воры беспрепятственно могли распоряжаться награбленным. К этому нужно прибавить еще неделю: время, потраченное начальником уезда на бесплодные розыски. Столь длительный промежуток позволил, конечно, ворам не только тщательно припрятать украденное, но и замести следы.
Тщательный осмотр замков шкафа и дверей показал, что все они открывались ключами, так как отмычки, даже при самом аккуратном применении, оставляют все же следы в виде царапин.
Я спросил графа, уверен ли он в своем управляющем.
— Как в самом себе! — отвечал он. — Мейер живет у меня двадцать лет и предан мне душой и телом. Да, наконец, он поставлен мною в исключительно благоприятные условия: я выстроил ему дом, подарил пятьдесят десятин земли, его сыновья при моей поддержке получили высшее образование. Что бы ни говорили, благодарность людская — не пустой звук, и ей, конечно, не может быть чужд и мой Мейер. Что касается других служащих — справьтесь о них у него: я ими не интересуюсь, предоставляя Мейеру набирать штат прислуги.
Закончив осмотр и получив отзыв графа об управляющем, я стал в тупик. Вес похищенного достигал примерно девяти пудов; чтобы вынести эту тяжесть из дома и благополучно сплавить ее, требовалось участие нескольких людей и, пожалуй, даже лошади.
К вечеру вернулись Грундман и Лейн, проведшие день в окрестностях.
Слухов, сколько-нибудь наводящих на след, уловить им не удалось. О графине люди отзывались хорошо, а графа рисовали как очень скупого человека, чуть ли не по золотникам отвешивавшего хлеб своим служащим.
— Можете ли вы мне дать точный список всей прислуги как находящейся сейчас в доме, так и служившей в нем за последние годы? — спросил я у Мейера.
— О, да, конечно! Я человек аккуратный и веду для этого особую книгу. Если угодно, то я на полях отмечу вам даже, когда и за что был уволен тот или другой человек.
— Прекрасно! Пожалуйста.
С той же просьбой я обратился и к начальнику уезда.
Вскоре управляющий представил мне списки, по которым набралось фамилий сорок. Против некоторых имен значилось: «уволен за хищение сладкого», «рассчитан за грубость», «лишен аккуратности» и так далее.
Ознакомившись со списком, мы не нашли в нем имен, известных по преступному прошлому рижской полиции.
— Скажите, — спросил я управляющего, — был ли осмотрен лес на противоположном берегу озера?
— Да, уездный начальник его осматривал.
Я решил все же на следующий же день еще раз внимательно проделать этот осмотр.
Когда явился приглашенный мной начальник уезда, я задал ему вопрос:
— Вы хорошо осматривали лес?
— Да мы его вовсе не осматривали.
— Как не осматривали? А что же говорит Мейер?
— Не знаю.
Призвав управляющего, я выразил ему свое удивление. Он как-то замялся и принялся уверять, что я не так его понял, что лес, действительно, не осматривался и прочее.
— Хорошо! Вы пока мне не нужны. Теперь я хочу поговорить с начальником уезда.
Управляющий неохотно удалился и, как мне показалось, не отошел от закрытой двери. Я быстро распахнул ее и чуть не подшиб Мейера. Он принялся слащаво предлагать мне чаю, делая вид, что специально для этого вернулся.
— Благодарю вас! Не нужно нам чаю. Оставьте нас вдвоем.
Мейер поклонился и на этот раз ушел окончательно.
— Да, кстати! Вы просили у меня список служащих, — сказал мне начальник уезда, — извольте, вот он. Я взял его из мызной полиции.
Я не подозревал даже о существовании такого учреждения.
Сравнив полученный оттуда список со списком управляющего, я, к удивлению моему, нашел в нем имя некоего Отто Вильнеса, бывшего лакея графа, год тому назад уволенного и не помещенного в справке управляющего.
Поделившись с моими агентами сделанным открытием, я услышал от Грундмана следующее заявление:
— Отто Вильнес? Мне это имя хорошо знакомо. Вы еще не служили в Риге, господин начальник, когда этот молодец преследовался нами за крупную кражу. Я припоминаю теперь и его воровскую кличку — «вице-фрейлен», что по-русски значит «старая дева».
Видимо, мы напали на след воров.
Я приказал моим агентам помалкивать до поры до времени, так как требовалось не только разыскать похитителей, но и обнаружить похищенное. Не к чему было оповещать Мейера, очевидно, замешанного в эту кражу, о наших предположениях, так как последний мог бы предупредить об опасности своих сообщников.
Особое внимание я остановил на лесе, так как, всего вероятнее, через него были увезены украденные вещи. Перенести на руках похищенное из дома к озеру не представляло особого труда: для этого нужно было пройти по саду саженей тридцать. Тут же стояли привязанные лодки. Погрузив в одну из них похищенное и переплыв на тот берег, можно было, не торопясь, переложить поклажу в телегу, поджидавшую воров где-нибудь в гуще деревьев. Тут же, кстати, начиналась дорога, пересекающая лес и ведущая в соседние деревни.
Поэтому на следующее утро человек тридцать во главе со мной, Грундманом и Лейном направились в лес. Он занимал довольно значительную площадь: приблизительно десятин четыреста.
А потому на первый раз я ограничился осмотром дороги с прилегающей к ней полосой, саженей в двести шириной. Через несколько часов поисков под одним из ореховых кустов были найдены пустые дубовые ящики из-под серебра. Кроме того, Грундман опознал местность, заявив, что в конце дороги находится мельница, принадлежащая брату Отто Вильнеса. Вечером мы вернулись домой, и граф, увидев найденные ящики, окрылился некоторой надеждой.
Последующие обыски леса ничего не дали.
Дальнейшее пребывание в имении показалось мне излишним, и мы вернулись в Ригу. Однако перед отъездом я зашел в ближайшее почтовое отделение, обслуживающее имение, чтобы повидать почтмейстера:
— Знаком ли вам почерк управляющего Мейера?
— Как же, прекрасно знаком.
— Так вот, будьте любезны перлюстрировать все письма, как отправляемые им, так и получаемые на его имя. Снимайте за мой счет с них копии и высылайте их мне. Конечно, от вас требуется соблюдение полной тайны.
Приехав в Ригу, я тотчас же кинулся разыскивать Отто Вильнеса.
По справкам адресного стола его в городе не оказалось. Тогда я решил послать агента на мельницу к брату
