике. А если брать шире, то отсталость страны. Но было бы несправедливо не сказать, что в последние годы много делается, чтобы вековую отсталость ликвидировать в короткие сроки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
